Главный вопрос дня для российской политической системы – как жить в условиях скудеющих незаработанных доходов? Главный вопрос для российского общества – чего ждать от системы? Пойдет ли снижение цен на нефть и рост бюджетных дефицитов на пользу государству – заставит ли быть рациональнее в экономических решениях? Поможет ли стать более инклюзивной? Такие ожидания, по крайней мере на ближайшее время, наивны. Выигрывать в новой ситуации будут не те, кому нужна поддержка, а те, кто лучше всех умеет драться за долю уменьшающегося пирога.
Прилив поднимает все лодки. Одни выше, другие ниже, но поднимаются все. Во время отлива, говорит продолжение популярной пословицы, некоторые (не все!) лодки садятся на мель, и можно увидеть, кто купался голым. Уверенный экономический рост 2000-х гг. покрывал все ошибки в экономической политике. Бизнес покупался растущими прибылями, притоком иностранных денег, гарантированным ростом стоимости любых проектов. Во второй половине десятилетия этот прилив конвертировался и в рост зарплат госчиновников, и в ускоренное повышение пенсий – выигрывали решительно все. Бюджетные лоббисты были умеренно довольны, если курируемые ими расходы госказны вырастали в годовом выражении «всего» на 25–30%, и кусали локти в случае индексации на 10–15%. Но и это был рост, в нынешние времена недостижимый.
Теперь борьба идет за каждый рубль. По подсчетам Минфина, в 2016–2017 гг. бюджет недополучит 3,4 трлн руб. Если сократить условно утвержденные расходы (по 2,5% в 2016 и 2017 гг.), то дефицит все равно будет почти вчетверо выше, чем планировали год назад. Нехватка будет компенсирована из резервного фонда, которого должно хватить до 2018 г.
В 2015 г. сокращение бюджетных расходов на здравоохранение составит 14% в реальном выражении (госрасходы, а они включают бюджетные расходы и взносы на ОМС работающих, уменьшатся на 10,2%). В проекте бюджета-2016 даже пенсии и соцпособия – а это главный приоритет госбюджета, если не считать силовые структуры, – индексируются не по текущей инфляции (15,3% за 12 месяцев по июнь 2015 г. включительно), а всего на 5,5%. Мотивировка: год назад ожидалось, что инфляция будет такой. Проще говоря, денег нет. Снижается число бесплатных бюджетных мест в высшем образовании (в расчете на 10 000 жителей 17–30 лет – с 800 до 750). Льготы по оплате жилищно-коммунальных услуг предлагается не распространять на членов семьи льготников, а доплаты ветеранам назначать с учетом их полного дохода. Крохоборство? Наверное, но такова логика дележки уменьшающегося пирога.
В этой логике России теперь придется жить долго – пока не будут устранены препятствия для экономического роста, а эти препятствия заложены в самой политико-экономической системе России. Национализация части нефтяных активов, опережающий рост социальных расходов, рост военных расходов и содержание дорогостоящих государственных медиа дали целым отраслям и социальным группам понять, что государство всегда будет наращивать их поддержку. В условиях падения цен на нефть и фактического закрытия для России рынков капитала делать это будет трудно или невозможно. За годы роста экономики и сырьевых доходов Россия не уменьшила, а увеличила количество игроков и претендующих на долю рентного дохода.
Тяжелая рентозависимость
Игроками во всеобщей борьбе за долю ренты оказываются и целые регионы (сумма их долга – 2,1 трлн руб.), и социальные группы, и отдельные бизнесмены, и корпорации (см. очередь за деньгами фонда национального благосостояния), даже режиссеры и прочие мастера искусств. Кирилл Рогов писал на этих страницах о существовании в России виртуальной «партии ренты», которая объединяет всех, кто ощущает себя бенефициаром системы перераспределения – как через рентораспределительные клиентелы, так и через систему государственного патернализма. Период особенно высоких цен на нефть 2012–2013 гг. многих заставил переосмыслить прежнее критическое отношение к качеству российского государства и заставил думать о «фиктивном или даже подрывном характере модернизационной альтернативы» (Кирилл Рогов. Ресурсный национализм. Политэкономия реакции. «Ведомости» от 8.10.2014).
Политическое решение подсадить общество на ренту принесло Кремлю фантастический успех в минувшие три года: власть консолидировала и увеличила свою поддержку. Внутриэкономическая и внутриполитическая повестки дня перестали интересовать большинство. Скоро мы узнаем, есть ли у этого успеха оборотная сторона.
