Войти легче, чем выйти

Ровно год Россия воюет в Сирии. 29 сентября 2015 г. Совет Федерации предоставил президенту право использовать российские вооруженные силы за рубежом, не ограничив ни сроки, ни регион, ни масштабы их применения. 30 сентября нанесены первые авиаудары. Первоначально предполагалось, что активная фаза операции продлится не более трех месяцев, в марте 2016 г. было объявлено о частичном выводе войск (в реальности это была перегруппировка), после чего интенсивность боевых действий и российские потери только возросли (официально погибло 20 военнослужащих). Сегодня сроки завершения операции не называются, четкой стратегии выхода нет. Создававшее возможность для победного выхода из Сирии российско-американское соглашение от 9 сентября разваливается на глазах.

Операция в Сирии стала еще одним примером применения Россией военной силы для достижения внешнеполитических целей. Официально заявленной целью стало оказание военной помощи правительству Сирии в борьбе с террористическими организациями ИГИЛ и «Джебхат-ан-Нусра» (запрещены в России). Необходимость прямого участия ВС РФ объяснялась стремлением уничтожить террористов, среди которых было много выходцев из России и стран СНГ, еще на территории противника. Фактически на вооружение была взята американская доктрина «превентивной войны с терроризмом» администрации Джорджа Буша-младшего. Ее российский аналог Владимир Путин сформулировал как «правило ленинградской улицы»: если драка неизбежна, бей первым.

Однако реальные масштабы этой угрозы и необходимость реагирования на нее именно военными средствами в Сирии, а не, например, усилением пограничного контроля и введением жесткого визового режима с Турцией, Азербайджаном и странами Средней Азии, остаются недоказанными. Оценки численности «наших террористов» в ИГИЛ и «Ан-Нусре» сильно разнятся. Обнародованные результаты «превентивной войны» – к марту 2016 г. уничтожено, по данным Минобороны, около 2000 боевиков – выходцев из России, включая 17 чеченских полевых командиров, – возможны, но непроверяемы. При планировании операции была недооценена террористическая угроза для российских туристов в Египте и Турции, что привело к гибели 226 человек на борту А321 «Когалымавиа» в результате теракта. Закрытие авиасообщения с этими странами и эвакуацию российских граждан необходимо было провести до начала авиаударов в Сирии.

Другая декларированная цель – спасение режима Башара Асада от вероятного военного поражения – в целом достигнута. Хотя под контроль Дамаска возвращено лишь около 2% утраченной с 2011 г. территории, стратегически это наиболее значимые районы так называемой «полезной Сирии» – западной части страны, где в крупных городах проживает основная масса населения. Развертывание в Сирии группировки современных средств ПВО, включая комплексы С-400, заблокировало возможность операции стран НАТО по созданию бесполетной зоны и нанесению ракетно-бомбовых ударов по объектам правительственных войск по ливийскому сценарию. Правда, к середине 2015 г. таких планов у Запада уже не было.

Но самостоятельно удерживать имеющуюся территорию и тем более расширять зону контроля режим Асада не в состоянии. Сирийская армия, за исключением двух-трех элитных частей, деградировала до набора местных бандформирований, контролируемых в большей степени Тегераном, чем Дамаском. Попытки Москвы переподчинить «ополченцев» единому армейскому командованию (и тем самым ослабить иранское влияние) не дали результата. Основные наземные операции проводятся «иранским интервенционным корпусом» (иранский спецназ, ливанская «Хезболла», иракские и афганские ополченцы-шииты) численностью более 60 000 человек при поддержке российских ВКС, российского спецназа и контрактников ЧВК. Без прямого иранского и российского военного участия режим Асада долго не продержится.

