Часть российских аналитиков скептически оценивают политический потенциал протестов в ближайшем будущем: в условиях экономического кризиса россияне, адаптируясь к кризису, предпочтут заниматься огородами, а не демонстрациями. По мнению других комментаторов, в России правителей обычно снимают элиты (в результате дворцовых переворотов), а не народные восстания. Однако сами дворцовые перевороты часто выступают функцией социальных протестов. Так, анализируя случаи отстранения от власти президентов стран Южной Африки с конца 1970-х гг., Катрин Хохштетлер приходит к выводу, что импичмент президента парламентом был успешен только при наличии широкомасштабных уличных протестов. Если же парламент пытался действовать в одиночку, снять президента не получалось.
Число протестных акций в России увеличивается как минимум с 2014 г. По данным Центра социально-трудовых прав, в 2015 г. в России были зафиксированы 409 трудовых протестов, на 40% больше, чем в 2014 г., в котором цифры уже были рекордными (статистика ведется с 2008 г.). По данным Центра экономических и политических реформ, в сравнении с протестами 2011–2012 гг. нынешние протесты имеют преимущественно экономический характер и смещаются в сторону малообеспеченных и безработных граждан. Протестующие выдвигают сугубо экономические требования и открещиваются от политической повестки. Значит ли это, что политической угрозы Кремлю нет?
Ответ на этот вопрос состоит из двух частей. Первая часть связана со спецификой поддержки российских властей. Политолог из UCLA Дэниэл Трейсман еще в 2009 г. показал, что рейтинги одобрения российских президентов – Бориса Ельцина и Владимира Путина – в 1990-х и 2000-х устойчиво коррелировали с объективными экономическими показателями развития страны и оценками собственного экономического благополучия российскими гражданами. В этом смысле россияне вполне рационально одобряют власть, при которой растет их благосостояние.
Зависимость рейтинга от экономики с некоторыми оговорками сохранилась и сегодня. Лишь в 2011–2012 гг. рейтинг Путина падал, несмотря на рост оценок экономической ситуации. В последнее время связь между двумя индексами снова заметна. Как отмечает социолог «Левада-центра» Денис Волков, оценки экономической ситуации с середины лета 2015 г. вновь начали ухудшаться и к концу года приблизились к минимумам «черного декабря» 2014-го. Вскоре наметилось и снижение президентского рейтинга: уровень одобрения Путина опустился с 88% в октябре 2014 г. до 82% в январе 2016-го.
Вторая часть ответа связана со спецификой российского режима. Как отмечалось ранее, неопатримониальный российский политический режим близок по своей специфике режимам Экваториальной Африки (Замбия, Зимбабве, Кения, Малави, Нигерия), которые характеризуются единоличным управлением «большого человека», систематическим клиентелизмом, лежащим в основе политической поддержки, слабыми институтами и размытыми границами между частными и государственными ресурсами. В неопатримониальных системах правящий глава или клан удерживает власть с помощью системы личного патронажа, основанной на неформальных отношениях лояльности и личных связей, а не на идеологии и не на законе. Политологи Майкл Браттон и Николас ван де Валле подчеркивают, что для выживания таких систем особенную угрозу несет именно экономический кризис, поскольку неопатримониальные лидеры удерживают лояльность широких групп населения почти исключительно за счет перераспределения экономической ренты. Соответственно, затяжной экономический кризис лишает власти возможности и дальше покупать лояльность широких слоев населения.
