Будущее государства и государство будущего

На рынке предсказаний будущего государства сейчас лучше всего представлены два направления мысли. Есть представление о грядущем государстве-сервисе, которое соединяет производителя и потребителя услуги, а само при этом минимизируется или автоматизируется едва ли не полностью. Это сетевое государство, государство-Uber, не «вертикаль власти», а координатор горизонтальных структур гражданского самоуправления и самообслуживания. В этом сценарии либертарианской мечты за государством остаются только функции легитимного насилия (охрана границ, армия, полиция, пенитенциарная система) – хотя и тут фронтальные армии и линейные войны оказываются заменены частными военными компаниями – операторами дронов и беспилотников и гибридными конфликтами, в которых главное – не прямое насилие, а пропаганда и медиаэффект. Даже фискальные функции максимально приближаются к земле – к конкретному налогоплательщику, он же потребитель госуслуги.

В таком взгляде есть резон: новые технологии способны сильно индивидуализировать гражданское бытие как посредством возвращения элементов прямой демократии (перманентный референдум через сетевые ресурсы), так и техническими средствами. Например, истинной «властной вертикалью» больших городов является труба центрального отопления. Если тепло и энергию в каждый дом будет поставлять индивидуальный источник энергии, это изменит и систему городского управления, и гражданское сознание.

Другой популярный сценарий выглядит направленным прямо в противоположную сторону, но, возможно, не так уж сильно отличается от первого, а вписывается в него (или поглощает его – в зависимости от точки зрения). Речь идет о так называемом «новом социализме» – порядке, при котором граждане развитых стран получают прямой денежный доход за сам факт своего гражданства. Заинтересовавшая многих россиян новость из Финляндии – правительство решило выплачивать каждому гражданину 550 евро в месяц – пока представляет собой на самом деле вариант знакомой нам монетизации льгот: замены социальных гарантий денежными выплатами. Референдум по аналогичному предложению состоится в июне 2016 г. в Швейцарии: предлагается выплачивать каждому жителю страны, включая несовершеннолетних, гражданский доход «на уровне человеческого достоинства». С января этого года «безусловный основной доход» начали получать жители голландского города Утрехта.

Обращают на себя внимание участившиеся в последнее время публикации социологических и политологических исследований, доказывающих, что старый трюизм насчет рыбы и удочки неверен: наилучшие результаты в борьбе с бедностью показывают не социальные программы (требующие дорогого и многочисленного аппарата учета и контроля), а прямая раздача денег домохозяйствам. Объясняется это обычно гуманистическими аргументами: богатые считали, что бедные бедны из-за своей собственной лени и порочности, потому обставляли получение помощи сложными и унизительными условиями, полагая, что иначе реципиенты все пропьют и прогуляют. А оказалось, что бедные бедны потому, что их несправедливо исключили из глобальной системы распределения благ, и если просто дать им денег, то потратят они их как все нормальные люди – на дополнительную еду и на вещи для детей.

Но если оставить в стороне моральные соображения, становится видно, к чему сводится эта политика: к прямой стимуляции потребительского спроса. Автоматизация и роботизация производства, повышение его эффективности и производительности труда одновременно сделают общества первого мира более богатыми и уничтожат миллионы рабочих мест. В экономике постдефицита (post-scarcity economy) первым долгом гражданина становится не производство, а потребление – участие в консюмеристской цепи, запускающей движение крови по сосудам экономики. Она и есть та «общественная система распределения», из которой принудительно исключены бедные. Именно об этом говорил недавно один из самых успешных инвесторов в мире Рэй Далио, глава Bridgewater, рассуждая о «вертолетных деньгах» – прямых выплатах домохозяйствам как инструменте стимулирования спроса.

Для России это звучит, с одной стороны, как сказки о коммунистическом будущем, где «от каждого по способностям, каждому по потребностям», с другой – подозрительно знакомо. В некотором роде мы уже показали всей планете, как выглядит государство – распределитель ренты (только не высокотехнологической, а сырьевой), правящее армией пенсионеров, бюджетников и псевдозанятых – работников многочисленных инспекций, контрольных, проверяющих и специальных служб. В этой системе первая добродетель гражданина тоже никак не высокая производительность труда – его труд никому не нужен, – а лояльность, выражающаяся в пассивности. Закат эпохи углеводородов принудительно изгоняет Россию из радужного нефтяного рая в реальность, где ножки протягивают по одежке, а не наоборот. Не успела ли она показать, как не раз в истории уже было, бюрократизирующейся и одержимой традиционными левыми симпатиями Европе, «как не надо»?

Интересно, что в обоих сценариях становится видно, что централизованное государство растворяется, уступая, с одной стороны, системе все более и более мелкого местного самоуправления, с другой – наднациональным образованиям, экономическим и политическим межгосударственным союзам. Это больше всего напоминает ситуацию зрелого Средневековья до наступления эры абсолютизма: вольные города, мелкие княжества и графства в составе структур вроде Священной Римской империи (глава которой избирался) или Ганзейского союза, а над всем этим – объединяющее представление о Christendom, крещеном мире (со сходной идеей, что его ценности надо прозелитически распространять среди пока еще не просвещенных народов).

Интересная повторяющаяся деталь в любых прогнозируемых сценариях: признаком будущего все чаще оказывается повторение средневековых практик на новом техническом уровне. Культ ручного труда, мейкерство и ремесленничество, работа из дома (компьютер как новая прялка), саморегулируемые организации – новые цеха и даже новые частно-государственные сервисы, подозрительно напоминающие старые добрые откупы (возможно, российский проклинаемый всеми «Платон» потом покажется непонятым предвестником новой эры). С другой стороны, все, что напоминает о «большом государстве» XIX–ХХ в., оказывается ведущим к отсталости и проигрышу в глобальном соревновании: большие армии, финансируемые государством производства, иерархическая бюрократия и унитаризм.

Мы не до конца отдаем себе отчет, до какой степени наши недекларируемые, но подразумеваемые представления о государстве и гражданском бытии сформированы эпохой абсолютизма. Идеи националистического патриотизма, мечты о просвещенной монархии (выступающей в наше время под псевдонимом «авторитарной модернизации»), ассоциирование централизации и эффективности, зачарованность масштабом – все это этика и эстетика абсолютистских европейских монархий и их наследниц – национальных промышленных держав.

Поэтому все сценарии среднесрочного будущего можно прочитать как единый сценарий перехода в эпоху постэтатизма. Будет ли новое государство невидимым, или всепроникающим, или и тем и другим одновременно? Ведь понятно, что тотальная транспарентность, электронный документооборот, все вариации на тему «открытого правительства» и пресловутый «Большой брат», всевидящее око государства, – это на самом деле одно и то же. Государство будущего станет прозрачным – но и гражданин будущего станет абсолютно проницаем. Каждый миг его жизни будет запечатлен многочисленными службами видеонаблюдения, но и описан им же самим совершенно добровольно на страницах социальных сетей – новых аренах гражданского бытия, где, возможно, мы вскоре будем и баллотироваться, и голосовать, и заявлять протесты, и потреблять госуслуги.

Автор – политолог, доцент Института общественных наук РАНХиГС