Великая война за независимость 2000–2016 годов
Политик Леонид Гозман о том, как российская власть понимает собственную свободу
Инстинкт свободы свойственен каждому живому существу. Попробуйте удержать кошку в одном положении – она начнет вырываться. Власть ведет себя так же.
Иван Грозный в своем знаменитом письме королеве Елизавете поражался, как неправильно организовано государственное управление в Англии: мы-то, мол, думали, ты в государстве своем государыня, а у тебя люди решают, да мало что люди – мужики торговые. Это он о парламенте. Власть, в его понимании, да и в понимании большинства его преемников, не должна быть связана ничем.
Конечно, и Василий Шуйский целовал крест народу, обещая не казнить без вины и семей не преследовать, и Николай II в октябре 1905 г. даровал манифест. Так ведь и Анна Иоанновна подписала кондиции, но через три недели «изволила изодрать». С остальными попытками ограничения самовластия происходило примерно то же самое.
Конституция Российской Федерации опрометчиво декларировала, что источником власти является народ. А значит, власть должна быть ему, народу, подконтрольна. В лихие 90-е, действительно, было движение в этом направлении – выборы, свободная пресса и проч. Но в 2000-х власть начала великую войну за независимость себя от каких-либо ограничений. Именно эта война является инвариантом российской политики все последние 15 лет.
Война идет сразу на нескольких фронтах.
Кадровая независимость. Любые позиции в системе государственной власти должны заниматься лишь по распоряжению сверху и никак иначе. Эта установка имеет не только сугубо рациональную, но и, по-видимому, эмоциональную и эстетическую основу. Именно поэтому электоральный процесс был организован таким образом, чтобы не просто обеспечивать исполнительной власти полный контроль, но и вообще не допускать независимых людей не только в Думу, но даже и в муниципальные собрания. Замена Владимира Чурова Эллой Памфиловой может, кстати, означать ослабление этого эмоционально-эстетического компонента – отказ от ковровых бомбардировок и так разгромленного (или кажущегося властям разгромленным) противника.
В ряде случаев, не полагаясь на «волшебство», власть вообще отменяла выборы, как это в свое время произошло с выборами губернаторов и в значительной степени мэров. С той же целью полностью уничтожена не только система разделения властей, но и сами ненужные ветви власти, т. е. все, кроме исполнительной.
Независимость от критических оценок. Власть старается сделать все, чтобы никто не мог оценивать результаты ее действий (или бездействия). В выступлениях первых лиц и в официальных отчетах речь идет о достижениях, которые средний гражданин в принципе не способен проверить. Например, о пресловутом вставании с колен или, если брать примеры последнего времени, о том, насколько успешной была наша операция в Сирии. Информацию подобного рода человек получает только с экрана и никогда не может проверить ее непосредственно.
Контроль за СМИ позволяет закрепить выгодную властям картину мира – война на уничтожение, которую весь мир якобы ведет с Россией, если не снимает, то обесценивает вопросы о различных аспектах качества жизни. Ну а должности, призванные давать обществу независимую от властей оценку происходящего – например, уполномоченные по правам человека, правам ребенка, правам бизнеса и т. д., – замещаются людьми абсолютно лояльными и предсказуемыми.
Независимость от международных обязательств. Стремление освободить себя от обязательств, вытекающих из подписанных Россией международных договоров, резко обострилось после присоединения Крыма. Для обеспечения себе свободы рук властью используются весьма неожиданные логические построения. Во-первых, это требование стабильности партнера по договору. Так, соглашения с Украиной можно не выполнять потому, что после майдана это другое государство. Понятно, что по такому основанию можно по факту денонсировать любой договор – сказать, например, что Франция с Олландом принципиально отличается от Франции времен Саркози. Во-вторых, партнеры обвиняются во враждебной по отношению к России политике – фактически в том, что они ведут войну против нашей страны. В этих условиях вопрос о соблюдении обязательств просто снимается. И в-третьих, власть апеллирует к таким конструктам, как историческое право, сакральность территории, защита соотечественников и прочим, которые априори объявляются более значимыми, чем формальное право. Удобство этих конструктов еще и в том, что они абсолютно не верифицируемы, а значит, власть имеет монополию как на постановку таких вопросов, так и на объявление их разрешенными. Неизбежно возникающие исторические аналогии столь ужасны, что о них лучше не говорить. Концептуальная независимость. Власть не только на уровне конкретных действий, но даже и на уровне деклараций отказывается от работы на благо населения как от приоритетной для себя задачи. Так, в принятой недавно Концепции национальной безопасности говорится, что ее цель – обеспечение статуса России как великой державы. Безопасность граждан, их защита от внешних и внутренних угроз в концепции, конечно, тоже упоминаются, но далеко не на первых местах. Величие, историческая миссия и престиж, причем не только для целей пиара, но и на самом деле замещают собой в сознании властей здравоохранение, образование и экологию. Так, владетельный князь мог считать возведение собора задачей важной, а, допустим, распространение грамотности – нет. Соборы получались великолепные, до сих пор любуемся. Но феодализм как система не выжил.
Автор – президент фонда «Перспектива»