Когда смотришь на картину мира будущего, представленную в любой из дорожных карт рынков Национальной технологической инициативы, удивляет второстепенная роль, которая отведена в ней людям и обществу в целом. Карты обсуждают технологические ограничения, указывают на законодательные, инфраструктурные, финансовые и прочие сложности. Фонды объявляют конкурсы на проекты по преодолению технологических барьеров. Но про культурные и социальные риски вспоминают немногие. Готовы ли люди в российском обществе к технологиям новых рынков и новым высокотехнологическим продуктам? Есть ли в этом обществе те, кто способен создавать эти новые рынки и продукты, пользующиеся массовой популярностью? Предположим, что случилось чудо – внезапно решились все те вопросы, которые сегодня обсуждаются экспертами: институциональные сложности и технические барьеры исчезли, с финансами все стало неожиданно хорошо. В таком случае у нас произойдет технологическая революция в стране? Или все-таки внутри российского общества есть набор особых культурных практик, воздействующих на развитие отечественного рынка высоких технологий?
Несколько лет назад команда из Европейского университета в Санкт-Петербурге при поддержке корпорации «Роснано» представила такую гипотетическую ситуацию. Мы задались вопросом о том, насколько российские культурные особенности способствуют или препятствуют техническому прогрессу в стране. Нас интересовала особая часть российского общества – те, кто уже сегодня активно занят производством новых технологических продуктов. Это российские технопредприниматели – представители малого и среднего бизнеса, работающие в сфере высоких технологий. В нашем исследовании большинство из этих людей оказались учеными – представителями университетов или структур РАН, которые создали малые инновационные предприятия или стартапы внутри и вне своих академических заведений. Это были ученые и инженеры, которые пришли в бизнес – часто не по своей воле, а из-за нехватки денег – в 1990-е гг.
В ходе большого кросс-культурного исследования мы собрали около 200 интервью как с российскими представителями сектора из Петербурга, Казани, Новосибирска и Томска, так и с их иностранными коллегами из Южной Кореи, Тайваня и Финляндии. И в том и в другом случае нас интересовали индивидуальные истории жизни людей, их уникальные биографии. Мы спрашивали про жизнь предпринимателей, их детство и юность, любимые книги и фильмы, ситуации жизненного выбора и мотивы принимаемых в такие моменты решений. На основе собранных историй мы выделяли основные черты технопредпринимателей в четырех странах мира. Работа велась на четырех языках – русском, корейском, китайском и финском, материалы затем переводились на русский, на основе которого и проводилось сравнение данных. Кодирование интервью, которое делается для выделения тематических блоков информации, происходило на базе общего знаменателя по методологии «миров оправдания». Теория семи возможных «миров» была разработана французскими социологами Люком Болтански и Лораном Тевено и указывает на разные способы обоснования человеком своих действий в повседневных дебатах.
Начиная наше исследование, мы предполагали следующее. У российских разработчиков, скорее всего, есть свой набор «миров оправдания», который отличается от набора их иностранных коллег. Например, западноевропейские технопредприниматели скорее способны игнорировать мнение внешнего сообщества и ориентироваться больше на экономические критерии оценки своей успешности. Наши же изобретатели опираются в большей степени на оценку своих дел значимым сообществом и ставят экономические достижения на второе место. Это приводит и к разным практикам работы с технологиями. Первые производят больше технических устройств, которые удобны и востребованы потребителями, а вторые готовы довольствоваться признанием коллег и не доводят свои разработки до стадии коммерциализации и массового производства.
Насколько подтвердилось это предположение, в деталях можно узнать в книге, которая по следам проекта будет выпущена в издательстве ЕУСПб. Вкратце основной вывод проекта получился очевидным и неожиданным одновременно: в России много интересных изобретателей и мало полезных изобретений. Другими словами, у нас много Кулибиных, фонтанирующих идеями, и мало Эдисонов, производящих такие нужные всем лампочки.
Российские изобретатели ищут в технологиях не столько и не только деньги. Многие из них хотят оставаться прежде всего учеными и заниматься развитием технологий ради творчества и кайфа от приходящего вдохновения. Объясняя нам, что движет ими в занятиях технологиями, российские технопредприниматели – единственные из технопредпринимателей четырех стран в проекте – говорили в категориях «мира вдохновения» по Болтански – Тевено. По результатам кодирования историй жизни аргументы оправдания у наших разработчиков выстроились в следующий ряд: индустриальный мир / мир вдохновения / мир рынка. Ни в одном другом наборе «миров», кроме российского, технопредприниматели не обсуждали свою работу в терминах творчества, а предпочитали говорить о рыночной или технологической эффективности. Российские же разработчики хотели делать в жизни не просто продукты, а что-то большее, «эйфорическое» и «творческое». Для них одно из основных оправданий пребывания в технологическом бизнесе – наличие научного или инженерного вдохновения, без которого не будет великого дела.
