Тайная собственность должна стать явной

На прошлой неделе Следственный комитет объявил руководство Республики Коми практически в полном составе «преступным сообществом», возглавлявшимся лично губернатором Вячеславом Гайзером. Случаи коррупции отмечаются во многих странах, но сложно отрицать, что в России она приняла характер эпидемии – причем мы сталкиваемся не столько с коррупцией (т. е. подкупом должностного лица ради обхода того или иного закона), сколько со злоупотреблением властью (когда чиновники с соблюдением формальных процедур устанавливают нормы, позволяющие им обогащаться).

Чем вызвано такое положение вещей? Ответ очевиден: столетия власть в России не сменялась демократическим (и иным конкурентным) путем. Правители уходили с престолов (или кресел) только в мир иной, и потому после непродолжительного периода смуты вознесшиеся на вершину государственной иерархии персоны считают себя царями. Страна управляется как монархия – при потешной Думе и выступающем ширмой правительстве: если в процессе обсуждения бюджета на следующий год монарх решил нарушить как минимум два федеральных закона (о бюджетном правиле и индексации пенсий на уровень инфляции), то парламент тут же их отменит. Это отношение к законам транслируется по всей «вертикали» – и, будем справедливы, присуще не только нынешнему руководству страны, но и почти всем предшествующим ее вождям.

Демократы и либералы скажут на это, что как раз недостаток демократии не позволяет сделать власть подотчетной, законы соблюдающимися, а общество свободным. Я рад был бы с этим согласиться, но не вижу шанса воплотить желаемое на практике – хотя бы потому, что ездят в свою резиденцию на велосипедах руководители тех государств, богатство которых зависит от большего числа факторов, чем объем добычи нефти и цена на нее. Если же вклад большинства граждан в созидание национального богатства минимален, то и демократическое их мнение мало кому интересно.

Проблема, которая мешает России развиваться, не в том, что ее правители стремятся к обогащению. Она в том, что это обогащение даже самой властью (не говоря уже о прочем населении) воспринимается как криминальное. Формально Россия – европейская страна, демократия, в которой уважаются права человека, но на деле она напоминает нефтяной эмират и управляется не так, как управляются эмираты, лишь по воле случая. Отсюда и возникает экономика офшоров и черного нала, подставных лиц и родственников, на которых записаны активы, отсюда проистекает непримиримая борьба с 20-й статьей Конвенции против коррупции. Россия не столько страна богатой бюрократии – это страна богатой бюрократии, которая вынуждена строить из себя нищих слуг народа. Декларации об автомобильных прицепах «Скиф» и долях в гаражах как собственности президента и министров больше, чем что-либо иное, порождают ощущение пропитанности системы колоссальной ложью. Выхода из этой западни нет: наши украинские братья два раза с интервалом в 10 лет сваливали клептократию – но всякий раз неистребимое желание новых хозяев воровать вело страну в еще более мрачный тупик; в России с ее неготовностью к протесту перспективы еще менее обнадеживающи.

Давайте пофантазируем. Не раз и не два приходилось нам слышать домыслы, что Владимир Путин – самый богатый человек в мире. Если пройтись по рейтингу, составленному Forbes для коронованных особ, первенство держат Бумибол Абулядей, король Таиланда, с $30 млрд и Хассанал Болкиах, султан Брунея, с $20 млрд. Учитывая, сколько нефти продает Бруней и сколько – Россия, проекции вырисовываются впечатляющие. Но если у нас правит тандем, правильнее оценить его аналог в Объединенных Арабских Эмиратах: Халифу бен Зайда аль-Нахайяна, президента страны и эмира Абу-Даби, с состоянием в $15,4 млрд и Мохаммеда Рашида аль-Мактума, премьер-министра и шейха Дубая, с $4,5 млрд (о главах других субъектов этой монархической федерации я промолчу). Не призывая к реставрации у нас монархии, я бы задумался о другом: легализации состояний высших чиновников. Они, положим, нажиты неправедно – но чисты ли крупные российские бизнесмены, которым сейчас уже нечего опасаться? Да, движение к цивилизованности дается нам сложно, но почему бы не объявить такую кампанию, тем более что участие в ней первых лиц государства станет гарантией, что и все остальные вовлекшиеся в нее лица окажутся в безопасности.

