17-й год: Кредиты для новой России

Деньги, по выражению Цицерона, – нерв войны. Не в меньшей степени этот афоризм верен для революции. Что же говорить о стране, в которой революция происходит во время войны, причем люди, пришедшие к власти, хотят довести эту войну до победного конца.

Вскоре после начала мировой войны (еще никто не знал, что она первая) выяснилось, что императорская Россия к войне не готова. Страна была вынуждена прибегнуть к массированным закупкам за рубежом. Армия нуждалась во всем – винтовках, патронах, снарядах, промышленность – в качественной стали, цветных металлах, химикатах, современных станках. Транспортная система не выдерживала колоссально возросшего объема перевозок. К примеру, в конце 1916 г. не хватало 5000 паровозов и 30 000 вагонов. Для закупок вооружения, боеприпасов и других предметов снабжения в Лондоне в сентябре 1914 г. был создан Англо-русский комитет, преобразованный в октябре 1915 г. в Русский правительственный комитет. Закупки производились в кредит. Британская промышленность не могла справиться с обеспечением всем необходимым не только собственной армии, но вдобавок и двух союзных – французской и русской. Все больше заказов союзники начали размещать на американском рынке; Россия оплачивала заказы преимущественно за счет британских кредитов. В годы войны Великобритания сменила Францию в качестве главного кредитора России. Всего за годы войны в США было размещено российских заказов на $1,287 млрд.

Для обеспечения кредитов и поддержки золотого запаса Английского банка приходилось отправлять за границу золото. «Золотая наличность» Государственного банка России составляла в конце 1914 г. 1,56 млрд руб. К началу февраля 1917 г. она сократилась до 1,096 млрд руб. Золотой запас сократился с 1208 т в конце 1914-го до 850 т в феврале 1917-го. Если предвоенный внешний долг России составлял около 5 млрд руб. золотом, то к началу 1917 г. он приблизился к 8 млрд. Сокращение золотого запаса и рост внешнего долга были не только российской проблемой: на январь 1917 г. Франция выслала в распоряжение английского казначейства золота на 2,7 млрд франков (на 30 июля 1914 г. золота в балансе Банка Франции числилось на 4,141 млрд франков). Союзники были заинтересованы в поддержке курса фунта стерлингов не меньше, чем британцы. Ведь кредитовались они в фунтах стерлингов, а фунт обслуживал в тот период около 80% мировой торговли.

Открытие Америки

В апреле 1917 г., после вступления США в войну и свержения самодержавия в России, открылся (точнее, приоткрылся) для займов и американский финансовый рынок. Ранее российским займам в США препятствовали американский нейтралитет и антисемитская политика царского режима. Это привело, под давлением американских еврейских организаций, к денонсации в 1911 г. русско-американского торгового договора, действовавшего с 1832 г. В 1917 г. оба препятствия исчезли. Более того, США первыми признали Временное правительство России. 9 марта 1917 г. американский посол в Петрограде Дэвид Фрэнсис в присутствии всех членов Временного правительства сделал заявление о признании Соединенными Штатами новой власти. 20 марта 1917 г. Временное правительство приняло декрет об отмене вероисповедных ограничений, т. е. евреи были уравнены в правах с остальными гражданами свободной России. Причина денонсации торгового договора с Россией более не существовала.

Уже в начале апреля американское правительство предлагает России заем; начинаются переговоры о его условиях, и – параллельно – американцы стремятся выяснить способность России вернуть выделенные средства и, самое главное, вести войну. Посол Фрэнсис телеграфирует государственному секретарю Роберту Лансингу 6 апреля 1917 г.: «Россия обладает безграничными лесами, неизмеримыми залежами руд и нефти, колоссальными площадями годных к распашке земель. Этот заем был бы, по моему мнению, абсолютно верным делом. К тому же он целесообразен с любой точки зрения в политическом отношении». С переговорами о займах Временному правительству надо было поторопиться, чтобы опередить конкурентов: после вступления США в войну 6 апреля 1917 г. за океан немедленно отправились британская и французская делегации с целью заключения соглашения о кредитах.

Чрезвычайный посол

В июне 1917 г. в Вашингтон прибыла российская чрезвычайная миссия, глава которой должен был занять и посольский пост. Им был не профессиональный дипломат, а инженер, профессор Политехнического института в Петрограде, товарищ (заместитель) министра промышленности и торговли Временного правительства Борис Бахметев. Посол был необычно молод для дипломата его ранга – к моменту прибытия в США ему исполнилось 37 лет. Главной его задачей было добиться получения кредитов и обеспечить бесперебойные поставки снабжения из-за океана. Бахметев был хорошо знаком с американскими реалиями и отлично знал английский язык. В 1904–1905 гг. он проходил в США профессиональную стажировку, готовясь к будущей преподавательской деятельности, а в 1915–1916 гг. был представителем в США центрального военно-промышленного комитета, установил связи с американскими деловыми кругами.

