Необщественное мнение

Когда-то давно, в Адыгее, изучая местное самоуправление, я познакомился с поэтом, прославляющим подвиги президента своей республики. С неподдельной искренностью и восторгом акын распевал: «Взобрался на вершину – получил персональную машину». Эти строки показались мне весьма необычными, поскольку противоречили общему двойственному настрою одновременно на осуждение власти и благоговение перед ней. Поэма о президенте как бы олицетворяла недостижимое для большинства из нас тождество смыслов: равное восхищение и величием народного избранника, и привилегиями, которые дал ему его высокий статус. Это характерное исключение хорошо оттеняет проблему тотальной раздвоенности массового сознания, которая с легкой руки Юрия Левады была сначала приписана простому советскому человеку, а затем перенесена и на российского обывателя.

Опросы общественного мнения – одна из наиболее заметных сфер социального взаимодействия, где эта раздвоенность доведена до кричащих очевидностей. Публика смеется над замерами опросных компаний в предвыборный год, предает анафеме электоральные прогнозы, зубоскалит над рейтингами. И тут же рассуждает о доверии каким-то мифическим «корректным» цифрам, об общественном благе в виде честного измерения мнений и даже о достоверности и разумности результатов каких-то конкретных опросов, которые дарят ей не новые сведения о нашей жизни, а возможность упорствовать в собственных заблуждениях. Внутри самой индустрии – в социологических службах и опросных компаниях – царит та же раздвоенность. Исследователи, с одной стороны, требуют от журналистов, публики, клиентов доверия к своим цифрам. С другой – отказываются выполнять базовое для полстеров развитых стран требование открыть методические параметры опросов, результаты которых становятся достоянием общественности. Прямо рассказать о том, кто заказал опрос, как именно выглядела выборка, в каких именно регионах проводился опрос, какие регионы были из него исключены и т. д. В тени этой непрозрачности затем рождаются мифы о профессионализме или ангажированности индустрии, которые потом реплицируются в социальных сетях и кухонных спорах.

А кто его спрашивает

Мой научный интерес сегодня связан с фигурой интервьюера, человека, который как бы оказывается в двойной тени: тени априорного недоверия к социологии опросов и тени непрозрачности самой опросной индустрии. За скучным названием выпущенной нами в РАНХиГС на днях книги «Методический аудит массовых опросов» скрывается желание показать, что «общественное мнение» как таковое появляется на свет не в голове среднестатистического гражданина и не в таблицах московского интеллектуала, а в сложной коммуникационной игре, в которую вступают неразличимые, спрятанные от посторонних глаз интервьюеры и обыватели. Вступают там, где осмысленный разговор, по идее, состояться не может, где нет места для мысли и чувства: у мусорного бачка, в пропахшем табаком подъезде, на зарешеченной лестничной клетке.

Интервьюер, по мнению многих «ученых» от опросной технологии, – попугай, повторяющий слова одних и регистрирующий ответы других. «Как вы в целом относитесь к деятельности Путина на посту президента – хорошо, плохо или безразлично?» «Что вы понимаете под словом «демократия»?» «Если выборы в Государственную думу состоятся в ближайшее воскресенье…» и т. д. и т. п. Вопрос – ответ, вопрос – ответ. Это одно большое заблуждение. Чтобы увидеть, что на самом деле скрывается за стройной линейкой 86% «россиян», одобряющих директивы Кремля, нужно отказаться от этой удобной парадигмы, игнорирующей и ситуацию, в которой производится «общественное мнение», и акторов – конкретного респондента и конкретного интервьюера, которые его производят.

Сопутствующая информация

Короткие ответы есть только в отчетной документации или на допросе. Человек не приспособлен к реактивным репликам, если даже его принуждает к этому монотонное зачитывание вопросов из стандартизированной анкеты. Он рассуждает, обосновывает сказанное, приводит примеры, рассказывает истории. С приходом современных технологий и требованием тотальной регистрации происходящего у исследователя, проводящего массовые опросы, накапливаются терабайты ценнейшей информации о том, как проходило интервью, о чем говорили люди, отвечая на тот или иной вопрос, отказываясь от ответа или вовсе от интервью. Информация называется сопутствующей, а к данным добавляется приставка «пара». Эти данные и есть, собственно говоря, настоящее «общественное мнение», а не его уплощенный и грамотно упакованный суррогат в виде результатов опросов. Не так важно, какой вариант ответа выбрал человек, важно, как он осуществлял этот выбор, на что опирался в своем суждении. Только здесь и открываются широкие смысловые просторы настоящих мнений, скрытые не только от журналистов, но и от исследователей, увлеченных исключительно количественным анализом данных.