Главная внешнеполитическая цель «сирийского гамбита» никогда официально не декларировалась, но хорошо просматривалась: неожиданными силовыми действиями в регионе ключевых интересов США и ЕС прорвать дипломатическую изоляцию, наступившую в результате российских действий в Крыму и Донбассе, принудить Запад к равноправному военно-политическому сотрудничеству для обсуждения интересующих Россию изменений в мировом порядке и признания российской зоны контроля на постсоветском пространстве.

Применение военной силы на Ближнем Востоке должно было подчеркнуть претензии России на статус глобальной, а не региональной державы, в которые ее записал Барак Обама. Предполагалось, что, воюя с ИГИЛ в Сирии, Москва докажет свою незаменимость на международной арене и будет вновь приглашена в «мировой президиум», чтобы там «председательствовать» с США на паритетных началах. Это читалось в инициативе Путина по формированию новой «антигитлеровской коалиции» против международного терроризма (предложена на Генассамблее ООН 28 сентября 2015 г.).

Эта цель достигнута лишь частично. США вступили с Россией во взаимодействие по урегулированию в Сирии, которое теперь невозможно без РФ. Российско-американское сотрудничество в принятии резолюции СБ ООН № 2254 и февральские договоренности о режиме прекращения боевых действий возродили надежды на восстановление «кондоминиума сверхдержав» в решении глобальных проблем. Женевские соглашения Лаврова – Керри от 9 сентября 2016 г. открывали дорогу к взаимодействию российских и американских военных в нанесении воздушных ударов по террористам.

Однако прорыва к новому качеству отношений с США и ЕС не произошло. Взаимодействие было ограничено только Сирией, широкой антитеррористической коалиции сформировать не удалось. Восстановление полноформатных отношений и отмена санкций были поставлены Западом в зависимость от выполнения Россией минских соглашений. Обсуждать с Москвой новый мировой порядок и раздел зон влияния в Европе Запад не стал, выйти к «геополитическому паритету» с США и ЕС по наиболее значимым для России вопросам не получилось. Успехом стало лишь возникновение в ЕС дискуссии о смягчении антироссийских санкций в интересах сотрудничества с РФ по Сирии.

Цель антитеррористического альянса с Западом могла бы быть достигнута, если бы Россия в соответствии с публично заявленными целями операции наносила авиаудары преимущественно по ИГИЛ, а в отношении сирийской оппозиции проводила бы стратегию сдерживания, создавая пространство для политического урегулирования. Но главными целями российских ВКС, по данным американского аналитического центра «Институт изучения войны», стали отряды вооруженной оппозиции, в том числе поддерживаемые США и Турцией. Удары по ИГИЛ, за исключением операции по освобождению Пальмиры, наносились больше для политической демонстрации имеющихся возможностей стратегической авиации и крылатых ракет большой дальности. Дезинформирование партнеров об истинных целях РФ в Сирии увеличило дефицит доверия. Безоговорочная поддержка Москвой военных действий режима Асада, применение, по данным Human Rights Watch, в городских районах кассетных и зажигательных боеприпасов, приведших, как в ходе наступления на Алеппо, к массовым жертвам, делает практически недостижимым антитеррористическое партнерство с Западом и увеличивает террористическую угрозу для самой России.

Военно-силовое возвращение РФ на Ближний Восток открыло окно возможностей для усиления ее влияния в регионе, что видно на примере активизации контактов на высшем уровне с Израилем, Иорданией, Египтом, Саудовской Аравией и другими странами Персидского залива. Москва даже вернулась к активной роли в палестино-израильском урегулировании. Демонстрация возможностей российского оружия увеличила портфель экспортных заказов, компенсировав часть расходов на операцию в Сирии.

