Согласно нацпроекту в области образования количество иностранных студентов в российских вузах к концу 2024 г. должно вырасти в два раза – до 425 000 человек. Это значит, что каждый десятый студент будет не гражданином России. Зачем их столько?
Может быть, мы просто пытаемся успеть к разделу нового ценного ресурса – сто лет назад нефть, теперь человеческий капитал? Ведь в самой постановке цели мы не уникальны: Канада четыре года назад взяла курс на 450 000 иностранных студентов к 2022 г. – это тоже двукратное увеличение. Похожие цифры у Франции: с 245 000 до 500 000 человек к 2027 г. Самые большие амбиции у индийского правительства, которое к 2023 г. стремится привлечь 200 000 студентов – это в 4 раза больше, чем сейчас. Цели дополняют многоуровневые стратегии привлечения, куда может входить все – от упрощения визового режима до ребрендинга университетов страны.
За качество студентов, как и за количество, идет жесткая борьба. Из 6 млн мобильных студентов в мире примерно треть – это будущая интеллектуальная и технологическая элита. Они как раз и интересуют топовые университеты и национальные экономики больше всего. Отсюда резкий рост стипендиальных предложений и все более изощренные способы привлечения талантов: как инструмент для рекламы используется все, от онлайн-курсов до мобильных приложений собственной разработки.
В это время образ российского образования за рубежом оставляет желать лучшего. Положительная динамика в международных рейтингах есть, но она пока не конвертируется в повышение привлекательности. Для того чтобы цель в 425 000 иностранных студентов стала реальной и уж тем более для того чтобы элитные студенты были существенной частью притока, необходимы смена международного позиционирования, принципиально другое поведение университетов и смена регулирования их деятельности правительством. И тут уже никак не обойтись без ответа на вопрос, с которого мы начали статью: ради чего? Зачем нужны иностранные студенты? У нас ведь и своих хватает.
Стандартный ответ – для дополнительного финансирования. Стандартный ответ – и ограниченный. Добирать доход можно и за счет российских платных студентов. А студенческая элита, выбирая между российскими вузами и вузами, например, Северной Европы, где образование в основном бесплатное, а стипендиальные программы в изобилии, скорее выберет второе, поэтому задирать планку платы за обучение мы не можем. Наконец, студенты в первую очередь не источники финансирования, а отдельные личности со своими целями. Они не только клиенты, но и партнеры в образовательном процессе.
Большинство сфер деятельности, от сельского хозяйства до IT, уже имеют глобальный рыночный и технологический контекст. Развивать такую глобальную компетенцию во время обучения намного результативнее, чем осваивать методом проб и ошибок потом. И курсами по страноведению и английскому языку дважды в неделю тут не обойдешься. Необходимы постоянное общение и совместная командная работа со студентами других стран, которая как раз и формирует способность действовать в разных национальных контекстах.
Привычное возражение: но вдруг наши выпускники, став востребованными, уедут? Да, но искусственное удержание таланта – из той же позавчерашней идеологии, что и предложенный недавно одним из академиков запрет на выезд для ученых как решение проблемы оттока интеллекта. Университет как тип организации исторически и принципиально глобален. Сейчас, после двухсот лет доминирования университета национального, мы возвращаемся к университету мировому. И это не совокупность обособленных заведений, а неформальная академическая сеть, по которой перемещаются студенты, преподаватели и идеи. Чтобы считаться университетами, нашим вузам нужно стать ее частью.
Но как же вопросы национальной безопасности? Они актуальны не только для нас, и ставим их не только мы. В большинстве случаев они решаются с помощью разграничения уровней доступа – например, в шведских университетах к лабораториям, занимающимся ядерными разработками, допускаются студенты c любым гражданством, кроме Ирана и Северной Кореи. Чтобы сохранить национальные тайны, не обязательно обносить все высшее образование колючей проволокой.
С точки зрения безопасности замкнутость российских университетов сама по себе проблема. Они сами сужают зону своего влияния. Выпускники воспринимаемого у нас как элитное закрытое заведение, но на деле весьма космополитичного Гарварда – члены советов директоров 300 000 компаний по всему миру; 20 выпускников стали главами государств за пределами США. Все топовые университеты, начиная от Оксфорда и Кембриджа и заканчивая французскими Grandes Ecoles и китайскими лидерами вроде Пекинского университета и Университета Цинхуа, активно интернационализируются – Пекинский университет открыл кампус своей бизнес-школы в британском Оксфорде, чтобы стать к иностранным студентам еще ближе. Интернационализация производится для безопасности, а не вопреки ей. Это и называется мягкой силой.
За исключением нескольких новых нестандартных учебных заведений, возникших после распада СССР, у российских университетов нет целостных стратегий интернационализации. Предполагается, что десятка-двух программ на английском языке, курсов русского как иностранного и удовлетворительного для отчетности количества иностранцев более чем достаточно.
Мы привлекаем иностранных студентов, а потом помещаем их в своеобразные образовательные резервации. Остальные интеллектуальные и даже физические пространства университета для них недоступны из-за языкового и культурного барьера. Для вузов так проще – не нужно ничего менять. Но мобильные студенты ценны именно как полноправная и неотделимая часть студенческого сообщества. А настоящая интеграция предполагает изменение организации всех университетских процессов и политик.
Так, абсурдно предполагать, что кадровую политику можно оставить без изменений: увеличение количества международных студентов должно идти в ногу с интернационализацией преподавательского состава. Тем более что лучшие преподаватели одновременно занимаются исследовательской деятельностью и строят свои курсы на собственных научных разработках, а не на стандартах, спущенных сверху. Очевидно, что исследовательский процесс международен: все прорывные современные научные проекты от физики микромира до генной инженерии осуществляются в международной коллаборации.
Также нельзя думать, что международными университетами можно руководить без глобальной сети контактов и глобального видения. Мы практически не включены в мировую дискуссию о высшем образовании. Если в прошлом веке нам удавалось создавать интересные образовательные модели в изоляции – такие, как Физтех или университет в новосибирском Академгородке, то сейчас ситуация в высшем образовании требует участия в разговоре о моделях и методиках. Мы продолжаем отставать, пока другие страны активно обмениваются опытом.
Наконец, есть болезненный для любого иностранного студента в России вопрос университетской среды. Мобильным студентам сейчас нужны и персонализированное сопровождение до приезда, и четкие протоколы межкультурной коммуникации, и целый пакет дополнительных сервисов. Чаще всего можно услышать комментарий из разряда «да все это у нас и так уже есть!». Но на практике не выполняются даже такие простые технические условия, как владение английским языком администрацией или комендантами общежитий, единые требования для иностранных и российских граждан в процессе обучения и т. д. – и это если не поднимать дорогостоящий вопрос о комфорте физического пространства.
От притока интеллекта есть и прямая макроэкономическая выгода. Великобритания сегодня получает около $30 млрд от иностранных студентов, США – $39 млрд, и это не считая экономического эффекта от деятельности выпускников, оставшихся после обучения. В Австралии экспорт образования дает $25 млрд – 3-е место после экспорта железной руды и угля. При этом весь консолидированный бюджет индустрии высшего образования России – это примерно $15 млрд.
Для задач форсированного экономического развития есть мировая практика создания особых экономических зон и территорий опережающего развития. Вполне возможно, мы подошли к исторической необходимости выделить «особую академическую зону» для группы университетов – с особыми правилами автономии, финансовой поддержкой и повышенными требованиями к интернационализации деятельности.
Авторы – эксперты школы управления «Сколково»