Россия – рай для криминолога

В современном мире криминология – наука о причинах и закономерностях преступного поведения (не путать с криминалистикой, которая изучает способы раскрытия и расследования преступлений) – является важной и востребованной частью социальных наук. Кроме того, на основании криминологических данных меняются цены на рынке жилья, перестраивается молодежная политика и корректируются планы развития городов. Но для этого нужна такая криминология, которая соответствует современным требованиям и в первую очередь опирается на эмпирические данные. Подходы и методы советской и постсоветской криминологии остались на уровне 50-х гг. XX в. Отдельные прорывы – такие как школы академика Кудрявцева в Москве или профессора Гилинского в Ленинграде – не изменили общего положения этой науки. Она остается нелюбимой дочерью юриспруденции, а не передовой отраслью изучения человеческого поведения.

Между тем современная Россия – это рай для количественного криминолога. Сохранившаяся советская система учета преступлений и активности правоохранительных органов генерирует невероятные объемы однородной информации о преступлениях, их расследовании, наказаниях и поведении преступников. Информация такого объема и качества есть лишь в считанных странах мира, не сопоставимых с Россией по размеру.

По понятным причинам российские социальные и гуманитарные науки отстают от мирового уровня сильнее, чем науки естественные. В советское время был сильнее идеологический прессинг и серьезнее ограничения на доступ к зарубежной литературе. В целом в мире социально-гуманитарное знание привязано в страновому и языковому контексту, интернационализация в целом в этой сфере слабее, чем в естественных и точных науках. И здесь криминология может стать важнейшим драйвером роста отечественных социальных и гуманитарных наук, особенно в контексте их ориентации на большие объемы новых данных о человеческом поведении. Принято считать, что закономерности преступного поведения более или менее универсальны. В этом плане информация о том, как ведут себя, скажем, российские подростки, получившие уголовное наказание, в зависимости от того, каким именно было наказание, была бы интересна всем, кто думает о противодействии преступности, и не важно где – в Кейптауне или Мумбаи. Для российских ученых это уникальный шанс для выхода на международный рынок.

В основе уголовной политики должно лежать объективное эмпирическое знание о том, что происходит с преступностью, и в не меньшей степени о том, как на практике работает правоохранительная система. Получить ответы на эти вопросы невозможно без работы с современными методами количественного анализа – новой количественной криминологии.

Именно эти обстоятельства побудили Институт проблем правоприменения подготовить манифест новой количественной криминологии, показывающий, как и с какими данными можно работать, чтобы менять и отечественную уголовную политику, и место России в мировой науке.

Мы уже популяризовывали отдельные исследования, иллюстрирующие потенциал количественной криминологии. Они касались невозможности установить число убийств в РФ, а также анализа временных всплесков тяжкой преступности, приходящихся на праздники. Другой пример – влияние социальных характеристик людей на склонность к противоправному поведению, а также на приговор суда. Статистическое моделирование показывает, в частности, что владельцы более дорогих машин имеют большие шансы на условный срок или на примирение в суде, если их поведение на дороге стало причиной ДТП, повлекшего тяжкие последствия. Именно на фундаменте из таких кирпичиков должна строиться ответственная уголовная политика, и именно из отдельных исследований складывается научная картина мира.

Сегодня социальные науки переживают очередную революцию. Это революция данных. Информация, которую раньше приходилось с большим трудом извлекать из мира посредством выборочных опросов или интерпретации агрегированной государственной статистики, сегодня становится доступной в самом прямом и непосредственном виде.

Полвека назад мы могли сказать, предположим, что «вероятность рецидива у молодых людей выше». Но сейчас в России мы можем проследить индивидуальную траекторию и множество характеристик каждого осужденного и, например, рассказать, какой вклад в эту вероятность рецидива вносит возраст, какой – социальная среда, какой – специфика конкретного преступления. Причем не на уровне общих идей – «бедные чаще нарушают закон», – а на уровне определения точной роли конкретных факторов. Современные методы, пришедшие из экономики, позволяют даже работать с псевдоэкспериментальными моделями и не просто показывать статистические зависимости, но выявлять причинные связи между явлениями.

Да, в такой работе мы ограничены информацией о тех, кто попал в поле зрения правоохранительной системы. Да, эта информация собирается не идеальным образом. Но это все равно огромный шаг вперед. Именно анализ данных первичного учета станет основным занятием социальных ученых уже через 10 лет.

Криминологическими данными дело не заканчивается. Банки сегодня владеют уникальными массивами информации о финансовом поведении, а сети ритейла знают все о нашей потребительской активности. И те и другие постепенно учатся делиться этой информацией с исследователями так, чтобы не наносить ущерба своим коммерческим интересам и не компрометировать конкретных потребителей. То, что рассказали нам о природе человека социальные сети (имея в виду не теоретическую концепцию сетей, а конкретные технологические платформы), больше, чем мы узнали за предыдущие 100 лет.

Но именно с криминологии все могло бы начаться. Именно там данные собирает государство. Именно российское государство, как это ни странно, учится аккуратно и корректно предоставлять эти данные исследователям. Вот только тех, кто готов и умеет с этими данными работать, пока мало по сравнению с объемами информации, которая доступна обработке и осмыслению.

Автор – ведущий научный сотрудник Института проблем правоприменения при Европейском университете в Санкт-Петербурге

Полная версия статьи. Сокращенный газетный вариант можно посмотреть в архиве «Ведомостей» (смарт-версия)