Россия получила сразу три военные базы в Сирии («Тартус», «Хмеймим», «Джабле») и может создать четвертую в Пальмире (РЛС). Краткое появление стратегической авиации РФ в иранском Хамадане, все более четко просматривающийся военный союз с Ираном и взаимодействие с правительством Ирака открывают перспективы перехвата у США роли главного «провайдера безопасности» на Ближнем Востоке. Вопрос, нужна ли такая роль России, стране с ВВП Испании, не обсуждается. Необходимость военных баз в Сирии в декабре 2015 г. не была очевидна даже для Путина («если надо, со своей территории достанем»). Постоянное военное присутствие на Ближнем Востоке для поддержания статуса великой державы – роскошь, которую не позволяет себе даже Китай (КНР строит базу в Джибути для операций по эвакуации своих граждан). Влияние СССР в регионе основывалось не только на военном присутствии, но и на разорительных для советской экономики программах экономической помощи своим клиентам, чего в нынешних условиях Россия позволить себе не может.

С самого начала операции Москва заявляла о том, что не допустит увязания в Сирии по афганскому или иракскому сценарию, отказавшись от развертывания крупного наземного контингента. Но сценарий увязания в каждом конфликте свой. Сегодня можно говорить, что быстрый выход из сирийской войны уже невозможен. «Конца и края этой работы не видно», – говорит замглавы МИД РФ Михаил Богданов. Вывод российской группировки приведет к коллапсу режима и крупному внешнеполитическому поражению Кремля. Выход возможен через переговоры с вооруженной оппозицией о новом формате власти, в котором после ограниченного по времени переходного периода не будет Асада и нескольких человек из его ближайшего окружения. Москва вместе с США даже разрабатывала проекты будущей конституции Сирии и транзита власти от Асада к военному совету. Но пока все попытки выхода на такое урегулирование блокировались Дамаском в нарушение соответствующих резолюций СБ ООН и Женевского коммюнике 2012 г.

Фактически Асад манипулирует своим российским союзником, хорошо понимая, что Москва не может позволить себе выйти из войны с поражением. Дамаск сознательно срывает российско-американские договоренности о перемирии и втягивает Россию в дальнейшую военную эскалацию для полного уничтожения оппозиции, как сегодня в Алеппо. Надежды Москвы, что после победы в Алеппо можно будет вернуться к женевским соглашениям Лаврова – Керри и обеспечить быстрый выход России из конфликта, нереалистичны. Попытки оказать давление на Асада, сделать его более внимательным к российским интересам результата пока не дали. Неспособность обеспечить выполнение своим клиентом взятых Москвой обязательств перед США и Советом Безопасности ООН подрывает претензии РФ на роль незаменимой великой державы. Превращение Сирии в новую зону конфликта с Западом уменьшает шансы на выгодную для РФ договоренность по Украине.

Даже если Дамаск восстановит контроль над Алеппо, гражданская война не прекратится, а недостаточность людских ресурсов режима для удержания территорий неизбежно поставит вопрос о развертывании наземных сил РФ. Чем дольше Россия воюет в Сирии, тем сильнее необходимость в наращивании российской группировки для сохранения завоеванных позиций. Надежды на скорую стабилизацию в Сирии силами режима иллюзорны. Негласное принятие Москвой нарратива Асада, что вся вооруженная оппозиция состоит из террористов и экстремистов, с которыми не может быть переговоров, ведет к росту массовой поддержки наиболее радикальных группировок, что хорошо видно в трансформации «Джебхат-ан-Нусры» в своего рода суннитскую «Хезболлу». Военная победа над подобными массовыми движениями, как показал израильский опыт в Ливане, задача невероятно сложная. При отсутствии политического урегулирования, которое предоставит вооруженной оппозиции значимую роль в будущей Сирии, будет признано Западом и региональными спонсорами оппозиции, на Россию и Иран лягут все затраты на восстановление.

Год назад, начиная сирийскую операцию, Москва недооценила все риски военного вмешательства в конфликт и переоценила свои возможности обеспечить быструю победу. Как всегда бывает в таких случаях, войти легче, чем выйти. Но рано или поздно выходить из войны придется, и лучше сделать это до того, как издержки нивелируют полученные преимущества.

Автор – эксперт по международным отношениям