О девальвационных эффектах налоговых новаций Минфина
Академик РАН Александр Некипелов отвечает на статью министра финансовО девальвационных эффектах налоговых новаций Минфина
Возьмем публичную отчетность за первое полугодие 2015 г. шести крупнейших российских НК («Роснефть», «Лукойл», «Газпром нефть», «Татнефть», «Башнефть» и «Сургутнефтегаз»), на которые приходится более 85% добычи в стране. Рост EBITDA согласно этой отчетности составил 113 млрд руб., или 8%. При этом рост добычи за данный период – 5%. Таким образом, из 8% прироста показателя EBITDA 5% связаны с расширением производства и обеспечены за счет инвестиций (которые, к слову, увеличились на 144 млрд руб. (20%), а оставшиеся 3% связаны с увеличением глубины переработки из-за ввода новых установок по программе модернизации.
На статью «Брать или не брать» (№187 от 07.10.2015, стр. 07)
Статья министра финансов Антона Силуанова с обоснованием подходов министерства к налогообложению нефтяной отрасли претендует на объективность. Более того, уважаемый министр хочет «расставить все точки над i», т. е. предполагает последнее слово оставить за собой.
Между тем вся реальная картина функционирования нефтяной отрасли и ее взаимоотношений с бюджетом остается за кадром, и у читателя может сложиться впечатление, что нефтяная отрасль и нефтяные компании всячески пытаются изъять средства из бюджета государства. В действительности все обстоит ровно наоборот.
Специалистам и, конечно же, самому Министерству финансов хорошо известно, что нефтегазовая отрасль обеспечивает более 40% доходов федерального бюджета. Уровень изъятия средств из нефтяной отрасли кратно превышает уровень налогообложения других отраслей российской экономики. У российских нефтяных компаний этот уровень является одним из самых высоких в мире и уступает лишь соответствующему показателю у компании Saudi Aramco (Саудовская Аравия). В текущем году общая доля фискальных изъятий государства в совокупном доходе нефтяных компаний составит 82%.
Теперь об аргументах и логике изложения в статье министра финансов. Антон Германович начинает свой анализ с понятия «вычет» и анализа формул НДПИ и экспортной пошлины. Следует заметить, что манипуляции с формулами налогообложения – любимое занятие в министерстве. Не так давно в рамках так называемого большого налогового маневра за счет изменения этих же самых формул Министерству финансов удалось изъять из нефтяной отрасли несколько сотен миллиардов рублей.
Министр уверяет, что «выгода нефтяных компаний от изменения суммы вычета в рублях только по НДПИ на нефть составит порядка 500 млрд руб., что практически полностью обеспечивает рост показателя EBITDA российских нефтяных компаний». Однако в письмах и обоснованиях, которые были подготовлены нефтяными компаниями и которые имеются в распоряжении министерства, показано, что никакого дохода от девальвации нет и в помине. И совершенно непонятно, почему Минфин оперирует номинальными показателями, которые не подтверждаются в отчетных документах компаний.
Второй момент, на который Минфин закрывает глаза, – это плановый рост базовой ставки НДПИ, уже заложенной в законодательство. Силуанов пишет, что с 2014 по 2016 г. размер вычета по НДПИ увеличится с 570 до 950 руб. на тонну, т. е. на 380 руб. При этом базовая ставка, которая в формуле НДПИ умножается на результат от этого вычета, растет примерно на ту же величину (857 – 493 = 364). Это в 2016 г., а в 2017-м рост составит уже 426 руб.
Фактически, и нефтяные компании об этом уже заявляли, увеличившиеся за этот период рублевые доходы от экспорта нефти в размере 200 млрд руб. были съедены ростом стоимости нефти для российской переработки после увеличения НДПИ в рамках принятого налогового маневра.
Предложение изъять девальвационную прибыль несостоятельно еще и потому, что в мире никто не изымает у конкретных отраслей доход от изменения курса (ведь часть прибыли от курсовой разницы изымается через налог на прибыль). Если же говорить о нефтяной отрасли, заметим, что половина добываемой нефти потребляется внутри страны, а это означает, что «дополнительный доход» нефтяников от экспорта нефти практически равен дополнительному расходу при покупке нефти для переработки. Аргумент, что нефтяники не покупают нефть, а просто используют для переработки ту нефть, которую сами же и добыли, также несостоятелен, по той простой причине, что отрасль функционирует в рыночной экономике и ее доходы и расходы определяются рыночными ценами.