В неопатримониальных системах затяжной кризис приводит к появлению изолированных спорадических и сугубо экономических протестов. Часто протесты возникают из-за конкретных нововведений властей, ущемляющих материальные интересы отдельных групп, и ставят задачей разовое повышение благосостояния конкретной группы протестующих, а не системные политические изменения (студенты, выступавшие против сокращения размера госстипендий в Бенине или нехватки преподавателей в Нигере). Поскольку исходная волна протеста кажется незначительной и разовой, правители обычно недооценивают их значение. Но постепенно протесты становятся все более политизированными, и к ним все чаще присоединяются более значительные группы населения. Так, в Замбии начиная с 1985 г. к протестам административных работников постепенно присоединились врачи и медсестры, что привело к волне крупных забастовок в общественном секторе. Так было и в 2009–2010 гг. в России: например, во Владивостоке и Калининграде протесты начались с экономической повестки, а закончились политической. Подобная динамика наблюдалась и на Украине в преддверии майдана 2014 г. Протесты первой волны возникали исключительно в городах и не имели ярко выраженных организаторов или лидеров.
Власти Экваториальной Африки пытались подавить протесты на начальной стадии, либо с помощью репрессий, либо путем небольших избирательных материальных уступок. Репрессии чаще применялись к протестам с выраженной политической повесткой; экономические подачки обычно оказывались эффективнее для подавления протеста. Однако на фоне кризиса недовольство населения все больше росло, истощая резервы властей по заливанию проблемных зон деньгами, что в течение пары лет обычно вело к появлению у протестов политической повестки. Протестующие постепенно начинали связывать свои экономические требования с коррупцией в верхах и неэффективностью управления в стране. Например, в Заире протестующие обвинили президента Мобуту Сесе Секо в нечестно добытом богатстве, хранившемся на счетах в швейцарском банке. В Кот-д’Ивуаре объектом критики стало строительство базилики Ямусукро – позолоченной копии собора Святого Петра в Риме – в родной деревне президента Уфуэ-Буаньи, стоившей баснословных $145 млн. Постепенно протесты, направленные против личностей отдельных политиков, принимали продемократическую направленность и часто вели к либерализации режима.
Нынешние спорадические протесты в России сильно напоминают первый этап протеста в неопатримониальных режимах Африки и могут потенциально привести к политическому кризису, в случае если экономическая рецессия затянется на несколько лет. Успешность протестов зависит от групп, готовых принять в них участие. Скажем, протестный потенциал бюджетников ограничен: бюджетники полностью зависимы от государства, а старая профсоюзная культура бюджетного сектора склонна подавлять тех, кто высовывается.
Основанные на перераспределении ренты неопатримониальные государства не обеспечивают условий для защиты прав собственности, а распространение госкорпораций, чрезмерное госрегулирование и коррупция препятствуют экономическому развитию. Поэтому в таких системах бизнес и средний класс склонны солидаризироваться с протестным движением, что повышает его шансы на успех. Подобная динамика наблюдается и в России. Данные Центра экономических и политических реформ показывают качественные изменения протестного потенциала российского общества по сравнению с 2011–2012 гг., расширение его социальной базы, в том числе за счет бизнесменов.
Уникальность нынешней ситуации в России такова, что государству больше не по карману успокаивать даже бюджетников. «Регионам придется действовать крайне осторожно, – говорил в интервью «Независимой газете» директор Центра политической информации Алексей Мухин. – Нынешний кризис в том числе имеет сильный медийный характер. Кругом разговоры о том, что плохо и будет еще хуже. В таких условиях любые непопулярные действия со стороны властей приводят чуть ли не к панике. Теперь если власти захотят урезать какие-то социальные выплаты, то им нужно будет в прямом смысле советоваться с населением».
При этом удар по экономике услуг привел и к другим последствиям: значительная часть работников здесь – приезжие из глубинки. Ухудшение ситуации на рынке может привести к обратной внутренней миграции: люди, потерявшие работу, будут стремиться назад в свои города, где стоимость жизни значительно меньше. Такая волна может привести к расширению географической и социальной группы недовольства, а также, если учесть близость выборов, к расширению зон протестного голосования.
Социологи предсказывают, что уже через год-полтора рейтинг доверия к власти может значительно упасть, а латентное недовольство россиян своим положением вырасти, что может привести к волне протестных действий. Надо думать, что власти готовятся к такому варианту событий.
Авторы – докторант Колумбийского университета (Нью-Йорк); директор по развитию фонда «Свободная Россия»