Неслучайная выборка

Не раскрою большой тайны, сказав, что те методологические киты, на которых сегодня стоит российская индустрия опросов, вовсе не киты. Всеобщая мода на случайные выборки давно себя изжила. Ареал случайных выборок чрезвычайно узок, делать их сложно и дорого, поэтому исследователи сегодня обычно имитируют случайность или вовсе приписывают случайность конформным, т. е. выполненным по тем или иным соображениям, направленным на облегчение полевых работ, выборкам. В России, как и в любой части мира, доминируют неслучайные выборки, а значит, разговор о репрезентативности или случайной ошибке выборки становится пустым звуком, оправдательной стратегией собственной беспомощности. И это – одна из трагедий российской опросной отрасли. Проблема состоит не в том, что когда-то произошел отказ от случайных выборок, а в том, что этот отказ никто до сих пор не признал. Черное называется белым. Вводятся в заблуждение не только заказчики, но и исполнители, студенты, граждане. «Мы-то знаем, как все происходит, но другим знать не нужно». «Просто опасно выносить сор из избы». «Нам не нужны провокации, дайте нормально работать» – типичная реакция региональных полстеров, производящих большую часть всего опросного материала в стране, на методический аудит.

Слагаемые мифа

Да и сами массовые опросы, превратившиеся в одобряемый и осуждаемый фетиш, в реальности – весьма ограниченный по применимости инструмент. Им нельзя померить всё и вся. Базовое условие эффективного и ответственного измерения общественного мнения заключается в наличии объекта, самого этого мнения, в повседневном мире респондента.

Безусловно, можно спрашивать о том, чего нет. У человека есть воображение, которое позволяет создавать ему новые миры. Но нельзя, опираясь на выдумки и фантазии, действовать в мире реальном, как если бы все описанное и составляло его базовые атрибуты. Так слагаются мифы: о пассивности народа, о никчемности и политической беспомощности региональных лидеров, о неэффективности и коррупции, о массовой поддержке, об угрозах извне и т. д. Большинство из них – медийные симулякры, которые поддерживаются целой отраслью и поддерживают ее саму на плаву. Подавляющее большинство вопросов, задаваемых респондентам, им не понятны, не интересны, не нужны. Индустрия требует от них лишь принятия правил игры, смыслового отстранения от происходящего и быстрых, на уровне психофизиологических реакций, ответов. Потому откровенные полстеры иногда называют анкеты стимульным материалом, а респондентов – испытуемыми.

Не понял

Сфера политического, которую в последние годы административная вертикаль тщательно стерилизовала, оказалась полностью выведенной из обыденности. Политическая активность в массовом сознании давно приравнена к актерскому мастерству. Политики – это жители голубых экранов, ничем не отличные от народных артистов, клоунов и певцов. Их оценивают по манере держаться, уместным шуткам, речевым оборотам, смеху. В такой ситуации нельзя спрашивать о пользе или эффективности деятельности. У представления, разыгрываемого на сцене, эффективность задается эффектом или впечатлением от хорошо сыгранной роли. Экономическая тематика тоже почти не схватывается вопросами о доходах и расходах, материальном благополучии и кредитном поведении. Точнее, схватывается, но как череда недопониманий, сбоев, приписок и опечаток. Составляя анкеты, исследователи не учитывают вымышленность, нереальность и чуждость большинства вопросов обыденной жизни респондентов. Последние принимают правила игры простым и весьма эффективным способом – «напишите, что считаете нужным» или «как вам удобней, так и поступайте».

Многие годы мы гонялись за фабрикантами-интервьюерами, подделывающими анкеты, имитирующими интервью со своими знакомыми, заполняющими анкеты, но сегодня мы понимаем, что непосредственным участником такой имитации зачастую становится сам респондент. Ему не понятно, не известно и не нужно все то, что предлагается в анкете. Этот отчужденный мир общественного мнения, конструируемый где-то извне, – всего лишь отблеск колониальной политики принуждения, инкорпорированной в опросную технологию. Именно поэтому я уверен, что за скучным и наукообразным термином «методический аудит массового опроса» сегодня скрывается чуть ли не последняя возможность раскрыть тайны повседневного мира, включить граждан в настоящий, а не имитативный диалог о волнующих их проблемах, каким бы деструктивным он не казался нам на первых порах. Только в таком диалоге, а не в комфортных, но зачастую лишенных какого бы то ни было смысла цифрах опросов может проявить себя та широкая палитра взглядов, суждений и мнений, которую можно называть подлинно общественной.

Автор – директор Центра методологии федеративных исследований РАНХиГС