Наиболее интересный фрагмент статьи посвящен анализу «макроэкономического аспекта влияния роста инвестиций», тем более что он предваряется предложением «мыслить шире одной нефтегазовой отрасли». Удивляет озабоченность Минфина ростом инвестиций в нефтяных компаниях. То есть если отрасли в условиях экономического спада и двукратного падения цен на нефть удается удерживать и даже наращивать инвестиции, то это плохо?!
Идем далее. Министр делает вывод, что увеличение валового объема инвестиций в нефтяном секторе в текущих условиях становится прямым препятствием для процесса диверсификации экономики. В рамках «более широкого» взгляда на экономику хотелось бы отметить, что инвестиции нефтегазовой отрасли порождают мощный мультипликативный эффект, который также, в свою очередь, тормозит падение инвестиций и производства в других отраслях российской экономики. Возможно, это расстраивает Министерство финансов, но в России привыкли этим гордиться.
Министр отмечает, что «источником средств для увеличения инвестиционных программ» стал, оказывается, «рост дефицита бюджета». Однако в реальности именно бюджет оказался крупнейшим получателем девальвационной прибыли. За счет колоссального обесценения российской валюты верстать его удается с малым дефицитом, хотя это и означает дисконтирование социальных обязательств.
Как хочет нас уверить господин Силуанов, «представители нефтяных компаний кивают на валовые показатели инвестиций и добычи» и не обращают внимания на операционные издержки. Более того, по словам министра, «операционные издержки российских компаний активно растут». Откуда у Минфина такие сведения, остается только догадываться. По крайней мере, согласно официальной отчетности уровень операционных издержек в российских нефтяных компаниях значительно ниже, чем у большинства конкурентов. Так, по итогам первого полугодия 2015 г. операционные расходы на добычу «Роснефти» составили $2,8 на баррель н. э., аналогичные показатели «Лукойла» и «Газпром нефти» – $4,5 и $4 на баррель н. э. соответственно. При этом расходы на добычу зарубежных конкурентов – в диапазоне от $8 (Statoil) до $17 (Chevron) на баррель н. э.
Теперь по поводу макроэкономических последствий налоговых новаций Министерства финансов. Отраслевые расчеты показывают, что после определенного роста доходов бюджета от нефтяной отрасли в 2016–2018 гг. в дальнейшем они начнут снижаться. Причина – в существенном повышении налоговой нагрузки, приводящей к значительному снижению инвестиций в разведку и добычу.
Предлагаемые налоговые новации нарушают хрупкий баланс доходов, инвестиций и производства, пока еще сохраняющийся в отрасли. В результате за ближайшие три года инвестиции в отрасль уменьшатся на 2 трлн руб., а добыча нефти сократится на 100 млн т, сформируются условия для долгосрочного тренда снижения производства. Потери доходов бюджета, вызванные падением производства, в конечном итоге существенно превысят дополнительные доходы государства в 2016–2018 г. Тем самым, предлагаемые Минфином нововведения не только утрачивают всякий смысл, но, как мы видим, создают угрозу бюджетному процессу в среднесрочной и долгосрочной перспективе.
Поразительным также выглядит утверждение министра, что издержки нефтяных компаний, оказывается, «финансируются» повышением процентной ставки в экономике. При том что на самом деле издержки компаний, не только нефтяных, повышением этой ставки не просто не финансируются, а катастрофически усугубляются. Впрочем, стоит ли удивляться: в последнее время министр не устает радовать общественность теоретическими новациями. Оправдывая тяжелые последствия для экономики страны от проводимой макроэкономической политики, Антон Германович уже не раз заявлял и о том, что если бы в докризисные времена отчисления в резервные фонды были больше, то рубль не оказался бы столь «переоцененным», а следовательно, и его падение не было бы столь обвальным. В реальности же отчисления налоговых доходов государства в резервные фонды преследовало цели стерилизации денежной массы, а потому содействовало не снижению, а повышению курса рубля.
Несомненное положительное следствие статьи господина Силуанова состоит в переводе дискуссии в публичную плоскость. Хотелось бы надеяться, что мнение ее участников – нефтяных компаний, экспертного сообщества и общественности – будет услышано и принято в расчет при принятии окончательного решения.
Александр Некипелов, академик РАН, Москва