РПЦ без прихожан

Автокефалия Православной церкви Украины (ПЦУ) ставит перед русским православием серьезный вопрос: что конкретно предлагает современному российскому обществу Русская православная церковь (РПЦ)? Я не оговорился – именно российскому. «Духовные скрепы», «русский мир» и «традиционные ценности» как ключевые элементы новой православной идеологии стали причиной конфликта, у которого есть не только церковное, но и культурное и даже политическое измерение. Далеко не все на Украине готовы принять такую идеологию, экспортированную, как нефть, в сыром виде. Более того, возникает прямое и открытое сопротивление. А что в самой России? Можно ли говорить о прочном консенсусе хотя бы внутри РПЦ?

Новый разговор об этом оказался парадоксальным образом связан с конфликтом вокруг предоставления автокефалии ПЦУ. Точнее, с решением Священного синода РПЦ о разрыве евхаристического общения с Константинопольским патриархатом (КП). Разрыв евхаристического общения – крайнее, самое радикальное средство в церковной политике. Оно предполагает прекращение совместных молитв и прежде всего совместного совершения литургии епископами и священниками двух Церквей, а для мирян – полный запрет на участие в евхаристии, т. е. причащение в храмах КП во всех странах мира.

Эти жесткие запретительные меры, которые касаются каждого члена РПЦ, спровоцировали дискуссии как богословского, так церковно-практического характера, которые оказались непосредственно связаны с пониманием Церкви как гражданского общества и анализом сложившихся практик церковного управления и принципов, которые в основу этого управления положены.

В данном случае – это попытка одностороннего вовлечения священников и мирян РПЦ в административно-политический конфликт между патриархом Кириллом и патриархом Варфоломеем. Патриарх Кирилл предельно обостряет конфликт и максимально расширяет его границы. Но проблема таких радикальных решений в том, что совершенно невозможно предугадать их последствия. Вероятнее всего, что на патриарха Варфоломея и ситуацию на Украине это решение повлиять не сможет, но на ситуацию внутри самой РПЦ решение синода уже оказало очень сильное воздействие, прямо нарушив те правила игры, которые де факто сложились в РПЦ между епископатом, клиром и мирянами. Причем нарушителем этих неписаных правил стал один из высших органов церковной власти – Священный синод.

В абсолютном большинстве случаев синод занимался сугубо «корпоративными» проблемами: назначал игуменов, благодарил губернаторов за финансовую и административную поддержку патриарших визитов, одобрял итоги международных конференций, перекидывал епископов с кафедры на кафедру и т. п. Миряне решениями синода не интересовались, зная, что они их личной церковной жизни никак не касаются и коснуться не могут. И вдруг как гром среди ясного неба принимается решение о разрыве евхаристического общения. Оно касается всех и каждого и фактически означает, что паломникам нельзя причащаться ни на Афоне, ни в Иерусалиме, ни в Париже, ни в любом другом месте, если там служит священник КП. За нарушение постановления синода миряне, как разъясняют церковные чиновники, должны особо каяться на исповеди. Причем каяться нужно в самых естественных для православного христианина действиях – участии в литургии и причащении Святых Таин.

Другими словами, патриарх Кирилл и его синод ворвались в жизнь каждого православного христианина не словами поддержки, не решениями, которые укрепляют веру и добрые отношения, а жестким богословски немотивированным запретом, попыткой вовлечь мирян в церковную политику и требованием к каждому из них лично вступить в конфликт с КП.

Для многих первой реакцией на это решение была растерянность, но позднее далеко не все согласились с позицией синода. Слишком очевидна его политическая мотивация и слишком велико оказалось нежелание лично расплачиваться за неудачную церковную политику патриарха Кирилла и митрополита Илариона (Алфеева).

Естественно, возник и резонный вопрос: а кто и как собирается наказывать мирян, которые проявят непослушание синоду? Эта процедура никак не прописана в его решениях, а первые комментарии, о которых я уже упомянул выше, говорят всего лишь о необходимости покаяния на исповеди, т. е. оставляют этот вопрос на усмотрение самого кающегося. Если он сам не считает это грехом, то может его просто не называть на исповеди.

