Судороги долгого государства

Сочинение Владислава Суркова в «Независимой газете» вызвало шум, на который и было рассчитано. Но должного одобрения нет нигде. Люди доброй воли возмущены махровостью позиции, а почитатели Владимира Путина убиты тем, каким бледным и невыразительным выглядит теперь их влечение к начальству. Брутальные конструкции лести прошли прямо по фасаду текста, разом задвинув всех тоже выслуживающихся. Подхалимаж должен быть грубым, но чтобы так! Для этого нужны отчаянная смелость и особый статус.

Куда, кому

Постмодернистские тексты фасетны, имеют много слоев и адресатов. Первый – личное письмо вождю с клятвой в беззаветном служении, вплоть до готовности стать предметом насмешек или хуже. Для ближнего круга и вертикали – сигнал даже не думать об ином дизайне стратегии и лидерства. Для низовой массы – якобы государственная идеология: наверху глядят так далеко вперед, что перехватывает дух и выносит мозг. Плюс троллинг интеллектуального сообщества с провокацией бесполезной полемики по существу: в таких случаях экспрессия всегда сильнее аргументов. Типичный хайп – агрессивная реклама, в которой важен не смысл, а стимул. Лизнуть, испугать, спровоцировать, заморочить и охмурить – и все в одном формате. Легким движением руки текст превращается... Хотя местами молнию ослепительно яркой мысли тоже заедает.

В таких контекстах важно, кто все это говорит и откуда исходит звук. В аппаратной логике данная категория служащих не относится к фигурам политическим и публичным. Настоящий советник должен быть тайным. Говорящих голов по вопросам стратегии у нас вообще раз... и все. Когда Игоря Шувалова в 2008 г. только перевели из помощников президента в статус первого зампреда правительства, он на радостях выступил на Петербургском форуме с программной речью – и с тех пор мыслит в отведенных пределах. Если кто-то из аппарата сам и на людях зажигает такие опусы, значит, это кому-то нужно. Истории про то, как пресс-секретарь утром открыл газету, ахнул и понес ее шефу – сказки для глубинного народа. Чистой самодеятельностью такое не бывает. Еще один гибрид: писано не по службе, но госслужащим; позиция личная, но и не совсем неофициальная, с тайным попустительством «длинной воли» свыше.

Конституционный переворот в голове

Это важно, ибо главные мысли текста, строго говоря, подводят патрона под неконституционное деяние. В Основном законе прямо сказано, кому в Российской Федерации принадлежит власть и как она защищена от узурпации. Либо «государство Путина» этому в целом соответствует, а потому легально, но тогда о каком сверхновом государстве вся эта песнь? Либо уже не соответствует – и тогда зачем на фасаде власти столько декора и лепнины горбатого со словами о демократии, с имитацией выборов, с рокировками и клоунадой кандидатов? Или это и есть то самое, что называется «зато честнее»?

Полотно получилось мечтательное – грезы принцессы вдали от трона. Самые дешевые эффекты – выкрики о том, о чем тихо и так говорят все. Ради экстремальной эстетики сочинитель жертвует тем, что о. Георгий Флоровский называл «интеллектуальной совестью». И обычной осторожностью: так можно наговорить на два-три импичмента. Уже наговорил.

Иллюзия колеи и силовой каркас гражданской войны

Главный посыл текста – отрицание возможности какого-либо выбора для России в истории и в политике. Никаких развилок с одним портретом вовек во всех присутствиях. Поверить в эту небывальщину можно, только приняв правила игры, заключающиеся, попросту говоря, в банальном гипостазировании представлений автора. Материализация мысленных идей, как в «Формуле любви». Утверждая, будто у страны нет выбора (что есть сивый нонсенс), автор в реальности утверждает всего лишь, что у России нет выбора между тем, чего хочет он сам, и всем иным, о чем говорят многие другие, но писавшие и пишущие о судьбах России не раз в 10 лет в свободное от Донбасса время. Чтобы такое запечатлеть буквами на бумаге, надо занять позицию человека, видящего насквозь все будущее, подобно всезнающему демону в сверхжестком детерминизме Лапласа. Кассандра, оракул, Ванга и Глоба в одном физическом лице.

