Репрессии стали механизмом контроля элиты

Кадровые замены в политической элите, резко интенсифицировавшиеся в последнее время, – в большинстве случаев замены в жестком варианте, и не просто в жестком, а с посадками, и не просто с посадками, а с посадками на длительный срок, еще недавно казавшийся нереальным. Репрессии в отношении элиты уже давно не точечные, хотя за исключением некоторых корпораций и регионов не приобрели пока и массового характера.

Две модели

Почему можно говорить о раскручивающейся спирали репрессий против элит? Потому что происходит нарастание широты и глубины охвата (все выше ранг репрессируемых) подпадающих под каток элит. Потому что вместо индивидуальных дел все чаще речь идет об организованных преступных сообществах в руководстве федеральных корпораций или регионов. Потому что крупные резонансные дела, будь то дело ГУЭБиПК МВД или Минкультуры, имеют обыкновение не заканчиваться посадками и приговором, а продолжаться и расширяться.

Не считая дела «Оборонсервиса», на новый качественный уровень посадки вышли осенью 2013 г. в связи с делом Росграницы и Росгранстроя, руководители которых первыми из глав крупных корпораций получили обвинения в создании преступного сообщества с целью хищения бюджетных средств. В то же примерно время под раздачу попало Минрегионразвития – после саммита АТЭС во Владивостоке. Были арестованы замминистра Роман Панов, ставший к тому времени главой пермского правительства, и бывший глава Дальневосточной дирекции Олег Букалов, а также два бизнесмена (решением суда в 2015 г. они получили сроки от 2,5 до 6,5 года); в сентябре 2014 г. министерство было и вовсе упразднено. После череды скандалов и посадок 2015–2016 гг. на уровне заместителей главы ведомства (Александр Буряков, Александр Загорулько) и крупных аффилированных с ним структур (Николай Ашлапов и др.) было принято и решение об упразднении Спецстроя.

В те годы крупные дела против руководства корпораций, будь то Росграница (Дмитрий Безделов), Минрегионразвития, «Курорты Северного Кавказа» (Ахмед Билалов) или, скажем, Спецстрой, имели обыкновение развиваться по сходному сценарию: возникал громкий скандал, связанный с невыполнением корпорацией каких-то важных обязательств перед государством – крупной аварией, срывом сроков строительства и др., президент публично давал команду разобраться и уже на следующий день заранее собранный на чиновников материал пускался в ход. Машина при этом работала неотвратимо – то ли действительно виноват любой, то ли «был бы человек, а статья найдется».

Есть две основные модели, по которым происходят репрессии в отношении руководства федеральных корпораций. Более простая, разовая, – это уголовные дела против верхушки менеджмента с последующим переходом руководителя в другую корпорацию или отставкой/арестом руководителя (Росграница, ФТС) и зачисткой руководства (Минрегионразвития, Спецстрой, Краснодарский край). Особый случай – ликвидация ведомства (Минрегионразвития, Спецстрой). Есть, однако, и более долгоиграющая модель заложничества, подвешивания на крючок с уголовными делами против руководителей второго эшелона с целью создания постоянного рычага контроля за корпорацией (МВД, Минкультуры, «Роснано»).

Новая опричнина

Репрессии, как и борьба с коррупцией, под флагом которой они проводятся, имманентны системе при ее нынешнем дизайне и являются разрешенной системой формой конкурентной борьбы. Поэтому, а не только в силу инерционности и способности к саморазвитию они не могут сами собой остановиться.

По сути, элиты разделились на новые опричнину и земщину. Осуществляемые опричниной репрессии выполняют ряд важных системных функций: устрашение, контроль за элитой, обеспечение вертикальной мобильности. Проблема в том, что опричнина ничего не создает и не заменяет земщину, но может оказаться и, похоже, уже оказалась непосильным грузом для системы в целом.

Опричнина далеко не едина и использует силовой ресурс государства не только в общих, но и в корпоративных и групповых целях – для передела рынка и устранения конкурентов. Здесь возникает очевидный конфликт интересов – корпоративного и общегосударственного, который регулируется привычным для системы способом: стравливанием между собой разных групп внутри опричнины и внутренними репрессиями. Хороший пример такого рода – борьба между ДЭБ ФСБ и ГУЭБиПК МВД в 2014–2017 гг. с посадками руководства последнего и заменой руководства первого после «победы». Отсюда неизбежность продолжения внутренних репрессий, без которых обеспечить относительный контроль над опричниной невозможно.

Таким образом, репрессивный характер системы усиливается, причем раскручивание спирали репрессий происходит по умолчанию, без дополнительных усилий, как это происходит, например, и с нарушениями на выборах. А для того чтобы процесс экспансии опричнины остановить, не говоря уже о том, чтобы повернуть его вспять, надо менять устройство системы в целом.