Но вопрос гораздо глубже: как можно подтвердить, что мирянин Петр Иванов – это член именно РПЦ и для него решения синода имеют обязательную силу? Ответ звучит шокирующе и неожиданно: никак.

У епископов, священников и церковных чиновников есть документы, подтверждающие их принадлежность к РПЦ, а у подавляющего большинства мирян никаких таких документов нет.

В практике большинства поместных православных церквей есть фиксированное членство в приходах, т. е. прихожане – это не те, кто просто пришел в храм на богослужение, а те, кто вступил в приход и согласился нести ответственность за содержание храма и священника. Ничего подобного в РПЦ нет. Ее устав крайне расплывчато и небрежно формулирует канонический статус самой многочисленной группы в Церкви – мирян. И это значит, что в России миряне могут сознавать себя членами РПЦ, а, например, в Турции или США – членами Вселенского патриархата и спокойно там причащаться.

На протяжении последних 10 лет – то есть за время патриаршества Кирилла – в РПЦ тихо проведена грандиозная церковно-административная реформа, которая вычеркнула мирян из канонического поля РПЦ. И главный элемент этой реформы – ликвидация приходского совета как органа, управляющего деятельностью и имуществом общины, вся ответственность возложена исключительно на священника. Где-то это выглядит неформально, но во многих храмах это закрепляется и на уровне статуса – приходские храмы массово перерегистрированы как «патриаршие подворья». Приходской совет в таких храмах просто ликвидирован, настоятель от имени патриарха распоряжается всем буквально единолично.

И сделано это не случайно. Намерение патриарха Кирилла прослеживается ясно: Церкви необходима жесткая властная вертикаль, как и в государстве. Вся власть на уровне прихода должна быть сконцентрирована в руках настоятеля, на уровне епархии – епископа, а на уровне Церкви – патриарха. Механизмы коллегиального управления: собор епископов, синод, межсоборное присутствие – все они призваны лишь имитировать соборность, но никак не воплощать ее на практике.

Любое более или менее четкое определение статуса мирян неминуемо повлечет за собой ограничение всевластия патриарха, епископата и духовенства, так как предполагает перераспределение прав и обязанностей. Поэтому невозможно даже предположить, что патриарх Кирилл пойдет на новое изменение устава РПЦ. Здесь опасно что-либо трогать – даже незначительная «либерализация» несет угрозу демонтажа жесткой иерархической вертикали, которую он выстраивал с первых дней своего патриаршества.

В итоге всё как в сказке Андерсена: «Король-то голый!» Все слова патриарха Кирилла о том, что он возглавляет самую большую в мире православную церковь, – это фикция. Он командует несколькими сотнями епископов и двумя-тремя десятками тысяч священников. Да, и это немало, но не более того.

РПЦ сегодня – это церковь без приходов и мирян. Степень независимости приходов (не столько общины, сколько административной единицы) от произвола церковной иерархии столь мала, что сопротивляться этому произволу невозможно, и, следовательно, церковная власть мнением приходов и мирян может спокойно пренебречь.

До последнего времени патриарх Кирилл и синод были настолько оторваны от жизни Церкви, что в полной мере даже не понимали, насколько глубокая пропасть возникла меду ними и церковным народом. Момент истины наступит, когда миряне открыто заявят, что решения синода для них не обязательны. Они сами будут решать, соблюдать или нет те запреты, на формулирование которых они не смогут оказать никакого влияния. Открытое обращение к патриарху с просьбой отменить решение о разрыве евхаристического общения собрало более 3000 подписей, однако ни патриарх, ни другие члены синода на него никак не отреагировали.

После 30 лет «динамичного возрождения» РПЦ снова оказалась в глубоком кризисе. Оказать заметного влияния на жизнь общества она не может, и тем более не может стать точкой роста для новой гражданской активности. Церковная иерархия изолировалась от мирян и предпочла союз с государством, а миряне в ответ ищут альтернативные форматы личного участия в церковной жизни и, если нет рядом крепкой дружной общины, нередко выбирают своего рода православный индивидуализм (я молюсь, в храм хожу, но там практически ни с кем не общаюсь, а о патриархии даже слышать ничего не хочу). Станет ли это настроение доминирующим, пока прогнозировать сложно, но это станет ясно в ближайшие годы.

Автор — главный редактор альманаха «Дары»