Кто в ответе за кражу Куинджи

После очередного инцидента в Государственной Третьяковской галерее (ГТГ) только ленивый не высказался о низком уровне безопасности в главном музее русского искусства. Но тема ответственности за решения, допустившие возможность удачных покушений на картины Ильи Репина и Архипа Куинджи, оказалась довольно сложной. Дело в том, что конкретных виновников тут, похоже, просто нет. И это самая плохая для нас новость.

О том, что кого-нибудь обязательно нужно наказать за кражу картины из Третьяковки, уже не раз было сказано с разных трибун, и, кажется, это единственный общественный консенсус, которого удалось достичь на сегодня. Виновные могут быть наказаны в дисциплинарном, гражданско-правовом или даже уголовно-правовом порядке (например, на основании ст. 293 УК). Однако для ответственности (по крайней мере, ответственности юридической) необходимы формальные основания. И здесь все не так очевидно, как может показаться с первого взгляда. Музейные смотрители, Росгвардия или руководство музея – должен ли быть наказан кто-то из них?

Прежде всего, стоит вступиться за работников галереи, которые непосредственно обнаружили пропажу картины Куинджи, – музейных смотрителей. Это технические работники, в их должностные обязанности входит контроль «за соблюдением посетителями правил поведения в музее, за целостностью и неприкосновенностью экспозиционного и выставочного оборудования». В случае выявления нарушений музейные смотрители должны информировать о них охрану и руководство музея. Из опубликованной видеозаписи момента кражи картины видно, что смотритель так и поступила: обнаружив пропажу экспоната, она оповестила об этом ближайших сотрудников полиции. Единственное отклонение от должностной инструкции – такое сообщение должно передаваться при помощи технических средств, а не посредством пробежки до полицейского поста. Но наличие таких техсредств – это уже вопрос явно не к смотрителю. Отвечать за случившееся сотрудница музея не может еще и из-за явной физической неспособности противостоять злоумышленнику, нацеленному на хищение шедевра, это не в ее силах (ст. 192 и 239 ТК). Поэтому оснований для ответственности смотрителей очевидно нет.

Может, тогда ответственность за ненадлежащую охрану галереи должна нести профессиональная охрана? Например, Росгвардия, которая, как было заявлено, охраняет ГТГ. Но и здесь все не так просто. На сайте госзакупок в открытом доступе находится договор на оказание охранных услуг между Управлением вневедомственной охраны войск национальной гвардии по городу Москве и Государственной Третьяковской галереей от 9 января 2019 г. По условиям этого договора Росгвардия осуществляет охрану зданий Третьяковки на 17 постах в 10 зданиях. Фактически охрана предоставляется только на входах и выходах в здания музея, а в самих залах сотрудников Росгвардии нет (что, может быть, и к лучшему – по крайней мере, трудно представить, как посетители музеев будут осматривать экспозиции под дулами автоматов Росгвардии). Поэтому ответственность вневедомственной охраны могла бы быть, только если к моменту выхода преступника из здания Росгвардия была информирована о совершенном преступлении и личности предполагаемого преступника. А этого, видимо, смотрители сделать не успели.

Отдельно стоит остановиться на статусе охранной службы Третьяковки – именно она должна была обеспечивать безопасность в залах музея, если Росгвардией охрана предоставлялась только на входе. Скорее всего, она не имела реальной возможности предотвратить преступление, ведь законодательство о частной охранной службе на такие институты не распространяется и прав по задержанию преступника у таких охранников не больше, чем у смотрителя или посетителей музея.

Но могло быть и иначе. Министерство культуры с 2016 г. наделено правом формировать собственную ведомственную охрану, деятельность которой регламентируется законом «О ведомственной охране», и обеспечивать ее силами охрану подконтрольных учреждений. Работники ведомственной охраны имеют право и на задержание предполагаемого правонарушителя, и на применение оружия и спецсредств. Однако публичной информации об использовании подразделений ведомственной охраны для охраны Третьяковки нет, и это вызывает вопросы. Очевидно, что Минкультуры либо не использует этот инструмент, либо не дает комментарии относительно качества его работы.

Сложнее вопрос с ответственностью руководства музея. Прежде всего, российское трудовое законодательство не содержит нормы, напрямую устанавливающей ответственность руководителя бюджетного учреждения за ненадлежащее обеспечение безопасности имущества (хотя и надо оговориться, что для принятия кадровых решений в отношении руководителей достаточно общих норм ГК и ТК). Однако, на мой взгляд, здесь вполне уместно применить общий стандарт надлежащей осмотрительности (duty to exercise reasonable care, skill and diligence), который подробно описан в англосаксонских юрисдикциях. Он не применяется в нашей стране, но позволяет определить границы ожидаемого поведения руководителя. Здесь есть два возможных подхода – сравнить поведение начальника с существующими стандартами поведения в схожих ситуациях либо дать оценку разумности такого поведения на основании сведений, которыми обладал руководитель на момент принятия решений.

Обычно стандарт поведения определяется исходя из общепринятой на рынке практики. Но в случае с такими учреждениями, как ГТГ, это достаточно сложно. По сути, единственный способ в нашем случае – это сравнить системы безопасности в крупнейших российских музеях и понять, насколько меры безопасности в Третьяковке отличаются от мер безопасности в других музеях.

Например, можно посмотреть, принято ли у нас помещать выставляемые картины в специально защищенные рамы. Анализ госзакупок музеев показывает, что ни Третьяковка, ни Эрмитаж и ГММИ имени Пушкина, с которыми, по-видимому, ее уместно сравнивать, закупок специального оборудования для защиты экспонатов не производят. Даже Эрмитаж, несмотря на приобретение в 2018 г. комплектов для бронежилетов и противотаранных средств, для картин и фотографий закупает обычные металлические рамки со стеклом, не имеющие защиты от вандализма или хищения. Также характерно, что ГММИ имени Пушкина повторяет подход Третьяковки к охране силами Росгвардии – вневедомственная охрана обеспечивает безопасность восьми постов в четырех зданиях музея. Из этого можно сделать вывод, что система охраны ГТГ принципиально не отличается от систем других крупных российских музеев. Значит, такую организацию охраны нельзя поставить в вину руководству одного конкретного учреждения. Проблема для руководителей ГТК, однако, в том, что сравнительно недавно музей уже был объектом посягательства, когда от рук вандала пострадала картина Репина, и, получается, после этого не были предприняты необходимые меры безопасности.

Сайт госзакупок показывает, что Третьяковка обновляет систему видеонаблюдения и досмотра посетителей. Однако существующий порядок проведения закупок не позволяет госучреждениям оперативно подстраиваться под ситуацию (особенно там, где необходимы материальные ресурсы). И Третьяковка здесь ничем не отличается от любого другого подобного учреждения. Тендеры, безусловно, необходимы для противодействия коррупции, но они же создают бюрократические препоны.

Очевидно, что теперь от Третьяковки ждут новых мер по обеспечению безопасности экспонатов. Но общий годовой бюджет музея на закупки едва превышает 300 млн руб. Это информация из плана закупок за 2018 г., и можно предположить, что он не включает в себя расходы на строительство и реконструкцию корпусов. Можно ли на эту сумму обеспечить на современном уровне безопасность экспонатов? Вопрос к специалистам, но лично я в этом сомневаюсь.

В итоге получается, что никто из ответственных за безопасность в музее не виноват в том, что произошло. И это очень плохая новость – значит, дело не в конкретных людях, а в системе.

Автор – юрист «Ильяшев и партнеры»