Минное поле истории

Часто говорят, что российская история непредсказуема. Эта формулировка восходит к советскому времени, когда официальные оценки пересматривались, иногда по нескольку раз. Вспомним слова Галича из его саркастических стихов про историков: «сменяются правды, как в оттепель снег».

Сейчас ситуация изменилась – единой обязательной правды больше нет. Настойчивые попытки отменить конституционный запрет на обязательную идеологию пока ни к чему не приводят – да нет для этого и простого механизма, так как в этом случае надо менять Конституцию с помощью Конституционного собрания. Но возникает другая проблема – отечественная история все более превращается в минное поле. И дело руководителя карельского отделения «Мемориала» Юрия Дмитриева наглядное тому доказательство.

На первый взгляд дело Дмитриева кажется абсолютно нелогичным. Человек в своем компьютере хранил фотографии собственной приемной дочери. Среди них нашлось несколько, где она снята в обнаженном виде. Дмитриев говорит, что это делалось для контроля ее здоровья. Никаких доказательств, что он использовал эти фото в каких-либо иных целях, найти не удалось. И несмотря на это, его сажают в следственный изолятор, требуют приговорить к длительному сроку лишения свободы, а на процесс приезжают тележурналисты, заряженные на дискредитацию обвиняемого.

Логика начинает просматриваться, если встроить дело Дмитриева в общий контекст проблем «Мемориала». То организацию признают иностранным агентом. То в 2016 г. перед награждением финалистов организованного «Мемориалом» традиционного школьного конкурса «Человек в истории. Россия – ХХ век» председателя жюри Людмилу Улицкую обливают зеленкой при весьма индифферентном отношении полиции (облившему в конце концов присудили 500 руб. штрафа). Нападению персонажей в гимнастерках и с георгиевскими ленточками из «Национально-освободительного движения» подверглись и другие гости. А на следующий год конкурс чуть не сорвался – «Мемориалу» отказали в зале; хорошо, что церемонию награждения приютил театр «У Никитских ворот». А чиновники отговаривали школьников-победителей от поездок в Москву.

Такое напряжение связано со значением истории для государства и общества. История повышает легитимность государственной власти, способствует росту самоуважения общества – это свойственно не только России, но в России это проявляется очень отчетливо в условиях дефицита текущих успехов. На очередной запуск ракеты Илона Маска можно ответить воспоминаниями о советской космической программе – а ее неудачи списать на деятельность политиков, которые то ли ошибались, то ли сознательно разрушали страну и ее величие.

Но, разумеется, главное объединяющее россиян историческое событие – это Великая Отечественная война. По данным опроса «Левада-центра», она в 2017 г. вызывала гордость у 83% респондентов. День Победы 9 мая – неформально главный праздник страны, объединяющим фактором являются и ставшие традиционными марши «Бессмертного полка». В публичном пространстве прочно сформирован образ великого поколения фронтовиков, спасшего страну и мир от фашизма. Любые попытки внести в этот образ существенные коррективы обществом отвергаются, от кого бы они ни исходили. В 2009 г., вскоре после своего избрания, патриарх Кирилл высказался о том, что «война была наказанием за попрание святынь, за кощунство и издевательство над Церковью». Эта формулировка полностью соответствует церковному учению о воздаянии за грехи, но применительно к героической эпохе была встречена в обществе весьма прохладно. Больше в столь отчетливом виде из уст патриарха она не звучала.

И вот тут возникают некоторые неудобные вопросы. Конечно же, вечная сталинская тема – как отделить великую Победу от верховного главнокомандующего, перед войной перебившего множество командиров собственной армии, среди которых были блестящие выпускники военных академий, способные успешно бить врага. В результате страна оказалась не готовой к войне, что привело к трагедии ее первых месяцев. И в то же время воспоминания военачальников показывают, что Сталин не был такой бездарностью, каким его описывал Хрущев, – но оправдывает ли это совершенные им преступления? Сегодня многие россияне отвечают на этот вопрос утвердительно, и не только идеологические сталинисты. Здесь работают и грубый прагматизм (победил в войне – значит, эффективный менеджер), и «травма перестройки», заставляющая отвергать идеи, которые были мейнстримными в горбачевское время.

Но, как ни странно, «сталинский» – это далеко не самый тяжелый военный вопрос. Его по крайней мере обсуждают, хотя и не слушая друг друга. Есть еще более сложная тема: о том, что победители в войне и участники репрессий – далеко не всегда разные люди. Здесь еще сильнее складывается ощущение настоящего минного поля. Конечно, самое простое – представить себе зажравшегося тылового особиста, который прячется за спинами солдат. Но история куда сложнее – участник расстрельной команды в Катыни в 1940 г. вполне мог оказаться в рядах бригады НКВД, защищавшей Тулу в 1941 г. Возможно, что с этим связан и вопрос, отравляющий российско-польские отношения, – об отказе рассекретить часть катынских документов, в которых могут оказаться фамилии будущих фронтовиков. Равно как и разрушитель храма мог стать, к примеру, героем-партизаном.

Простого и комфортного ответа здесь нет. Позиция современной российской власти – попытаться пройти по грани. Отвергается как возобладавший в Центральной Европе «декоммунизаторский» подход, так и радикально-коммунистическая апология Сталина. Первый не состоялся в России не только из-за воспоминаний о великой войне, но и в связи с отсутствием в советское время массовой альтернативы официальной идеологии, на которой мог основываться такой подход, – не были актуальными ни религиозная идея (как католицизм в Польше и Литве), ни мечты о возвращении в Европу. Вторая политически и эстетически неприемлема для большинства элиты и слишком радикальна для общества, которое не хочет возврата к тоталитаризму.

Но идеальную грань в истории определить невозможно – поэтому обществу посылаются противоречивые сигналы, когда открываются и памятник репрессированным в Москве, и «сталинский» музей под Ржевом, отмечается 100-летие со дня рождения Солженицына и создаются серьезные проблемы для работы «Мемориала». Попытки как-то совместить Сталина и гонимую им церковь приводят к конфузу, когда для обоснования приводится фальшивая цитата прошедшего тюрьмы и лагеря святителя Луки (Войно-Ясенецкого), который якобы «низко кланялся» Сталину за его заслуги. И в этой ситуации те, кто последовательно отвергает тоталитаризм, оказываются под ударом – их обвиняют в непатриотизме, в стремлении подорвать народное единство. Отсюда и стремление дискредитировать тех людей, которые по моральным соображениям отвергают спешно выстроенные и вряд ли долговечные компромиссы. Как оказалось недолговечным брежневское замалчивание репрессий, основанное на желании никого не обидеть.

Но есть своя логика и в том, что Дмитриев был оправдан по двум одиозным статьям и признан виновным лишь по третьей (незаконное хранение оружия – в виде ржавого обреза), которая, видимо, шла прицепом именно для такого случая. В российской власти нет единого мнения по вопросу о границах возможного как в вопросах исторической памяти, так и в отношении людей, не вписывающихся в официальный патриотический тренд. Приоритеты политиков отличаются от представлений силовиков. Если отвлечься от истории, то можно вспомнить и прекращение дела жительницы Вязьмы Светланы Давыдовой, обвиненной в шпионаже в пользу Украины, и освобождение оппозиционера Ильдара Дадина, посаженного в тюрьму за мирные пикеты, – в этот же ряд можно поставить и дело Дмитриева.

Автор — ведущий эксперт Центра политических технологий