Свержение президента Судана Омара аль-Башира, бескровно произведенное армией в апреле под давлением осаждавших ее штабы и казармы разгневанных толп, стало зримым подтверждением того, что «арабская весна», сменившаяся было осенью, вернулась. Интересно, что вехой, свидетельствовавшей о ее возвращении, стали события именно в Хартуме, ибо отдельно взятый Алжир с его беспокойными студентами, ранее неожиданно отбившими притязания президента-инвалида Абд аль-Азиза Бутефлики на пятый срок, погоды еще не делал. Возможность говорить о новой «весне» появилась только после того, как события в одной стране стали отзываться по соседству, как это уже было в ходе арабской смуты 2010–2012 гг. Дополнительным ее подтверждением стала состоявшаяся на минувшей неделе отставка премьер-министра Мали, граничащего с Алжиром. Если семь лет назад предыдущая «арабская весна» спровоцировала в этой стране восстание кочевников-туарегов, которое удалось остановить только после внешнего вмешательства, то теперь правительство смели многотысячные демонстрации местных граждан, возмущенных неспособностью властей покончить с межэтническим насилием.
В принципе, будущая направленность процесса понятна уже сейчас, на самом старте: она хорошо вписывается в логику крушения несостоятельной государственной власти, которую еще в XIV в. описал арабский теолог и философ Ибн Халдун. История мусульманской цивилизации, по его мнению, воспроизводит одну и ту же закономерность: правящий класс, с течением времени обретая безраздельную власть, разрастается численно и расширяет свои потребности, а это снижает его способность адекватно реагировать на истощение общественных ресурсов и ослабление собственного авторитета. Властная монополия оборачивается загниванием; в результате попытки правящих убедить в своей политической мощи внешний мир и своих подданных, сопровождаемые подкупом приспешников, могут лишь отсрочить смену власти, но не предотвратить ее. Применительно к нашим дням это означает, что очистительная работа революционеров первой «арабской весны» была предопределена, но завершилась только отчасти – и поэтому, скорее всего, будет продолжена.
Обозревая карту арабской «политической уборки» начала XXI в., можно попытаться спрогнозировать ее дальнейший ход. Прежде всего следует ожидать, что Судан вновь подогреет Алжир. Замечательный лозунг «Уходите все!», рожденный алжирскими недовольными, еще далек от реализации, и поэтому происходящее в суданской столице повлияет как на алжирских демонстрантов, так и на алжирских военных. В свою очередь, если армия в конце концов уступит улице в Алжире и позволит запустить процесс реального обновления, то революционное брожение имеет хорошие шансы перекинуться на те регионы, в которых политическая оттепель еще только впереди. Первейшим кандидатом здесь выступает Марокко, последний остров «охранительной стабильности» в Северной Африке. Как и в Иордании, еще одной монархии, остающейся пока в преддверии перемен, в Марокко накопился изрядный потенциал недовольства, которое на протяжении десятилетий умело сдерживалось властями. В феврале и марте 2019 г. на улицы Рабата уже выходили 15 000 учителей, требовавших улучшения условий труда и разогнанных полицейским спецназом и водометными пушками. Неспокойно и в Аммане: в последний раз манифестанты, требовавшие ограничения полномочий короля Абдаллы и более энергичных антикоррупционных мер, проводили здесь свои акции осенью 2018 г.
Со времен «арабской весны» спорадические вспышки возмущения наблюдались в обоих королевствах неоднократно. Анализируя их, комментаторы не раз повторяли, что солидная религиозная родословная правящих династий, напрямую отсылающая к «небесному мандату» и сакральной природе их власти, не позволяет оппозиционным силам выдвигать лозунги радикальной смены режимов. Вероятно, подобная логика подразумевает, что с прямыми наследниками Пророка нельзя обращаться как с обычными диктаторами. Такое мнение, однако, ошибочно, поскольку принцип неприкасаемости в отношении венценосцев даже с такой почтенной родословной работает не всегда.
В истории арабского мира есть много тому подтверждений. Прежде всего родственная связь с самим Мухаммедом не помогла шарифу Мекки Хуссейну ибн Али выстоять под натиском аравийских ваххабитов: в 1925 г. племена под предводительством будущего основателя Саудовской Аравии Абд аль-Азиза ибн Сауда бесцеремонно выдворили династию Хашимитов из Хиджаза, отобрав у нее и Мекку, и Медину. Более того, несчастья преследовали это благородное семейство и после того, как его представители, покинув родные места, с помощью англичан утвердились на престолах Ирака и Иордании. В 1951 г. первый иорданский король из той же династии Абдалла I ибн Хуссейн был убит палестинским экстремистом прямо на ступенях иерусалимской мечети Аль-Акса, а в 1958 г. взбунтовавшиеся иракские военные расстреляли почти всю семью Хашимитов во главе с монархом Фейсалом II во время штурма королевского дворца в Багдаде. Иначе говоря, в арабской политике нового времени нет прививки не только против свержения монархов, но и, увы, против ужасных эксцессов регицида. Это стоит иметь в виду, примеряя новый всплеск «арабской весны» к мусульманским монархиям.
