Железный трон 15 республик

Каждого, кто предсказал бы 30 лет назад, до какого убожества дойдет демократия в России к 2019 г., наверняка засмеяли бы. В день открытия I съезда народных депутатов СССР 25 мая 1989 г. нам казалось, что уж с чем-чем, а с демократией-то теперь у нас все будет в порядке. Буксовала экономическая реформа, постепенно пустели и без того невзрачные прилавки магазинов, деньги теряли свою привлекательность из-за того, что нечего было купить, но демократия торжествовала. За событиями съезда мы следили примерно так же напряженно, как сейчас за событиями сериала «Игра престолов». Да и по сути своей демократизация рубежа 1980-х – 1990-х гг. была наполнена схватками, интригами и противоречиями не меньше, чем жизнь в Вестеросе. Борьба за «железный трон» 15 республик была столь же интенсивной, как за Железный трон Семи королевств. Хотя методы до поры до времени оставались сравнительно мирными.

Советский человек был очарован демократией, как невероятно увлекательным зрелищем. Что еще могло по напряжению сравниться на нашей памяти со съездом народных депутатов СССР? Пожалуй, лишь сериал «Семнадцать мгновений весны», телевизионная игра «Что? Где? Когда?» и хоккейные баталии русских с канадцами.

Тот, кто подумал, что это у меня сейчас такое шутливое сравнение получилось, сильно ошибается. Никакой шутки здесь нет. Повторюсь – съезд был в первую очередь увлекательнейшим зрелищем, которое истосковавшийся по развлечениям советский человек воспринял с большим энтузиазмом. Воспринял как зрелище, а не как политическое событие. Или, точнее, наверное, сказать, что именно восприятие политических событий как увлекательных зрелищ породило 30 лет назад в нашей стране невиданный демократический энтузиазм.

Конечно, люди и тогда были разные. Было, понятно, меньшинство, всерьез воспринявшее демократию и стремившееся к тому, чтобы демократические институты работали постоянно. Но доминировало большинство, плохо понимавшее, зачем нужна демократия, верившая в Михаила Горбачева, а затем в Бориса Ельцина как в мессий и ожидавшая от них чудес в самом ближайшем будущем. Большинство это четко делило людей на сторонников и противников перестройки, т. е. на наших и не наших, на друзей народа, готовых накормить «пятью хлебами» массы, стремившиеся к колбасе, и партократов, не желавших выпускать колбасу из своих цепких лап.

Демократия к тому времени стала ценностью лишь для меньшинства советских людей. Это меньшинство тоже могло не понимать глубинных механизмов действия демократии, но полагало при этом, что свобода, выборы, сменяемость руководства страны и тому подобные вещи важны сами по себе. Просто потому, что неприятно жить в стране, где этого нет. Большинство же не понимало, зачем нужна свобода. Мы ж не в зоне сидим – значит, и так свободны. Чего еще хотеть? Большинство это не понимало также, зачем нужны выборы, если после них жизнь сразу не становится лучше. Свобода и выборы не воспринимались как значимые ценности.

Однако в конце мая – начале июня 1989 г. никто еще не знал, насколько долгой и трудной окажется дорога к нормальному экономическому развитию. Демократия, как казалось тогда многим из нас, сработает достаточно быстро. Изберем сторонников перестройки – они примут разумную программу экономических реформ – программа начнет работать – вскоре появятся результаты... Подобные ожидания в сочетании с интригой, которую задавал съезд, обусловили невероятный интерес к нему. Победит ли Горбачев партократов? Кто войдет в Верховный совет? Кто лучше – пламенный демократ Анатолий Собчак или плачущий большевик Николай Рыжков? Интрига создавалась практически ежедневно, и поэтому люди следили за событиями съезда чуть ли не непрерывно, формируя так называемую транзисторную демократию – по маленьким радиоприемникам мы слушали трансляцию заседаний в автобусах, в очередях, на дачах.

Конечно, транзисторную демократию нам очень хотелось принять за настоящую, однако она таковой не была. Желание следить за развитием увлекательной интриги и ожидание быстрого превращения этой интриги в материальные блага не имеют ничего общего с созданием демократических институтов, помогающих менять власть в том случае, если она не способствует развитию.

Понимание того, зачем нужен рынок, в тот момент уже появлялось у большинства населения страны. Связь между рынком и наполнением прилавков советским человеком более-менее осознавалась. Конечно, всегда хотелось получить рынок получше, поэтому конкретных рыночников-реформаторов общество могло не принять. Однако при всех переменах власти и настроений рынок у нас сумел выжить. Хоть и в ущербной форме (с большой бюрократизацией), но сумел.

А вот зачем нужна демократия, 30 лет назад основная масса народа не понимала. И это не удивительно, поскольку связь между демократией и материальными благами намного сложнее, чем между рынком и наполнением прилавков.

И в дальнейшем по мере отмирания транзисторной демократии интерес к демократии как таковой в России уходил. С одной стороны, демократия не смогла немедленно обеспечить процветание и, с точки зрения обывателя, утратила смысл. С другой – она перестала быть даже завлекательным шоу. Политический процесс стал скучным и рутинным уже в 90-х, но одновременно общество получило многочисленные развлекательные шоу, каких не было в СССР. Телевидение, спортивные состязания, компьютерные игры, поездки за рубеж... На этом фоне следить за тем, кто прикольнее – Геннадий Зюганов или Владимир Жириновский, – становилось не слишком интересно, хотя некоторые политики из кожи вон лезли для того, чтобы сохранить политический процесс именно в состоянии шоу. Благодаря этому им сопутствовал успех, хотя сохранить демократию как институт такие усилия не могли в принципе.

Интерес к настоящей демократии не может возникнуть сразу же на развалинах тоталитарной империи. Он должен вызревать постепенно. Обыватель превращается в гражданина, если осознает, что демократия имеет смысл даже тогда, когда не дает материальных благ моментально и не является увлекательным шоу. Во многих западных странах это вызревание медленно происходило по мере трансформации цензовой демократии во всеобщую. По мере борьбы за свои права к числу избирателей подключались все новые слои населения. У нас сегодня за право голоса бороться не надо: оно и так есть у каждого. Но это не снимает проблемы в целом, поскольку в условиях манипулирования выборами все равно надо бороться за право реально этим голосом воспользоваться.

Было бы странно, если бы 30 лет назад в СССР транзисторная демократия сразу же превратилась бы в настоящую. Это означало бы, что наш народ впереди планеты всей. Другие страны медленно обретали свой демократический опыт на протяжении столетий, тогда как советский человек сразу же стал вдруг умненьким и благоразумненьким, как Буратино.

На самом деле он таким, конечно же, не стал. Советский обыватель медленно превращается в гражданина. Сейчас он постепенно осознает, что автократия – это не панацея. Он внутренне готовится вернуться к ситуации выбора, однако элиты ему по понятным причинам выбора не предоставляют. Но рано или поздно в элитах возникает раскол. Подмороженная страна отогревается. Появляются конкурирующие группы, желающие получить поддержку избирателей в ситуации, когда эту поддержку уже нельзя «нарисовать». И в этот момент рождается истинная демократия.

Автор — научный руководитель Центра исследований модернизации Европейского университета в Санкт-Петербурге