«Нобель» за человечность

Нобелевская премия по литературе писателю из Белоруссии Светлане Алексиевич – событие, помогающее уяснить современное место и значение литературы на русском языке.

Прежде всего это подтверждение давно состоявшегося факта: русская литература – явление глобальное, привязанное не к государству, а к пространству языка и ценностей, и ценности эти европейские. Родившаяся на Украине, выросшая в Белоруссии и прожившая 12 лет в Европе Алексиевич пишет по-русски и известна сегодня за границей едва ли не больше, чем дома. Как уже было в случае с Пастернаком, Солженицыным и Бродским, такая диспропорциональная популярность – опасный симптом не для писателя, а для его родины. То, что наиболее востребованными писателями в современной России оказываются Виктор Пелевин и Захар Прилепин, свидетельство нравственной изоляции отечественной литературы, и решение Нобелевского комитета поможет эту изоляцию преодолеть.

Язык и общее непроработанное прошлое – две вещи, которые по-настоящему связывают огромное количество людей на постсоветском пространстве. Ровно с этими двумя вещами работает документальная проза Алексиевич. Все ее книги – части огромного полотна «Хроники утопии», работающего с памятью о советском прошлом – Великой Отечественной («У войны не женское лицо» и «Последние свидетели»), войне в Афганистане («Цинковые мальчики»), чернобыльской трагедии («Чернобыльская молитва») и распаде СССР («Время секонд хэнд»). Проработка и осмысление общего для всех опыта – единственно действенный способ самостроительства нации. Когда государство отказывается нести ответственность за прошлое, предлагая обществу мифы и манипуляции, эту ответственность может брать на себя литература.

Алексиевич пишет художественно-документальную прозу, сама она определяет свой жанр как «человеческие голоса». Это прямая речь, тщательно отобранная из огромного количества интервью (по 500–700 на книгу). Вручение главной литературной премии книгам, многими определяемым как журналистика, сигнализирует о том, где располагается сегодня центр тяжести литературного процесса. Nonfiction теснит беллетристику, как современное искусство теснит классическое. Тем примечательнее, что в этой новой неклассической форме с новой силой звучит голос маленького человека – классическая тема большой русской литературы.

Нобелевскую премию по литературе принято обвинять в политизированности. Это справедливо, и случай Алексиевич, не скрывающей своего неприятия попыток советского реванша в России, не исключение. Но то, что литература может быть фактором политики, оказываться влиятельной не только в своей сфере, но в «большом мире», – лучшее признание силы и значимости слова. И это само по себе прекрасная новость.