Репрессивный уроборос

Уроборос – змей, заглатывающий свой хвост, – в данном случае символизирует не только развитие репрессий по спирали, но и превращение тех, кто репрессии осуществляет, из субъекта в объект репрессий. У нашего уробороса к тому же несколько голов и хвостов.

Первым серьезным публичным конфликтом между разными головами силового уробороса после стычки в 2007 г. между ФСБ и ФСКН стало пресловутое дело подмосковных прокуроров, обвиненных в крышевании казино. Дело, по которому проходило с десяток подмосковных прокуроров разного уровня во главе с первым зампрокурора Московской области Александром Игнатенко и пара офицеров отдела «К» МВД России, развернулось в 2011 г. перед переназначением Генпрокурора Юрия Чайки на второй пятилетний срок. Постепенно, однако, несмотря на большой резонанс в прессе по поводу «преступного прокурорского сообщества», нити которого ведут в Генпрокуратуру, дело сошло на нет: кто-то из младшего звена ушел в отставку, областного прокурора Александра Мохова передвинули на менее значимый пост, из Генпрокуратуры ушел начальник Главного организационно-инспекторского управления Юрий Синдеев. И хотя острое соперничество между Следственным комитетом и Генпрокуратурой сохранилось, оно приняло другие формы и стало менее публичным. С 2014 г. было заключено своего рода водяное перемирие, и за последние годы фигурантами громких уголовных дел стали лишь несколько старших отраслевых прокуроров (транспортных, природоохранных) регионального уровня: в Астрахани, Саратове, Иркутске, Москве.

ФСБ начала активно работать по другим силовым и правоохранительным структурам в 2012 г. с завершением «медведевской оттепели», сопровождавшейся в том числе и освобождением этих структур от прикомандированных к ним чекистов. Не случайно первыми ласточками кадротрясения оказались отставки главы ФСИН Александра Реймера и Минобороны Анатолия Сердюкова в 2012 г. Тогда же начались проверки и аресты в среднем звене сотрудников ФТС, была запущена машина, приведшая летом 2016 г. к показательной отставке Андрея Бельянинова. 2014-й стал годом массированной атаки на МВД с раскруткой дела ГУЭБиПК и задержаниями глав региональных управлений: сахалинского, ивановского, марийского (в последнем случае арест готовился, но не состоялся из-за самоубийства генерала).

В 2016 г. чекистам удалось добиться отставки всесильного главы ФСО генерала армии Евгения Мурова, начались чистки в его окружении, в частности арест руководителя управления ФСО на Кавказе генерала Геннадия Лопырева. Некогда выступавший в качестве противовеса ФСБ Госнаркоконтроль был и вовсе ликвидирован. Дошел черед и до СКР, включая аресты близких к главе ведомства генералов, в том числе Дениса Никандрова, первого замглавы московского управления Следственного комитета, сыгравшего важную роль и во втором деле ЮКОСа, и в деле подмосковных прокуроров. Осенью 2016 г. заговорили об отставке Александра Бастрыкина, которая, впрочем, не случилась. Публичные чистки затронули и саму ФСБ: это, прежде всего, вынужденный уход в отставку ряда ключевых руководителей, включая генералов Юрия Яковлева и Виктора Воронина из Службы экономической безопасности, а также арест нескольких офицеров Центра информационной безопасности по обвинению в госизмене. Все это, как и судьба выходящего на пенсию генерала ФСБ Олега Феоктистова (как считают многие комментаторы, стоявшего за большинством громких дел последнего времени – прежде всего делом Алексея Улюкаева), свидетельствует и об интенсификации борьбы внутриведомственной, а не только межведомственной и о том, что вчерашние важные винтики репрессивной машины сегодня сами могут оказаться ее жертвами.

Нарастающий паралич

Как уже отмечалось, главная проблема с репрессиями заключается в дурной бесконечности: будучи запущенными, они имеют обыкновение усиливаться, становясь сначала привычным, а потом и единственно возможным механизмом поддержания системы в относительно работоспособном состоянии. Закавыка в том, что, облегчая решение одной проблемы – обеспечения контроля за элитами по образцу хорошей тюрьмы, репрессии затрудняют или делают вовсе невозможным решение другой – движения вперед, экономического и социально-политического развития. Ведь ослабляя патроналистские сети второго порядка, репрессии ведут к атомизации элит, разрушению социального капитала, консервируя статус-кво и парализуя все возможности социально-экономического развития. Показательным примером могут служить российские регионы, где масштабные репрессии против элиты уже набрали ход.

Автор – руководитель Центра политико-географических исследований

Продолжение. Начало статьи. Окончание читайте в следующую среду