Первое, что бросается в глаза в дипломатической деятельности Бахметева, – публичность, стремление воздействовать на американское общественное мнение, поразительная активность. В интервью корреспондентам американских газет о целях его миссии в США 8 (21) июня 1917 г. Бахметев говорил: «В своей энергичной деятельности по реорганизации, необходимой для активного участия России в войне, Временное правительство неуклонно укрепляет свое влияние. Последние данные свидетельствуют, что новое правительство способно эффективно заниматься практической работой и обладает реальной властью, которая возрастает с каждым днем». На самом деле события развивались прямо в противоположном направлении. Власть Временного правительства «с каждым днем» слабела. Это и стало главным препятствием в реализации Бахметевым возложенных на него задач.

23 июня Бахметев выступил с речью в палате представителей конгресса США, а 26 июня – в сенате. Обе его речи имели оглушительный успех. Аплодисментами были встречены в палате представителей заявления Бахметева о том, что Россия отвергает всякую мысль о сепаратном мире и что слухи об этом, циркулирующие в США, совершенно беспочвенны. Бахметев также говорил о новорожденной русской демократии, о том, что новое правительство пользуется полной поддержкой и представляет все живые элементы страны.

В стенограмме выступления перед сенатом отмечено, что его патетическая речь постоянно прерывалась просто аплодисментами, продолжительными аплодисментами, громкими аплодисментами. Бахметев говорил о приверженности русского народа демократии; о том, что люди сплотились вокруг коалиционного правительства, сильного своими демократическими устремлениями, сильного верой людей в его способность установить законность и порядок. «Когда я сказал, – вспоминал впоследствии Бахметев, – «ни при каких обстоятельствах мое правительство не заключит сепаратный мир», вся палата разразилась аплодисментами. Я никогда не слышал такой овации за всю свою жизнь».

Игнорируя известия об антивоенных демонстрациях в Петрограде, посол говорил корреспонденту The New York Times: «Война была одной из великих фундаментальных и бесспорных вещей, относительно которых в России не было разногласий». Даже после сдачи немцам Риги в сентябре 1917 г. Бахметев настаивал, что «только 1 или 2 процента армии» ненадежны, и заявлял, что «русская армия не сокрушена и не будет сокрушена».

Другой излюбленной темой выступлений Бахметева был исконный демократизм русского народа. Выступая в Бостоне, он говорил, что «Россия, великая демократия Востока, встанет рука об руку с ее старшей сестрой, великой демократией Запада, чтобы пронести по всему миру высокие идеалы гуманизма, свободы и справедливости».

Бахметев предпринял беспрецедентное в истории русской дипломатии пропагандистское турне по стране; с июня по ноябрь 1917 г. он выступал не менее 26 раз на различных митингах, собраниях, банкетах в Вашингтоне, Нью-Йорке, Чикаго, Бостоне, Саратоге, Атлантик-Сити, Олбани, Филадельфии, Балтиморе, Мемфисе. В особенности триумфальной была поездка Бахметева по еврейским кварталам Нью-Йорка. В 1917 г. это был город с самым большим еврейским населением в мире – 1,35 млн человек, причем большинство было недавними эмигрантами из почившей в бозе Российской империи.

Размеры помощи

Учитывая события, развернувшиеся в России с июня 1917 г., которые трудно характеризовать иначе как перманентный политический и экономический кризис, заверения Бахметева кажутся задним числом чем-то граничащим с очковтирательством. Дело было не только во вполне понятном желании Бахметева получить финансовую поддержку для сражающейся России, что делало необходимым представлять ход событий в России в более выигрышном свете. Бахметев действительно верил в новую демократическую Россию и ее способность отстаивать свою только что обретенную свободу с оружием в руках. О том, что Бахметев на самом деле верил в эту новую Россию, свидетельствует его личная переписка.

В нее верил не только он. Миссия сенатора Элияху Рута, направленная американским правительством в Россию, чтобы разобраться в обстановке на месте, пришла к схожим заключениям: миссия была полна духа оптимизма, доверия Временному правительству, веры в решимость и способность России энергично вести войну против центральных держав. 8 августа миссия была вызвана в Белый дом и доложила свои выводы президенту Вильсону. Оптимизм был единодушным, подчеркивалась необходимость американской помощи.

