Образ ученого врага

После попытки переворота в Турции идут чистки. В том числе по обвинению в связях с проповедником Фетхуллахом Гюленом увольняют и арестовывают сотрудников школ и университетов. Дополнительным стимулом к зачистке турецкого образования стало финансирование Гюленом крупной международной сети турецких школ. Это добавило Реджепу Эрдогану подозрительности к сфере образования, и после провала путча он принялся за ее трансформацию с особым ожесточением. В прошлом месяце из школ было уволено 21 000 учителей, подать в отставку вынудили более 1500 деканов. Данных об общем числе арестованных сотрудников университетов пока нет: аресты идут полным ходом, и в прессе появляются лишь сведения о задержаниях в отдельных университетах. Например, несколько дней назад были арестованы 62 преподавателя Стамбульского университета, а также 29 преподавателей университета Измира. Среди арестованных и мой бывший коллега по докторантуре Роттердамского университета им. Эразма, специалист по индустриальной политике и международной торговле Тайлан Йенилмез, который, как и другие академические сотрудники, был обвинен в связях с гюленистами. Такие усилия по разрушительной трансформации турецких образования и науки будут иметь катастрофические последствия и для этих сфер, и для развития Турции уже через несколько лет.

Массовые увольнения учителей и ученых по политическим мотивам – не такое редкое явление в мировой истории. Ценой нанесения тяжелого, часто непоправимого ущерба национальной науке и образованию политические режимы устанавливают над ними полный контроль – нередко в контексте провальных идеологических экспериментов, а также параноидального страха за будущее своей власти.

В начале советской эпохи, в 20-е и 30-е гг. прошлого века, российский академический мир был подвергнут радикальной трансформации. Первым делом он лишился привычных для него в царское время частных денег, начав полностью существовать за счет государственного бюджета. Это было начало конца академической независимости. В 20-е гг. в СССР сосуществовало два академических сообщества: одно состояло из ученых старого времени, Российской империи, другое возникло в это десятилетие и было детищем советской власти. Еще до активизации сталинской политики в конце 20-х советская наука начала идеологизироваться: в научных статьях все чаще появлялись ссылки на Маркса или Ленина, а в научной дискуссии употреблялись слова, более уместные на партийных собраниях, чем в научных публикациях, например, «борьба» или «реакционеры», и даже «враги».

В конце 20-х, с активизацией политики Сталина, академический мир был изменен до неузнаваемости. Прежде всего он стал централизованным, академическая независимость в значительной мере осталась в прошлом. Тщательной проверке и цензуре подвергались как академические планы, так и готовящиеся к публикациям статьи. В рамках «опролетаривания» науки, через аспирантуру в академический мир попало большое число людей без высшего образования, которые едва ли могли помышлять о научной карьере без большевистского эксперимента. Эти люди были благодарны и идеологически преданы Коммунистической партии и Сталину. Стало обязательным ориентировать науку на потребности государственной политики: одобрение получали те научные проекты, которые могли пригодиться для реализации пятилетних планов. Определением прикладного значения исследовательской работы в том числе занималось подразделение ОГПУ. В частности, Николаю Вавилову и его коллегам, собравшим в Японии, Италии, Перу и других странах внушительную коллекцию растений и семян, было отказано в финансировании командировок для дальнейшего пополнения этой коллекции, так как ОГПУ не смогло определить, как коллекция может помочь выполнению пятилетнего плана. Идеологическая риторика стремительно развивалась. Связь ученых с внешним миром значительно сократилась: посещение международных конференций и исследовательские командировки за рубеж требовали разрешения, главным образом по политическим мотивам. Но самое важное – работы, свободы, а часто и жизни лишилась значительная часть академического сообщества. Жертвами репрессий часто становились те, кто принадлежал еще к старой, досоветской, науке. Один из самых известных эпизодов – трагическая гибель Николая Вавилова (см. Stalinist Science, Nikolai Krementsov, Princeton University Press, 1997).

Точный эффект от репрессий против советской академии неизвестен. И во многом из-за того, что в современной России крайне слаба традиция публичного признания ошибок прошлого и тщательного измерения их эффектов. Напротив, часто умалчивание подобных эпизодов поощряется и считается патриотичным.

Похожие события происходили не только в СССР. В Германии в самом начале своего правления (в 1933 г.) нацистский режим издал закон, не позволяющий занимать профессорские должности «лицам, не имеющим арийского происхождения». В результате применения этого закона целые области науки лишились значительной части ведущих ученых. В частности, немецкая математика потеряла десятки профессоров, некоторые математические департаменты лишились более половины своих сотрудников. В результате действия этого закона немецкой науке был нанесен огромный и непоправимый ущерб, что неизбежно привело к значительному ухудшению качества исследований.

Стоит подчеркнуть, что массовые увольнения в образовании происходили и в рамках кампаний деидеологизации и демонтажа тоталитарного прошлого, как, например, в Германии во время первых лет денацификации, а также несколькими десятками лет позже, после воссоединения ФРГ и ГДР.

К сожалению, похожие эпизоды неизбежны и в будущем. Школы и университеты отчасти выполняют функцию СМИ, оказывая влияние на мировоззрение молодого поколения. Режимы предпочитают контролировать этот процесс, в том числе избавляясь от тех, кто, скорее всего, не станет транслировать студентам официальные взгляды. Для легитимизации зачистки ученых, как правило, обвиняют в связях с внешней силой: мировой буржуазией, влиятельными странами, эмигрировавшими проповедниками, как Гюлен, или бывшими партийными боссами, как Троцкий. Ценой этой зачистки становится деградация образования и, как следствие – экономического и общественного развития, но режимы наивно полагают, что со временем сумеют справиться с дефицитом учителей и профессоров, а экономическое и социальное развитие видят по-своему.

Автор – старший научный сотрудник Института экономической политики имени Гайдара