Если иллюзия выбора – «коронный трюк» западной мысли, то у нас сам этот тезис – трюк отечественной пропаганды. Если в США фиктивные выборы, то в суверенной демократии они должны быть фиктивными вдвойне. Но Америка далеко, а нашу реакцию на их якобы иллюзорные развилки мы видим в упор. Перспектива избрания Хиллари Клинтон невротизировала российскую власть до депрессантов, а победу Дональда Трампа не читавшие «Долгого государства» отмечали салютом шампанского в Думе и не только.

Силовой каркас на фасаде власти, пожалуй, самый рискованный образ. Эта силовая составляющая явно гипертрофирована сверх всякой меры, но кто здесь потенциальный враг? Для ответа на внешнюю угрозу домашняя агентура и внутренние войска бесполезны: там хватит гиперзвуковой пропаганды фантастических вооружений и генштаба с непредсказуемой траекторией. Для удержания периметра изнутри внутренние войска в таком объеме тоже бессмысленны. Для сдерживания потенциальных автономий и сепаратистов хватит и десятой доли этой армии, а усмирение решившихся воевать до конца и готовых на террор у нас заканчивается скрытой капитуляцией центра и платой дани при любом военном потенциале. Остается война с собственным народом в час X, но эти конструкции лучше на фасад не выносить.

То же в отношении «собирания земель». Даже царская империя держалась не столько на штыках, сколько на цивилизующей миссии метрополии. Сейчас мягкой силой мы можем лишь ублажать свой собственный нарциссизм, но никакого центростремительного движения не создаем – ни интеллектуального, ни культурного, ни технико-экономического. От этой вселенской миссии, да еще в таком идеологическом исполнении, окружающие только ощетиниваются еще больше.

«Долгие государства» в сверхбыстрой истории

Итак, прошлое наградило нас четырьмя моделями государственности: Ивана III, Петра I, Ленина и Путина. Правда, в теневой идеологии упорно высвечиваются другие предтечи – Иван Грозный, Сталин... Но это был бы перебор с политическим садизмом, поэтому пантеон адаптирован – в том числе с учетом вкусов умеренного либерала.

Тени прошлого, как кошмар, тяготеют над умами пока еще живых. Величие описываемых начинаний скрадывает ужасные исторические финалы всех этих государств. История самодержавия закончилась революцией, распадом империи, Гражданской войной и диким террором. Эксперимент коммунистического строительства завершился деградацией системы и распадом СССР. Получается, что в продолжение этого славного ряда Россия Путина тоже обречена на финальную катастрофу – если, конечно, Путин не круче Петра Великого и Ленина со Сталиным, что вряд ли. А учитывая ускорение исторического процесса и сжатие времени жизни этих моделей, осталось ждать недолго. Оковы самовластия продержались четыре с небольшим века, нерушимый Союз выдержал семь десятилетий. Далее в эту темпоральную регрессию с затухающей синусоидой осталось интерполировать и нынешнюю модель. Услуга идеологически сомнительная. В 2008 г. на расширенном заседании Госсовета Путин сказал, что если мы не избавимся от нефтяной зависимости, то «поставим под вопрос само существование страны». Это уже даже не дезинтеграция.

Сомнительные всплески исторического оптимизма всегда говорят о большом испуге. Разукрашенные селфи в рамочках разглядывают в страхе увидеть свое реальное отражение. Страны, совершившие в наше время подлинные исторические чудеса, отрываются от нас уверенно, но без лишнего шума. Это обижает, порождая мифы грандиозности и всемогущественности на грани бреда величия.

Точно так же о вечности режима начинают голосить именно под угрозой надвигающихся испытаний. До сих пор все главные стресс-тесты мы устраивали себе сами – и теперь обросли проблемами, решение которых иногда кажется и вовсе проблематичным. Из каждого испытания падения рейтингов власть выходила с «блеском», но и с троекратным грузом новых осложнений. Однако настоящих испытаний еще не было. Пока пропаганда держится остатками наследия и безответственными обещаниями. И самоуговорами. Теперь к этому добавляются безудержные фантазии о высоком и вечном. Не хочется напоминать, что о таком обычно задумываются ближе к одру. Боюсь, что когда-нибудь в этих панегириках увидят вопль отчаяния.

Автор — директор Центра исследований идеологических процессов