Декларации и вдохновенные речи, однако, медленно конвертировались в финансовую и материальную помощь. Что было неудивительно, учитывая крайне нестабильную ситуацию в России. Июньское наступление русской армии провалилось. Произошел тарнопольский прорыв немцев, паническое отступление русской армии, ознаменованное, ко всему прочему, еврейскими погромами. Если к этому добавить июльский путч большевиков и очередной кризис Временного правительства, то осторожность кредиторов была вполне объяснимой. «Поворот событий в России и серьезное положение на нашем фронте, – телеграфировал Бахметев в Петроград, – вызывают здесь некоторое беспокойство <...> со стороны министра финансов и деловых людей я определенно чувствую как бы временное сопротивление».

Кроме открытых до середины июля кредитов на $175 млн Россия нуждалась, согласно представленным Бахметевым американской администрации сведениям, в дополнительных кредитах на $733,9 млн. Кредиты испрашивались преимущественно не на вооружение и боеприпасы, а на средства транспортировки. Российская инфраструктура не выдерживала напряжения затяжной войны, а проблема доставки грузов, пришедших из-за рубежа, внутрь страны была не менее острой, нежели получение кредитов для закупки этих грузов и транспортировки их из-за океана. К заказам «чрезвычайной срочности» на сумму $154,46 млн послом были отнесены прежде всего заказы министерства путей сообщения – 30 000 вагонов, 1500 локомотивов, владивостокские мастерские и строения для Сибирской железной дороги – всего на $145 млн. Оставшаяся часть приходилась на долю морского министерства и министерства земледелия.

К ноябрю 1917 г. американское правительство согласилось предоставить России в общей сложности $450 млн в виде займов и кредитов, но в действительности переведено на счета Временного правительства было почти в 3 раза меньше. Динамика выделения кредитов (а сроки здесь очень важны) такова: 16 мая 1917 г. – $100 млн; 17 июля 1917 г. – $75 млн; 23 августа 1917 г. – $100 млн; 12 октября 1917 г. – $50 млн. 1 ноября был открыт кредит на $125 млн, аннулированный в декабре 1917 г.

Таким образом, общая сумма американских кредитов составила $325 млн, однако фактически авансировать успели $187 729 750, а отправить в Петроград и вовсе только $125 млн. По отношению к совокупной сумме американских кредитов, предоставленных союзникам на 1 ноября 1917 г., доля России составила около 5% .

В итоге заграничное финансирование России при Временном правительстве резко сократилось по сравнению с царскими временами. Англия, главный кредитор, отпустила в период c 1 марта по 1 ноября 1917 г. около 408 млн руб., что приблизительно в 5 раз меньше прежних размеров английских кредитов за сопоставимый период. Надежды на американские кредиты не оправдались, и полученные от США суммы ни в коей мере не компенсировали сокращения английских.

Ошибка чести

История не знает сослагательного наклонения. Что было бы, получи Россия запрошенные кредиты в полном объеме? Удалось ли бы залить пожар революции потоком долларов? Вряд ли. Ведь главной целью выделяемых средств было помочь России вести войну, предотвратить заключение сепаратного мира. А подавляющее большинство русских хотело совсем другого – закончить войну во что бы то ни стало и как можно скорее. В истории нечасто можно наблюдать случай такого расхождения в стремлениях элиты, находившейся у власти, и основной части населения. Неудивительно, что к власти пришли те, кто был готов пойти за этими желаниями масс, чего бы это ни стоило стране. Один из современников довольно точно назвал большевиков «партией стихийно демобилизующейся армии». Армия, не желавшая воевать, в самом деле стала главной силой, на которую опирались большевики при захвате власти.

Размышляя о причинах краха Временного правительства 33 года спустя, Бахметев, в то время профессор Колумбийского университета, говорил об усталости от войны, о том, что, заключи правительство мир, оно удержало бы власть: «Однако оно выбрало путь чести. <...> Возможно, продолжать войну было фатальной ошибкой, но я верю, что это было правильно – держаться и постараться быть верными делу союзников». В первый же день существования Временного правительства министр иностранных дел Павел Милюков заверил послов союзников, что Россия продолжит воевать. «Это было, разумеется, для них большим облегчением, но, вероятно, похоронным звоном (death knell) для Временного правительства», – заключил задним числом Бахметев.

Перефразируя Уинстона Черчилля, можно сказать, что у Временного правительства был выбор между честью и властью. Оно выбрало честь и потеряло власть. Подобрали ее те, кто был готов подписать «похабный», даже по оценке лидера большевиков, мир. Стоила ли честь группы русских либералов, именовавшихся Временным правительством, 70 лет большевистского режима? Был ли у России шанс пойти по демократическому или, во всяком случае, по иному, нежели большевистский, пути? Об этом мы спорим 100 лет спустя, возможно, если это будет еще кого-нибудь интересовать, будут спорить историки и через 200 лет.

Автор – профессор НИУ ВШЭ, директор Международного центра истории и социологии Второй мировой войны и ее последствий