Почему мы снова хотим перемен

В ходе недавних бурных обсуждений статьи Владислава Суркова «Долгое государство Путина» вне поля общественного внимания оказался тезис, согласно которому наше общество (у Суркова – «глубинный народ») недосягаемо для социологических опросов. Он довольно спорен, но в то же время нельзя отрицать тот факт, что сегодня действительно стало сложнее анализировать происходящие в стране процессы и особенно их отражение в массовом сознании. Прежде всего потому, что их протекание (причем не только в России) все больше приобретает «текучий», по выражению известного британского социолога Зигмунта Баумана, характер, когда направленность общественных изменений не очевидна, а перспективы будущего вариативны и потому плохо прогнозируемы. «Текучесть» проявляется и в том, что на поверхности общественной жизни оказываются в основном события-однодневки, а сущностные явления и процессы, в том числе и фундаментальные сдвиги в настроениях и ожиданиях россиян в сравнении, к примеру, с 1990-ми гг. протекают латентно, инерционно. Отсюда складывается впечатление, что в стране много чего происходит, но мало что меняется. Однако это впечатление обманчиво. Как показывают исследования Института социологии РАН последних лет и особенно 2017–2018 гг., в социальных настроениях и ожиданиях россиян произошли довольно существенные сдвиги, и на некоторых из них хотелось бы остановиться подробнее.

Это, прежде всего, постепенное разрушение «патерналистского консенсуса» который, как показывают исследования, оказался более продолжительным по времени и более укорененным, чем «крымский консенсус», хотя и не столь отчетливо выраженным. Его суть довольно проста – лояльность власти в обмен на ее невмешательство в частную жизнь граждан при условии реализации государством некоторых базовых социальных гарантий если не для всех, то хотя бы для большинства граждан. Этот консенсус базировался на более чем десятилетнем периоде экономического роста, продолжавшегося вплоть до 2014 г. с небольшими перерывами. Это позволило многим россиянам заняться обустройством собственной жизни, делегировав ответственность за решение насущных общественных проблем властям и слабо реагируя на их действие или бездействие. Все эти годы российские граждане приоритетной ценностью считали стабильность и не ощущали особой потребности в переменах – ни экономических, ни политических.

Однако очередной кризис, начавшийся в 2014 г., и сменившая его экономическая депрессия отсрочили или даже «обнулили» планы на будущее значительного числа россиян. В результате для многих стало очевидным, что поддержание статус-кво в ситуации экономической депрессии и деградации социальных институтов фактически означает консервацию застоя и кризисных явлений и, как следствие, дальнейшее ухудшение и без того сложного материального и социального положения для каждого. Сказалось и то, что сама власть в последнее время все чаще посылает гражданам довольно отчетливые сигналы о том, что «патерналистский консенсус» 2000-х близок к завершению и они теперь должны заботиться о себе и своих семьях самостоятельно.Отсюда довольно резкая смена вектора общественных настроений и ожиданий, связанная с актуализацией в массовом сознании запроса на перемены. С 2012 по 2018 г. доля россиян, полагающих, что страна нуждается в существенных переменах, а также политических и экономических реформах, выросла с 28 до 56%, т. е. практически удвоилась. В свою очередь, доля сторонников статус-кво за этот же период сократилась с 76 до 44%.

В силу того что современное российское общество разобщено и фрагментировано, а нынешняя политическая и экономическая элита не является горячей сторонницей преобразований в стране и не предлагает гражданам реалистичных стратегических ориентиров на будущее, – запрос на перемены носит достаточно аморфный и зачастую разнонаправленный характер. Это скорее набор пожеланий в отношении насущных социальных проблем и минимизации разнообразных неравенств. Этот запрос также не радикален и лишен какого-либо революционного пафоса. Респондентов, ориентирующихся на перемены, но считающих, что стране нужны постепенные, осторожные преобразования, ровно в два раза больше, чем тех, кто хотел бы стремительных и решительных изменений (60% против 30%).

Опросы также показывают, что многие россияне, не видя внятных ориентиров на будущее и испытывая беспокойство по поводу его неопределенности, были бы не прочь вернуть страну в сравнительно спокойные 2000-е годы, когда нефть была дорогая, зарплаты росли, а врагов у России было существенно меньше, чем сейчас. Во всяком случае, в сознании значительного числа россиян ностальгия по временам первых двух сроков президентства Владимира Путина начинает вытеснять золотой век брежневского застоя.

Этим нынешняя ситуация отличается от того, что было 30 лет назад, когда наше общество в последний раз генерировало мощный запрос на перемены. Тогда их застрельщиком, особенно на начальной их стадии, выступила власть в лице Михаила Горбачева, а уже затем активистки ориентированные группы и слои придали им новый вектор и новую «повестку». Есть еще одно не менее существенное отличие. Сейчас у россиян меньше иллюзий и меньше упований на государство, особенно по сравнению с ельцинскими временами. Если в 1990-е гг. наши сограждане буквально требовали вернуть им государство, бросившее их на произвол судьбы, то в последние годы наметился обратный тренд постепенного «угасания» в массовых установках россиян востребованности государства в качестве ключевого инструмента реализации общего блага. В том числе и потому, что многие начали сомневаться в его способности решать будничные, рутинные, не рассчитанные на быструю отдачу и пропагандистский эффект задачи по улучшению качества жизни и среды обитания. Например, президентская идея прорыва в течение ближайших 10 лет в сфере науки и высоких технологий представляется россиянам более реалистичной задачей, чем, к примеру, строительство и приведение в эти же сроки в порядок дорог, особенно в российской глубинке.