Попытаемся представить себе последствия этого шага. Во-первых, сразу же смягчатся «противоречия между бизнесом и властью», так как обе стороны ощутят близость принципов, целей и идеологий. Во-вторых, быстро разрушатся огромные сети посредников и номинальных владельцев крупных состояний. В-третьих, ощущение легализованности и безопасности снизит желание и далее бесконтрольно обогащаться, которое во многом порождается тем, что богатство нелегальное – это, по сути, никакое и не богатство. В-четвертых, немедленно выправится ситуация с офшорным характером экономики, повысится собираемость налогов и наполняемость бюджета (а если с легализованных сумм собрать 13%-ный налог, про дефицит бюджетов на 2016 и 2017 гг. можно будет забыть). Но все это не главное.

Власть, которая не может конвертировать успехи своей патриархальной и недемократической страны в собственное легальное богатство, живет и действует в худшем случае как банда, в лучшем – как сообщество временщиков. Результаты таких правлений известны, хороший пример – заирский диктатор Мобуту, один из богатейших людей Африки в 1990-е гг. Власть, которая может произвести эту конвертацию, заинтересована в развитии страны и в стабильной передаче ее следующим поколениям, ведь активы остаются на ее территории. В Таиланде основная часть собственности короля – земельные участки и недвижимость, в арабских странах – доли в нефтяных компаниях, девелоперских и промышленных проектах. Достаточно сравнить динамику развития тех же ОАЭ и России, чтобы понять разницу. Пока мы десятилетиями болтаем о нашем «евразийском транзитном потенциале», аэропорт Дубая давно стал крупнейшим транзитным хабом, соединяющим два континента; пока мы слезаем с нефтяной иглы, доля нефти в экспорте Эмиратов упала с 88% в 1985 г. до менее 26% сегодня; пока мы натужно возводим московский Сити, в небольшой стране построено с 2000 г. больше недвижимости, чем во всей Российской Федерации. Эти отличия объясняются только одним фактором: правители арабского государства своей страной владеют, тогда как наши ею пользуются. Именно поэтому каждый из первых до конца своих дней останется уважаемым человеком, а любой из последних в самый неподходящий момент может быть объявлен преступником.

Многие отечественные политологи и экономисты в последние годы часто рассуждают о «новом общественном договоре», «втором пакте Монклоа» и о чем-то подобном. Может быть, они правы. Раздираемая настолько острыми, как в Россия, противоречиями страна не может существовать долго. «Переучреждение» общества и государства давно стало настоятельной необходимостью. В последний раз нечто подобное было предпринято в 1990-е гг., когда был легализован крупный бизнес, сложившийся в период стихийного капитализма первых постсоветских лет. С тех пор как общество смирилось с этим, прошло уже более десятилетия – которое пришлось на формирование и развитие капитализма бюрократического типа. Первая система была, как принято считать, бандитской в период ее формирования; вторая остается таковой и по сей день. Но именно легализации первой Россия обязана экономическим подъемом 2000-х гг. куда в большей мере, чем дорогой нефти. Легализация второй могла бы воплотиться в стремительном выходе из кризиса и в нескольких десятилетиях процветания.

Ни одно первоначальное накопление капитала – ни пиратское, ни грабительское, ни бюрократическое – не было справедливым. Но ни одно устойчивое развитие не начиналось раньше, чем под эпохой такого бандитизма подводилась черта. Этот факт никому в России не стоило бы забывать.

Автор – директор Центра исследований постиндустриального общества