Что будет с РПЦ и ее прихожанами. Пять вопросов о церковном кризисе

Разрыв Русской православной церкви с Константинополем и церковный конфликт с Украиной привлекли внимание даже людей, далеких от церковной жизни. Ситуация чем-то напоминает Константинополь IV в., обстановку в котором тамошний архиерей Григорий Богослов (отдаленный предшественник нынешнего константинопольского патриарха Варфоломея) с иронией описывал так: «Стоит прийти на рынок и спросить – есть ли сегодня баня, а мне отвечают, что Сын меньше Отца; или спрашиваю – почем сегодня хлеб, а мне отвечают – Сын есть тварь» (т. е. сотворен Отцом). Тогда рыночные торговцы излагали учения о Троице, отвергнутые церковью, теперь людей интересуют не богословские, а церковно-политические вопросы – и они учатся отличать загадочный томос от не менее загадочного Фанара.

Я попробовал дать ответы на пять главных «церковных» вопросов, которые слышал в последнее время наиболее часто.

Первый вопрос: можно ли было предотвратить предоставление Константинополем украинской автокефалии (это должно произойти в обозримом будущем) и, соответственно, разрыв с Константинополем? В исторической перспективе – не знаю, а в ближайшее время – вполне. Решающим моментом стал отказ РПЦ участвовать во Всеправославном соборе на Крите в 2016 г. Подготовка собора шла с 1961 г., и для Варфоломея его проведение носило принципиальный характер. Правда, РПЦ заявила тогда, что выступает только за откладывание собора, но такая позиция напоминала заявления Виктора Януковича о том, что подписание соглашения об ассоциации с Евросоюзом не отменено, а просто отсрочено на некоторое время. Но наблюдателям было ясно, что это «некоторое время» в реальности может занять десятилетия – пересмотр с трудом найденного компромисса между различными церквями относительно соборных документов приводил к обрушению всей конструкции.

Наверное, когда-нибудь станет известно, какая из причин стала решающей для отказа от участия. Солидарность с поддерживающим Башара Асада Антиохийским патриархатом, отказавшимся от участия в критском соборе из-за затяжного конфликта с патриархатом Иерусалимским? Нежелание раздражать внутрицерковных консерваторов, подозревающих патриарха Кирилла и митрополита Илариона в тайной измене истинному православию (это стало причиной отказа от участия грузин и болгар и колебаний сербов, которые все же приехали)? Или, может быть, влияние представителей российских элит, любивших ездить на Афон и слушавших там старцев, считавших критский собор слишком большой уступкой экуменическим веяниям? Парадоксальным образом теперь им нельзя будет исповедоваться и причащаться у этих старцев, которые, несмотря на свою критику, не собираются выходить из подчинения Константинополю. В любом случае именно после этого решения – и, соответственно, снижения реального значения критского собора – Варфоломей стал готовить томос для Украины.

Второй вопрос: могла ли РПЦ пойти на превентивные действия, сама предоставив автокефалию Украинской православной церкви (УПЦ МП), находящейся в ее юрисдикции? Для ответа на этот вопрос надо понять, что УПЦ МП представляет собой не марионеточную структуру, которая сегодня может подчиняться Москве, а завтра быть самостоятельной, а церковь, огромное количество клириков и мирян которой воспринимают себя частью русского мира. До 2014 г. совмещать украинское гражданство и русский мир можно было без особых проблем – сейчас в публичном внецерковном пространстве это практически невозможно, само словосочетание «русский мир» дискредитировано в глазах немалой части украинского общества, что стимулировало автокефалистские тенденции на Украине. Но церковь стала уникальным местом, где, будучи гражданином Украины, можно до сих пор демонстрировать духовное единство с Россией, помянув патриарха Кирилла, и где можно молиться всем канонизированным РПЦ святым, без разделения на русских и украинских.

Наверное, управляемое предоставление автокефалии было возможно в 1991–1992 гг., когда люди были растеряны и готовы в течение одного года проголосовать за единство Союза и независимость Украины. Но тогда в РПЦ было принято принципиальное решение сохранять единство, видимо, с прицелом на будущее восстановление единой страны в каком-либо новом варианте – а также и с учетом особенностей характера тогдашнего митрополита Филарета (Денисенко), который вряд ли стал бы союзником РПЦ, проиграв в 1990 г. борьбу за патриаршество. В любом случае к 2014 г. понятие «автокефалия» и «разрыв с Россией» стали синонимами – и Московский патриархат не мог обмануть ожидания своих сторонников, возражавших против как первого, так и второго. Причем эти сторонники – не маргиналы, а основа церкви, достаточно назвать монахов из трех украинских лавр: Киево-Печерской, Почаевской и Святогорской.