На этом фоне отнюдь не случайным выглядит появление довольно многочисленных групп и слоев, декларирующих отсутствие потребности в государственном патронаже или просто не верящих в его эффективность, а также заинтересованных в расширении пространства свободы и индивидуальной самореализации. Доля россиян, заявляющих о своей способности самостоятельно обеспечить себя и свои семьи без поддержки со стороны государства медленно, но неуклонно растет. В 2015 г. их число составляло 44% среди всех опрошенных, сегодня оно уже приближается к 50%. А среди молодежи в возрасте 18–30 лет эта доля составляет уже 62 против 38% заявивших, что без поддержки государства им и их семьям не выжить.

При этом «самодостаточные россияне» в массе своей лояльны. Среди них, например, доля одобряющих деятельность президента Путина достаточно велика и сопоставима с показателями одобрения среди россиян, декларирующих необходимость государственной поддержки себе и своим семьям. И это вполне закономерно, поскольку «самодостаточность» вовсе не предполагает противопоставления себя государству. Речь идет лишь о том, что многие из них не считают интересы государства первичными по отношению к интересам граждан. Согласие с тезисом, что «интересы государства должны преобладать над правами отдельного человека», высказывает лишь 29% респондентов, в то время как 36% с этим не согласны при достаточно большом числе (35%) не имеющих однозначной позиции по данному вопросу. Причем это несогласие выражают практически все группы и слои населения, за исключением респондентов в возрасте старше 60 лет. В особенности это характерно для жителей мегаполисов – 42 против 26%.

Также постепенно теряет былую привлекательность идея так называемой сильной руки, якобы способной навести порядок в стране. Так, на вопрос о том, «какие идеи в наибольшей степени соответствуют вашим представлениям о желаемом будущем России?» были получены следующие ответы (первые пять позиций): социальная справедливость (59%); демократия, права человека, свобода самовыражения личности (37%); возвращение России статуса одной из ведущих мировых держав (32%); возрождение национальных традиций и моральных устоев (27%); сильная жесткая власть, способная обеспечить порядок (26%). Таким образом, идея «властной маскулинности» заметно уступает не только идее социальной справедливости, но и более чем на 10 процентных пунктов – идее демократии, прав человека, свободы самовыражения.

Иначе говоря, наведение порядка в стране – это уже задача из вчерашней и позавчерашней повестки, а сегодня россиян волнуют совершенно иные проблемы, решать которые административно-силовым способом не получается. Речь идет прежде всего о положении дел в социальной сфере, ситуация в которой сегодня беспокоит наших сограждан даже в большей степени, чем снижение уровня их материального положения. Поэтому россияне требуют от власти не столько жесткости, сколько эффективности, а также неукоснительного соблюдения закона всеми, в том числе и власть предержащими. Причем равенство граждан перед законом россияне в равной степени ассоциируют со справедливостью и демократией.

Можно констатировать, что в обществе формируется значимый сегмент людей, заинтересованных в переменах и способных к активному социальному действию. Именно «самодостаточные» россияне чаще других демонстрируют новые формы общественной самоорганизации, социального и политического участия. В то же время они вряд ли могут претендовать на статус драйвера социальных изменений, поскольку, во-первых, составляющие его группы и слои весьма дифференцированы по многим основаниям (ценностным установкам, реализуемым социальным практикам, отношениям к властям и т. д.) и, во-вторых, не обладают необходимой для этого институционализированной субъектностью. Однако само их появление меняет атмосферу в обществе. Как в свое время отмечал известный польский социолог Петр Штомпка, благодаря людям, живущим повседневной жизнью, делающим тот или иной выбор, принимающим решения по поводу своих частных целей, и происходят изменения в экономике, демографии, в области жизненных стилей, привычек и т. д. А разрозненные результаты их индивидуальных поступков, будучи аккумулированными, приводят к зарождению долговременных тенденций.

Применительно к нашим реалиям это выражается прежде всего в том, что на смену синдрому «безысходного терпения» приходит хоть и небольшой, но отчетливо выраженный рост уверенности граждан в своем праве влиять на власть, отстаивать свои интересы. В свою очередь, это сопровождается постепенной переоценкой в массовом сознании роли государства и его институтов в жизни общества, выражаемой в формировании меритократического по своей сути запроса на эффективное государство, в котором все более активную роль будут играть многообразные самоорганизующиеся ассоциации граждан.

Автор – руководитель Центра комплексных социальных исследований Института социологии РАН