Большая часть насилия в России совершается дома – в жилых помещениях, говоря официальным языком. В 2013–2014 гг., как показывают данные первичного учета МВД, которые проанализировал Институт проблем правоприменения при Европейском университете в Санкт-Петербурге, более 80% насильственных преступлений совершались в домах и квартирах – и это только те преступления, которые были официально зарегистрированы полицией. Среди них, например, почти 20% – это убийства и другие действия, повлекшие смерть или причинение тяжкого вреда здоровью.
Почему так много насилия происходит дома? Насколько это типичная ситуация для других стран? Начнем с ответа на первый вопрос. Современная криминология утверждает, что любое преступление – это сочетание трех ключевых элементов: мотивированного злодея, подходящей жертвы или цели и отсутствия внешних сдерживающих факторов. Насилие в жилищах, в том числе в самых экстремальных формах, целиком укладывается в эту формулу. В каком-то смысле средняя российская городская квартира – это идеальное место преступления. А если дом – это идеальное место преступления, то те, кто в нем живет или бывает, становятся идеальными жертвами и преступниками (отбросим случаи, когда в жилище оказывается незнакомец, как правило, это преступления другого рода).
Насильственные преступления часто мотивированы сильными негативными эмоциями. Логично, что такие эмоции люди чаще испытывают в отношении тех, кто им знаком: друзей, родни, семьи и т. д. Естественно, существуют ситуации, в которых человек способен испытывать эмоции убийственной силы в отношении незнакомца, но для этого нужны особенные обстоятельства, а представить себе, что тысячи людей вламываются в квартиры к незнакомцам только для того, чтобы убить или быть убитыми, все-таки сложно.
Теперь обратимся к вопросу, насколько такая ситуация типична и почему. Например, в Великобритании больше половины всех убийств и тяжкого насилия происходит дома, еще около 20% приходится на пабы и прилегающую к ним уличную территорию. То есть в целом паттерны британского тяжкого насилия совпадают с российскими с той разницей, что наши соотечественники предпочитают пить и драться в тепле домашнего очага, в то время как британцы еще и в пабах. Важно помнить, что тяжкое насилие оказывается в поле зрения правоохранителей, потому что его трудно игнорировать. Сложно утаить сломанное ребро или ножевое ранение, ведь, скорее всего, придется обращаться за медицинской помощью. Еще сложнее спрятать труп. Поэтому имеющееся официальное знание о тяжком насилии если и не полное, то во всяком случае хорошо отражает реальность.
При этом огромная часть насилия остается невидимой. Это тоже насилие бытовое, нередко – семейное, но не влекущее тяжких последствий. Борьба с таким насилием вдвойне сложна. Потерпевшие реже жалуются в правоохранительные органы на знакомых и родственников, а правоохранители не очень охотно принимают такие жалобы, потому что они не улучшают их отчетности. В ходе разбирательства по такому делу (и на судебной, и на досудебной стадии) стороны часто примиряются (например, в 2016 г. только в судах примирением закончилась почти половина из дошедших до суда дел о нетяжком домашнем насилии). Чисто по-человечески понятно нежелание доводить до приговора дело в отношении близкого человека – даже если произошли события настолько серьезные, что заставили жертв пойти в суд. Однако в результате виновник остается безнаказанным и, что не редкость, продолжает избивать близких и домочадцев.
В 2016 г. в этой сфере произошла реформа, встретившая неоднозначную реакцию общественности. Побои без отягчающих обстоятельств стали административным правонарушением, и теперь механизм уголовного преследования запускается только в том случае, если в течение года они наносятся повторно. Как это отразилось на практике? В 2016 г. (до реформы) за побои и схожие преступления было привлечено к уголовной ответственности около 64 000 человек. Около половины дел, как мы уже говорили, закончились примирением, из оставшихся почти 20% закончились оправданием или реабилитацией (по таким делам обвинение часто представляет в суде сам потерпевший, без участия прокурора, и по ним судьи с легкостью выносят оправдательные решения), итого осужден был лишь каждый третий. Из них к лишению свободы было приговорено менее 1% от тех, против кого выдвигались обвинения. А важно понимать, что эти преступления более характерны для относительно маргинальных социальных групп, поэтому наказание, не связанное с лишением свободы, часто не рассматривается преступником вообще как наказание.
В 2017 г. ситуация радикально изменилась. К уголовной ответственности (т. е. за повторное нанесение побоев или за такое бытовое насилие, которое осталось криминализованным) было привлечено лишь 20 000 человек – втрое меньше, осуждено, как и раньше, около трети от привлеченных. Доля осужденных к реальному лишению свободы выросла почти вдвое. При этом административных материалов по побоям было рассмотрено более 160 000 и около 113 500 человек были подвергнуты наказанию.
Итого: за год те или иные меры воздействия (хотя бы в виде самого факта начала расследования) были применены к 64 000 бытовых агрессоров в 2016 г. и к 180 000 – в 2017 г. Наказаны серьезно (лишение свободы или административный арест) были около 500 человек в 2016 г. и более 9000 – в 2017 г.
При этом суды не превращаются в репрессивный аппарат, который без разбору штампует все поступающие дела этой категории. Судьи достаточно часто признают неубедительными собранные доказательства как по уголовным, так и по административным делам, не злоупотребляют наиболее серьезными видами наказаний. Это тоже важно. Одной из проблем, которые создавала дореформенная ситуация, было получение клейма «судимый». Уголовная репрессия – это очень серьезный инструмент, и она должна применяться только в тех случаях, когда это действительно необходимо. Особенно в России, где формальные ограничения, связанные с судимостью за нетяжкое преступление, снимаются достаточно быстро, а вот неформальные, связанные с записью «привлекался к уголовной ответственности» или «имеет снятую / погашенную судимость», остаются де-факто пожизненно.
Нет, фактической легализации бытового, и в частности домашнего, насилия, которой опасались критики реформы, не произошло. Противники декриминализации могут сказать, что как раз увеличившееся количество случаев насилия свидетельствует о том, что правонарушители перестали чего-либо опасаться, что стали больше бить, что штраф не наказание. Однако следует помнить, что и до реформы штраф был основным наказанием за побои, после же реформы гораздо чаще стал применяться арест. Увеличение же числа таких правонарушений свидетельствует о том, что число регистрируемых правонарушений хоть как-то приблизилось к реальному: стали не больше бить, а больше регистрировать такие правонарушения. Не стоит думать, что механизм теперь работает идеально – и сейчас поступает информация, как, например, сотрудники правоохранительных органов привлекают к административной ответственности людей в очень сомнительных ситуациях, есть и другие злоупотребления. Но в целом механизм очевидно работает лучше, чем раньше, позволяя нам сделать важный шаг на пути в современное общество.
Авторы — ведущий научный сотрудник и младший научный сотрудник Института проблем правоприменения при Европейском университете в Санкт-Петербурге