Диктатура аббревиатуры

На фасаде огромная надпись светящимися буквами «ГБУЗ «Иркутская государственная областная детская клиническая больница». Приставка «ГБУЗ» на основной вывеске появилась не очень давно. И не только на этом здании. Десятки тысяч учреждений по всей стране оснащают свои вывески неудобочитаемыми аббревиатурами – и это в лучшем случае. В худшем на вывеске будет идти бесконечное перечисление вышестоящих организаций, потом длинное наименование организационно-правовой формы и только потом в самом низу маленькими буквами сообщается, что под вывеской находится детский сад номер такой-то. В документах – та же проблема. Студентов заставляют писать, что они учатся не в таком-то университете, а в ФГБОУ ВО, и не дай бог по старинке написать «ФГБОУ ВПО».

Бессмысленные аббревиатуры вырываются из гетто финансовых документов и официальных постановлений и становятся неотъемлемой частью всех упоминаний бесчисленных государственных и муниципальных, а часто и негосударственных учреждений и предприятий. И если в отдельных случаях – для поставщика, например – организационно-правовая форма еще может иметь значение, то для пользователя это просто засорение информационного пространства. Очевидно, что государственная больница является государственной и есть все основания подозревать, что ее деятельность связана со здравоохранением. Сложно также заподозрить, что государственный университет не является государственным или что его деятельность не связана с высшим образованием.

Это замусоривание окружающего мира аббревиатурами – очень важный знак бюрократизации и юридизации всех видов деятельности. Юридический язык, юриспруденция как таковая – это попытка создать ценностно нейтральный, формализованный мир, в котором утрачивается разница между богатым и бедным, а в споре между бароном и монастырем нельзя ссылаться ни на божественное откровение, ни на знатность предков. Именно для этого возникает юриспруденция, и это ее важнейшая функция – обеспечение равенства неравных, формирование пространства, в котором все обязаны говорить на одном – юридическом – языке. Однако формирование такого нейтрального пространства требует огромных усилий. Поэтому юриспруденция становится вспомогательной областью человеческой жизни – обеспечивающей возможность делать что-то содержательное.

Проще говоря, юридическая защита необходима для того, чтобы строить, учить или выращивать картошку. Но это именно защита чего-то содержательного. Когда же юридическое оформление подменяет собой деятельность, начинается коллапс. В России мы наблюдаем, как формально-юридическая составляющая начинает диктовать условия для деятельности. Не директор больницы требует от юриста обеспечить юридическую защищенность врачей в рискованных операциях, а юридический отдел требует заполнения бесконечных бумаг, которые (часто) никого ни от чего не защищают.

На первый взгляд все это мелочи. Ну появилось несколько лишних букв или даже несколько лишних строк на вывеске и на бланке. Ну и что – это же несложно. Но на самом деле даже такое мелкое проявление тотальной юридизации – это очень дорого. Во-первых, можно быть уверенным, что деньги, на которые были заказаны четыре лишние светящиеся буквы, больница могла бы потратить с большей пользой. Во-вторых, все эти аббревиатуры бесконечно меняются – и небольшой вуз жжет четыре кубометра бланков, потому что превратился по воле законодателя из ФГБОУ ВПО в ФГБОУ ВО. Если бы на бланке было написано просто «N-ский сельскохозяйственный институт», никаких проблем бы не возникло. В-третьих, постоянный контроль того, чтобы все было написано правильно, отнимает массу сил – специально нанятые контролеры проверяют правильность написания, а работники переделывают документы. Так, правильно написать заявление на отпуск становится проблемой – суровый кадровик говорит: «А вы неправильно написали аббревиатуру такую-то». И наконец, в-четвертых, такая ситуация делает учреждения и предприятия в высшей степени уязвимыми – контролеру достаточно просто найти ошибки в оформлении, а при таком количестве документов и таком количестве «значимых формулировок» ошибаться будут все и все время.

Такая практика – это отнюдь не признак развитой юрисдикции. Например, описывая в прекрасной книге «Дело о нематериальной рыбе» англо-американскую бизнес-практику, Сергей Будылин приводит множество примеров того, как договоры на сотни тысяч долларов заключаются «в простой письменной форме без привлечения юристов». Мировая практика не идет по пути юридического усложнения, а успешно ему противостоит и прибегает к сложным юридическим инструментам только там, где это реально необходимо. В России же поиск корректной юридической формы для всего и вся и последующее использование в документах и всюду именно усложненных юридических конструкций – фактор большой дополнительной нагрузки на экономику.

Такая юридизация – это отражение двух процессов. Во-первых, ослабления контроля за чиновниками, которые стремятся перевести на свой чиновничье-юридический язык все и вся, и нет внешнего, политического локуса контроля, который бы позволял обществу и бизнесу этому противостоять. Во-вторых, безответственности законодателя, который не задумывается, что простое изменение в кодексе одного слова в угоду юридической красоте (или просто по невнимательности) создает значительные издержки для сотен и тысяч экономических агентов.

Возможно, внимание к такой бюрократизации – это еще одна задача для тех, кто сегодня занимается реформой контрольно-надзорной деятельности.

Автор – ведущий научный сотрудник Института проблем правоприменения при Европейском университете в Санкт-Петербурге