Российские изобретатели буквально жили в мире братьев Стругацких, книги которых, как выяснилось, оказались одними из любимых книг их детства. Понедельники у них также начинались по субботам, а работа становилась смыслом жизни: «Мы просто всегда жутко любили свою работу, нам это было интересно. Для нас это был смысл, цель жизни. Приходили в выходные на работу. И работали до 9 часов. В общем, это делали, потому что нам это интересно. Потому что мы любили. Далеко не только из-за денег... Самое главное – это интерес к науке, т. е. хотелось познать новое, познать тайны, открытия сделать».
Тут можно остановиться и спросить, что нового нашел наш проект и что неожиданного в желании разработчиков жить творчеством. Неожиданным оказалось не наличие этого желания, а его направленность. Российские изобретатели занимались научно-техническим творчеством ради него самого и восторга творческих усилий, а извлечение выгоды если и вспоминалось, то как желательное, но не обязательное дело: «Интерес как у писателя или композитора... Получили удовольствие от предмета того, что создаем. Это в первую очередь. Ну и очень хорошо, если это параллельно, материальные блага получаем». В других странах, с которыми мы проводили сравнение, например в Южной Корее, в сектор шли люди из «бизнеса», которые перескочили из низкотехнологических сфер, переставших приносить прибыль, в высокотехнологические отрасли, где потенциально можно было заработать. Они видели идею, которую можно было коммерциализировать, и продавали ее на рынке. Для них ценность зарабатывания денег никак не связывалась с абстрактной задачей созидать великое.
У российских же разработчиков были большие задачи, достойные вечности, и желание создать «классные новые штуки», с помощью которых можно было бы оставить, как говорил Стив Джобс, «вмятину над Вселенной». Вот только то, с помощью чего «вмятину» можно было бы физически оставить, было в наличии не всегда. Иногда разработчики все-таки «штуку» создавали, но чаще всего в единичном экземпляре. Этой штукой гордились, ее показывали коллегам-ученым на конференциях и профессиональных собраниях, но в массовое производство не пускали. «Самый кайф вот во всем этом – когда оно, собранное, работает. Вот кайф! Есть деньги – нет денег, нужно будет кому-то – не нужно. Когда, как ты хотел сделать, оно сделалось, и оно так собралось, и оно так, как надо, работает – вот это кайф!» Штука могла быть действительно прорывной, но извлечение выгоды из нее наталкивалось на огромное количество внешних барьеров. Это приводило к тому, что заниматься ею разработчик начинал ради нее самой, а не для того, чтобы сделать из этого жизненно важный проект, позволяющий капитализировать свои идеи и старания.
Можно перевести эту ситуацию на язык теории рационального выбора и объяснить совершаемый выбор оценкой рисков ученым-разработчиком. Ученый-разработчик вряд ли захочет совершать действия, затраты на которые превысят выгоды от них. Зачем прилагать усилия по доработке своей «классной штуки», когда интереснее корпеть над ней в лаборатории? Зачем заниматься коммерциализацией, когда неопределенность внешнего мира не дает никаких гарантий на твой успех и тем более его капитализацию? А еще вокруг многочисленные консультанты из институтов развития рассказывают истории про долины смерти стартапов и про мизерное количество выбравшихся из этих долин. Возникает замкнутый круг: вдохновение само по себе без потребности во всеобщем признании со стороны рынка становится движущей силой жизни российского разработчика-ученого. Учитывая враждебный мир, полный неопределенности и рисков, понятно, почему творчество ради него самого становится единственно приемлемым выбором – если не для всех, то по крайней мере для многих из них.
В истории с научно-техническим творчеством интересны дальнейшие шаги. Можно ли и – главное – надо ли что-то делать с этим замкнутым самим на себя вдохновением российского разработчика? Желание получать кайф от исследования мира, вероятно, является тем культурным тормозом, который мешает коммерциализации разработок множества российских Кулибиных. Если мы считаем, что этот тормоз надо убрать, то необходимо подкорректировать, изменить или даже искоренить практику самодостаточного вдохновения. Например, надо воспитывать коммерциализаторов и техноброкеров, а не творцов и создателей «вмятин во Вселенной». И делать это если не со школьной скамьи, то хотя бы с уровня бакалавров.
Но вполне возможно, что творчество – это хорошо. Без вдохновения не будет и интересных новаторских идей, не появятся новые прорывные продукты. Возможно, что именно во вдохновении скрываются возможности для неожиданных успехов страны. Как заметила одна из российских технопредпринимателей, «в них [западных коллегах] меньше творческого элемента. А у нас в России так много творчества, что даже бывает, в понятный технологический процесс... наш русский инженер всегда пытается что-то внести. По пути... Это, с одной стороны, беда, а с другой стороны, наше преимущество, очень творческое... на основе каких-то интуиций, опыта и еще чего-то рождается вот это нечто, что потрясает западные умы». Российские успехи особенно возможны в новом мире работающих роботов и освобожденных от рутины людей, которые наконец-то займутся производством смыслов, – мире, который сегодня рисуют многочисленные футуристы технологического сообщества. В таком мире творчество и «понедельники по субботам» вполне могут стать нашей национальной идеей – той миссией, которая отличает нас от других.
Авторы – профессор факультета экономики; ректор Европейского университета в Санкт-Петербурге, участники дискуссионного цикла «Образ будущего», организованного КГИ и ОГФ