Не менее красноречив и опыт марокканской династии Алауитов, также берущей начало от самого Пророка. Несмотря на свое сакральное происхождение, власть султана Марокко в период, предшествовавший установлению в 1912 г. французского протектората, была гораздо скромнее, чем власть марокканского короля сегодня. (Султанат был преобразован в королевство в 1957 г.) Несмотря на то что султан признавался неоспоримым носителем божественной благодати, он тем не менее не был единоличным обладателем духовной власти. На протяжении всей марокканской истории его ограничивал совет вождей племен, полномочия которого подразумевали не только выбор наследника престола, но и – иногда – лишение султана его полномочий. Более того, у владыки не было и права интерпретировать исламские законы: оно закреплялось за улемами (признанными знатоками ислама), а судебная власть до середины XIX в. осуществлялась судьями, назначаемыми не монархом, а верховным судом города Фес, духовной столицы Марокко. Даже в вопросах исполнительной власти султан не чувствовал себя вполне свободным, поскольку его авторитет был значимым лишь для того населения, которое признавало власть центрального правительства, а на «неподчиненных территориях» правом на реализацию исполнительной власти пользовалась вполне автономная местная администрация.
Кстати, главная заслуга в разрушении этой структуры исламских «сдержек и противовесов» и последовавшем возвышении алауитского монарха принадлежит французским колонизаторам. В эпоху протектората Париж, заинтересованный в прочной централизованной системе, всеми силами способствовал реорганизации султанского правительства. В свою очередь расширение полномочий султана как единоличного правителя, инспирированное сверху, стимулировало рост его авторитета снизу, среди простых марокканцев. А состоявшееся в 1940-е гг. активное включение Мухаммада бин Юсуфа (в будущем – первого короля) в национально-освободительную борьбу против французов, которое было отмечено его ссылкой на Мадагаскар и последующим триумфальным возвращением домой, предопределило нынешнее положение вещей, при котором носителем национального суверенитета в Марокко остается не племенная верхушка, а персонально его величество. Тем не менее нет никаких оснований считать, будто все эти властные перипетии навсегда избавили монархию Рабата от потрясений.
Исходя из того что неприкасаемых в регионе нет, можно ожидать заметного расширения географии протестов. Перспектива становится еще более интригующей в свете того, что организаторы новой «арабской весны», как отмечают комментаторы, учли просчеты и недоработки предыдущего раунда. Это выражается прежде всего в том, что и алжирские, и суданские активисты опираются на тактику исключительно ненасильственного сопротивления, дезориентирующую политические и военные элиты и затрудняющую для них жесткое реагирование, и широко используют принцип максимального привлечения в ряды манифестантов всех, кого только можно. В Судане, в частности, организаторы демонстраций обращались со специальным призывом к христианской общине страны, приглашая ее членов присоединиться к митингующим на площадях мусульманам. И пока это работает весьма эффективно.
Если Алжир и Судан действительно окажутся лишь первыми ласточками, а дело пойдет дальше, то Северную Африку и Ближний Восток будут ждать новые неприятности. Там, где «оттепель» только-только начнется, придется решать важнейшую задачу сдерживания исламистов, которые автоматически выигрывают в случае крушения автократических режимов. Недавняя история показывает, что удается это не всем, а предсказывать наперед исходы постреволюционного противоборства невозможно. Кстати, и у Алжира, и у Судана имеется богатый опыт гражданских войн; как известно, такое прошлое повышает конфликтный потенциал общественных систем. Но даже если до крайностей не дойдет, то революции, как минимум, повлекут за собой нестабильность, а она спровоцирует новые человеческие миграции. Это означает, что для Европы вторая «арабская весна» может обернуться теми же последствиями, что и первая: очередным натиском беженцев, который лишь недавно пошел на спад.
Что касается тех государств, которые после первой «весны» уже оказались в ситуации гражданской войны, то там можно ожидать новых рецидивов насилия. Дело в том, что внутреннее противоборство и в Ливии, и в Йемене, и в Сирии происходит при самом широком вмешательстве внешних акторов и дестабилизация кого-то из них или просто переключение этих акторов на другие, более насущные проблемы повлечет за собой нарушение сложившегося на полях боев баланса сил. Если, например, новое правительство Судана прекратит поддерживать исламистскую коалицию «Заря Ливии», противостоящую войскам маршала Хафтара, то она станет слабее, а всякое подобное ослабление оборачивается соблазном для конкурентов. Или, если предположить очередной виток дестабилизации в Саудовской Аравии, который может спровоцировать династический кризис после смерти короля Салмана – а такой сценарий нельзя исключать, – то пострадавшим, напротив, окажется сам Хафтар, которому Эр-Рияд оказывает ощутимое содействие.
Таким образом, похоже, что весна снова близко. Ее новый раунд повлечет за собой сдвиги, которые скажутся не только на Ближнем Востоке и Северной Африке, но и на других регионах планеты. В минувшее десятилетие арабский мир проработал черновик революционного преобразования, а теперь пришла пора его переписать, поскольку тогда получилось не все и не все тираны простились со своими креслами. И нет надежд на то, что охранители и легитимисты сумеют сделать из новой «арабской весны» правильные выводы.
Авторы — политолог, редактор журнала «Неприкосновенный запас», доцент РГГУ; арабист, доцент Высшей школы экономики, Санкт-Петербург