Ценности будущего

Самые громкие битвы в российской «войне памяти» разгораются вокруг сюжетов, связанных с Великой Отечественной. Можно вспомнить и вопрос про блокаду Ленинграда на телеканале «Дождь», и недавнюю публичную дискуссию Сергея Мироненко и Владимира Мединского о 28 панфиловцах. Возмущение обычно так велико, как будто, если усомниться в каком-то из фактов или мифов о войне, мы моментально перенесемся в роман Филиппа Дика «Человек в высоком замке», где войну выиграла гитлеровская коалиция. Такая болезненная реакция связана с тем, что в последние годы государственная историческая политика была направлена на развитие культа победы в Великой Отечественной. Он укрепился настолько, что многие уже и забыли, что 9 мая очень долго не был общенациональным праздником – кажется, что он существовал всегда. Прошлое нельзя переписать, но политика прошлого постоянно меняется.

Почему вообще важно говорить об исторической политике и об общей памяти? Политика памяти появляется примерно тогда же, когда зарождаются национальные государства. Общее прошлое служит для наций «социальным клеем». Та история, которая отобрана как значимая, объясняет возникновение нации, где проходят ее границы и кто считается «чужим», какие ценности для нее важны и какие цели перед ней стоят. Поэтому для исторической политики важна не столько достоверность фактов, на которых она строится, сколько сила влияния на текущее состояние дел.

Нынешняя государственная историческая политика, во-первых, успешно объединяет людей каждое 9 мая. Во-вторых, помогает интерпретировать современную политику: конфликт на востоке Украины с экранов телевизора объясняется как новый виток борьбы с нацизмом. В-третьих, она дает повод для гордости: несмотря на социально-экономические проблемы, жить в России – значит быть наследником народа-победителя. Поэтому историческая политика довольно активно поддерживается населением. С другой стороны, она не может солидаризировать всех. Наверное, у такого огромного и разнообразного государства вообще не может быть одной объединяющей всех истории.

Еще важнее то, какую картину настоящего она рисует и какие цели на будущее ставит. Триумфальная история о войне ставит ценность государства выше ценности человеческой жизни. В том числе поэтому нельзя обсуждать, можно ли было избежать такого количества смертей во время блокады Ленинграда: ведь погибшие там – мученики, а не жертвы, их смерть принесла победу. Наконец, такой образ нации мало помогает в определении целей. Какое будущее может быть у нации-победителя? Надписи «Если надо, повторим» – вот, пожалуй, одна из немногих траекторий, которую намечает нынешняя государственная политика.

В экспертных сообществах обсуждается и кризис образов будущего, и возможность другой исторической политики. Писатель Сергей Кузнецов в колонке на портале InLiberty предлагает создать команду специалистов, которая разработала бы новую историческую политику. На самом деле ничего нового придумывать не надо, следует обратить внимание на «вторую память», альтернативную государственной (см. доклад Вольного исторического общества при поддержке Комитета гражданских инициатив «Какое прошлое нужно будущему России?»). Термин «вторая память» описывает множество разных сюжетов о прошлом, которыми занимаются в публичной сфере так называемые акторы памяти. Они публикуют книги памяти, создают виртуальные 3D-реконструкции своих городов, водят экскурсии для туристов и школьников, работают над экспозициями и т. д. Их аудитория шире аудитории профессиональных историков, для них сбор фактов о прошлом менее важен, чем трансляция истории своему сообществу.

Некоторые из акторов памяти занимаются темой войны. Но многие критически настроены по отношению к проектам исторической политики властей, тем более что они периодически подминают под себя местные инициативы. Например, в Волгограде 23 августа – день памяти и скорби по погибшим в Сталинградской битве, но в 2013 г. в этот день вразрез с традицией провели байк-шоу с фейерверком и концертом. Активист поискового движения удивлен результатами государственной исторической политики: «Можем повторить!», «На Берлин!» Вот эта вся пена. Это очень раздражает, я понимаю, что люди не отдают себе отчет в том, что это была за мясорубка, какой ценой это далось. Что мы можем повторить? Миллионы смертей?»

Внимание «второй памяти» направлено на другие сюжеты: экономика, наука и культура. В купеческих городах гордятся соотечественниками, которые в период экономического расцвета строили церкви, гимназии и больницы. В одном уральском городе преподаватель истории проводит экскурсии по старому промышленному району, названному в честь изобретателя XIX в., открытия которого изменили систему производства на местных заводах и удостоились награды на международной выставке в Чикаго. История покорения космоса – еще один сюжет, объединяющий почти всю страну, ведь в космической индустрии было занято огромное количество людей. Наконец, культурная история «второй памяти» сочетает, казалось бы, несочетаемое: в ней язычество сосуществует с православием, Пушкин – с Серебряным веком и авангардом.

Все эти истории – «мифы о золотом веке», истории о времени, которым люди гордятся. Этот тип памяти один из самых богатых ресурсов для ценностей и образов будущего. «Можем повторить» по отношению к истории экономического и научного расцвета предполагает совсем другие цели, нежели по отношению к военной истории. Как и память о победе, эти истории внушают гордость современному обществу. Но на их основе выстраивается другая идентичность: например, потомков талантливых ученых и успешных промышленников.

Из Москвы, к сожалению, истории «второй памяти» почти не заметны, однако это не означает, что они незначительны. Аудитория «второй памяти» – местное сообщество, которому история края и города ближе и понятнее. И хотя, конечно, со сложносочиненной памятью работать труднее, ее безусловное преимущество относительно любой государственной исторической политики в том, что она уже работает сама.

Автор – аспирант университета Stony Brook (Нью-Йорк)

Полная версия статьи. Сокращенный газетный вариант можно посмотреть в архиве «Ведомостей» (смарт-версия)