Высокий стиль стагнации

Стоило президенту Российской академии образования Людмиле Вербицкой заговорить о месте романов Толстого и Достоевского в школьной программе по литературе, как ее слова немедленно стали цитатой дня, недели, а возможно, станут и цитатой года, отодвинув на второй план «полоний-плутоний», зенитно-ракетные комплексы, экономический спад и прочие неприятные вещи. Ничего удивительного в этом нет, ведь затронуто «наше всё» – бренды русской «духовности» ВПЗР («великий писатель земли русской») и ПРР («пророк русской революции»), стоящие в одном ряду с «Лебединым озером», автоматом Калашникова, Сталиным, ГУЛАГом, «спутником», «погромом», «перестройкой» и т. д.

Нет секрета в том, что людей, прочитавших до конца входящие в школьную программу романы Льва Толстого и Федора Достоевского, гораздо меньше, чем тех, кто получил аттестат о среднем образовании, и можно предположить, что еще меньшее количество читателей осилили Ветхий и Новый заветы. При этом никто не откажется при случае обсудить вопросы о преподавании литературы и целесообразности знакомства школьников со священными текстами. Говорить об этих вопросах, во-первых, приятно, так как тема возвышает, во-вторых, безопасно, так как образование и культура, а также вся прочая «духовность» пока относятся к периферии российской жизни. Имеются, несомненно, темы более актуальные, но тут за что ни возьмись – всё политика, разговоры о которой вызывают уныние и дискомфорт. Степень нежелания нарушать свое эмоциональное равновесие мыслями о политике отражена в показателе явки на недавних выборах, но если желание ощутить себя гражданином, т. е. соучредителем государства и субъектом текущих политических процессов, все-таки возникает, то для его удовлетворения нет лучше вопросов, нежели те, что относятся к образованию и культуре. До недавнего времени рядом мог еще стоять спорт, но не хочется даже вспоминать о том, как враги замутнили этот чистый источник радости.

Перевешивание портретов в школьном кабинете литературы и внесение в него священных текстов представляют собой воплощение давно открытого Михаилом Жванецким принципа «Может, в консерватории что-то подправить?» (1981). Любопытно также, что недолгое, но яркое правление предпоследнего генерального секретаря Константина Устиновича Черненко (1984) ознаменовалось повышенным вниманием к образованию, особенно в сфере трудового обучения и воспитания. Видимо, где-то между кабинетами литературы и труда проходят последние рубежи удержания стабильности, так что происходящее сегодня тревожит.

Консенсус-прогноз аналитиков предвещает «тысячелетний застой», по крайней мере на 10 лет, и это отражает чаяния в равной степени элит и широких масс, которые все вместе и каждый по отдельности хотят «меньшего зла», ибо одновременно и «не могут», и «не хотят» ничего менять. Российское общество, к чести его будет сказано, ведет себя образцово рационально, т. е. старается воспроизводить сложившиеся отношения, сохранять существующие институты, а также не противодействует концентрации у элиты любой степени полноты власти, создавая для нее тем самым условия полного благоприятствования. И все это даже не в надежде вернуть благословенный 2013 год, имеют в виду лишь то, чтобы каждый следующий год не был сильно хуже предыдущего.

К столь конформному поведению общество побуждает, с одной стороны, то обстоятельство, что сложившаяся система распределения благ – кормовых баз – является продуктом нынешнего политического режима и при его трансформации, скорее всего, разрушится. С другой стороны, взаимодействие власти и общества приняло характер тонких отношений, когда первая сторона генерирует разнообразные угрозы и продает себя второй как силу, способную их нейтрализовать, а вторая сторона отдает себе отчет в происходящем, но подыгрывает первой и сдержанно выражает признательность за спасение. Результатом становится не только дружная имитация политического процесса, но и имитация иных разнообразных социальных отношений, моральным оправданием которой и становится стабильность – застой как меньшее зло. И вот в этой ситуации, когда снизу доверху все делают вид, что либо ничего не происходит, либо все происходящее происходит «по плану», звучат революционные высказывания о «нашем всё» в школьной программе по литературе!

Критики и скептики почему-то считают, что стабильность-застой – это и плохо, и не престижно. Это мнение они обосновывают прогрессистской идеологией, которая учит, что поступательное движение вперед для выживания сложных систем абсолютно необходимо, в то время как стагнация обязательно должна привести к распаду и гибели. Этой модели общества противостоит модель равновесия и гармонии, которую можно найти, например, у великого Платона, по мысли которого, достигнув некоторого идеального состояния, обществу остается только удерживать себя в нем, подобно тому, как в идеальной гармонии пребывает космос. Единственным недостатком этой конструкции становится трудность приспособления к меняющимся внешним вызовам. Когда нации активно конкурируют между собой, в том числе и в военной области, отказ от модернизации равносилен самоубийству.

Но что если конкуренция в военной силе становится менее актуальной в связи с тем, что воевать стало невыгодно и нецелесообразно, что если по тем или другим причинам иные внешние вызовы также незначительны? В этом случае появляется возможность для относительного замирания-застывания, для стагнации в положительном смысле этого слова, если мы находим ценное в том, что удерживаем, и не рассчитываем впереди ни на что лучшее. Но сколь непроста такая задача! В очень интересном диалоге Платона «Протагор» обсуждается вопрос о том, что проще, стать добродетельным человеком или оставаться им, – весьма актуальный сегодня вопрос, если вместо добродетели взять социальную стабильность. Для ее поддержания, как мне кажется, не столь полезны запретительные законы, выверенная кадровая политика и ограниченные репрессивные меры, сколь выбор правильного стиля власти, т. е. задание эстетической нормы для поведения, высказываний, образа жизни людей, власть олицетворяющих и осуществляющих. Советский режим, например, имел стиль убогий, но следовал ему неукоснительно, отсеивал все не попадающее в его «формат», чем успешно длил свое существование. Сегодня, располагая разнообразными инструментами влияния на общественное мнение, будет несложно выстроить стиль власти, ориентированный на стагнацию, так чтобы «серьезность», «солидность», «моральность», «внушительность», «традиционализм», «духовность» оказались повсеместно эстетически выражаемыми. И тут не нужны будут уже высказывания ни смелые, ни революционные, возможно, не нужны будут вообще никакие высказывания – в рамках нового стиля не придется говорить об их истинности или ложности, они окажутся неуместными.

Действуя в этом направлении, мы сразу обнаружим, что «наше всё» в сфере «духовности» абсолютно, что эти портреты и бюсты, эта школьная программа по литературе – неотъемлемая часть вожделенного большого стиля. Можно не знать, что за бородатые мужчины изображены на портретах, и не прочитать ни строчки из их сочинений, но нельзя не уразуметь, с какой целью портреты развешаны, а корешки раззолочены. Толстой и Достоевский в роли фигового листочка на далеком от гармонических пропорций теле впадающего в застой гибридного российского режима смотрятся не так уж и плохо и не неожиданно – аналогичную роль они играли и в советские времена.

Но вот священные книги лучше все-таки не трогать. Во-первых, это стилистически неуместная инновация, во-вторых, вопросы веры не являются литературными, они мировоззренческие и прямо и непосредственно связаны с текущей жизнью верующих и религиозных общин. Попытки построить из них декорацию «духовности» могут привести к реальным и трагическим конфликтам. Лучше уж ВПЗР и ПРР.

Автор – философ, приглашенный преподаватель Европейского университета в Санкт-Петербурге