Третий вопрос: что теперь будет с украинской церковью? Это, пожалуй, самый сложный вопрос, так как многие параметры церковного строительства на Украине до сих пор не ясны. Многое зависит от элементарной договороспособности представителей неканонических украинских церквей – Киевского патриархата и Украинской автокефальной православной церкви (УАПЦ), чьи предстоятели были «амнистированы» Константинополем, что повлекло за собой разрыв с ним Москвы. Сейчас начинается борьба за контроль над будущей автокефальной церковью, решается вопрос о том, кто будет ее патриархом: может быть – Филарет, может быть – кто-то из иерархов УПЦ Московского патриархата (называют митрополита Винницкого и Барского Симеона), а если ситуация станет патовой, то это может быть кто-то из константинопольских иерархов. По крайней мере, архиепископ Иов (Геча), представляющий патриарха Варфоломея при Всемирном совете церквей, уже засветился в публичном пространстве, сделав заявление о недействительности анафемы гетману Мазепе. Есть и много других непростых вопросов – например, о том, как поделить епархии с учетом того, что у филаретовцев и УАПЦ есть архиереи в одних и тех же городах.

Что же до УПЦ МП, то, как представляется, многие ее представители теперь будут осторожны, стремясь не совершить поспешных шагов. Ведь если есть соблазн сделать карьеру, то не хочется столкнуться при этом с собственными разгневанными русскоязычными прихожанами. Очередь в новую церковь из УПЦ МП вполне возможна, но столпотворения не будет. Многое – но далеко не все – будет зависеть от позиции украинского государства, степени давления на верующих.

Четвертый вопрос: не изолирует ли себя РПЦ в православном мире? С одной стороны, изоляционистская тенденция очевидна – речь идет не только о разрыве с патриархом Варфоломеем, но и, к примеру, о неизбежном отмежевании от либеральной богословской тенденции, связанной со Свято-Сергиевским богословским институтом в Париже, находящемся в юрисдикции Константинополя. Могут осложниться отношения и с некоторыми другими церквями – например, с румынской, с которой они и без того подпорчены из-за разногласий по молдавскому вопросу. Восстановить общение можно, но очень трудно – это не эстонский конфликт 1996 г., когда общение между церквями уже прерывалось на несколько месяцев. На Украине с ее многомиллионной церковной общиной ставки куда выше.

С другой стороны, похоже, церковное руководство старается избежать крайностей. Разрыв с Константинополем не сопровождался радикальными действиями вроде анафемы Варфоломею, полностью закрывающими возможность для компромиссов. Поэтому степень изоляции будет ясна только со временем. Нельзя исключать, что через несколько лет начнутся тихие переговоры, а потом стороны выйдут на взаимоприемлемый компромисс (например, о существовании параллельных юрисдикций). Но это может произойти только в том случае, если в украинском вопросе не будет новых сильных раздражителей, связанных с захватами храмов и монастырей. А этого сейчас гарантировать не может никто.

Пятый вопрос: а что будет со святынями? Уже появились ужастики по поводу того, что теперь православным нельзя будет паломничать на Святую Землю, а в Россию не будет доставляться Благодатный огонь. Одни пишут об этом с явным расстройством, другие – с плохо скрываемым торжеством (мол, едите российский сыр – теперь надо привыкать и к паломническому импортозамещению). Разумеется, ничего подобного не будет: Иерусалим находится в юрисдикции Иерусалимского патриарха, который в конфликте между Москвой и Константинополем держит нейтралитет. Вот с Афоном действительно могут быть проблемы. Но при всем уважении к Святой Горе – это все же не Святая Земля, да и сам Афон посещать не возбраняется, и поклоняться там святыням тоже можно (нельзя только участвовать в богослужении, исповедоваться и причащаться). Есть общий принцип: к святыням можно прикладываться в любых храмах, включая католические (если этот святой почитается и в православной церкви). Так что если же под контроль новой украинской автокефалии перейдет Киево-Печерская лавра, то на нее тоже будут распространяться те же правила – как сейчас это происходит с поклонением мощам святой Варвары, находящимся в киевском Владимирском соборе, кафедральном храме Филарета. Другое дело, что в этом случае численность паломников из России к киевским святыням резко снизится.

Что же касается привозимых в Россию афонских реликвий (таких, как Пояс Богородицы и Дары волхвов), то представитель патриархии заявляет, что продолжение этой практики в ближайшее время вряд ли возможно, но не по каноническим причинам, а из-за общей сложной ситуации. А это значит, что когда страсти улягутся, то реликвии с Афона снова могут появиться в России – тем более что в этом случае точно не актуальны такие таинства, как исповедь и причащение. Представляется, что абсолютное большинство православных верующих на территории России просто не почувствуют разрыва – к их религиозным практикам он не имеет непосредственного отношения.

Автор – первый вице-президент Центра политических технологий