«Политико-экономическая система сегодняшней России – это, по сути, система управления рентой, в рамках которой ряд высших правительственных чиновников, губернаторы важнейших регионов и владельцы корпораций (олигархи) находятся почти на равных: все они – «менеджеры отдела по распределению ренты» в гигантском предприятии под названием «Россия инкорпорейтед», – пишут экономисты Клиффорд Гэдди и Барри Икес в статье «Сможет ли Россия слезть с сырьевой иглы» (журнал Pro et Contra, сентябрь – октябрь, 2011). Когда доходы центра растут, основные игроки могут действовать тремя разными способами, считают Гэдди и Икес. Могут пустить рентные доходы на модернизацию производства и снижение зависимости от ренты (вариант А). Могут увеличить выплаты и зарплаты, передав тем самым часть ренты работникам (Б). Могут расширить производство, наняв больше людей и включившись в максимально возможное количество производственных цепочек (В). Вариант А кажется на первый взгляд самым разумным, но лучшие специалисты по выживанию в российской институциональной среде – это те, кто выбирает вариант В. Очень часто это старые советские предприятия и целые отрасли. Этот, казалось бы, провальный вариант на самом деле выигрышный. Выигрышный, потому что абсолютным приоритетом системы является социальная стабильность. Угроза реальной безработицы или волнений настолько пугает центр, что Москва скорее выдаст деньги такому просителю, чем более эффективному менеджеру, который вложился в модернизацию. Так система стимулирует привыкание к ренте. Поведение крупнейших потребителей ренты Гэдди и Икес сравнивают с поведением наркоманов. Даже прекращение роста финансирования ведет к эффекту «ломки» – потребителю нужны постепенно увеличивающиеся «дозы» ренты. Понятно, что с уменьшением ренты такой игрок становится опасным для общества. «Само по себе сокращение ренты не приведет к оздоровлению: независимо от того, велик или мал ее объем, она будет доставаться прежде всего тем, кто «сидит на игле», – пишут Гэдди и Икес. – «Наркозависимость» приносит больше вреда, когда рента сокращается, чем когда она растет».
Мастерство автократа
Может ли эта неприятная ситуации привести к позитивным политическим изменениям хотя бы в среднесрочном будущем? Нет, если руководство авторитарной системы не наделает ошибок. Необходимость делить уменьшающийся пирог – вовсе не приговор для диктаторов и автократов. Скорее, наоборот. Для авторитарных лидеров вредно, чтобы все богатели, становились более самостоятельными и меньше рассчитывали на государство. Как показывал профессор Нью-Йоркского университета Брюс Буэно де Мескита в «Руководстве для диктаторов», меньшинство, обладающее реальным, а не номинальным правом голоса, для любого автократа важнее большинства, чьи голоса лишь номинальны: «Он должен помогать им богатеть и защищать их, не слишком беспокоясь обо всех остальных – не они ведь решают, кто сидит в Кремле (этих остальных сложно назвать избирателями только потому, что они голосуют: в СССР тоже голосовали)». При этом логика удержания власти будет подталкивать российский авторитаризм к дальнейшему сворачиванию политических и гражданских свобод: если ты не можешь обеспечить большинству рост благосостояния, придется жестче контролировать доступную людям информацию. Они должны думать, что живут в лучшем из миров – или, по крайней мере, что с другими лидерами им жилось бы еще хуже.
Справляется ли российская автократия с ключевой, по де Мескита, задачей – чтобы меньшинство, «реальные избиратели», чувствовали себя хорошо, спокойно и уверенно смотрели в будущее? Как это ни контринтуитивно звучит, пока вполне неплохо. Некоторые важные активы уже начали менять обладателей. Формы, которые принимает этот процесс, не новы: казус Владимира Евтушенкова и «Башнефти», начавшееся недавно уголовное преследование Леонида Меламеда и прочие силовые угрозы не должны оставлять никаких иллюзий.
Процесс передела пока локализован и подконтролен – ни о каком широком пересмотре итогов приватизации почти 20-летней давности речь не идет, собственникам прощаются даже вопиющие финансовые ошибки, больно ударяющие по госбанкам-кредиторам (см. бесконечный сериал из посмертной жизни «Мечела»).
Угрозы, связанные с силовым преследованием, тоже вполне управляемы и предсказуемы. Олигархи лихих 90-х чувствуют себя вполне уверенно, если 1) словом и делом присягнули на верность политическому режиму (и, в частности, не финансируют никакую деятельность, которая может показаться оппозиционной) и 2) конкретно сейчас ничего у государства не просят, а по возможности, наоборот, помогают ему в его разнообразных проектах. Конечно, в будущем, если ситуация продолжит ухудшаться, условия выживания для крупного бизнеса станут жестче, и не все в них впишутся, но пока – так. Ближайшие годы обещают стать для силовиков раздольем по части расследований в государственных и частных компаниях, «сидящих» на бюджетных деньгах. Но нормальным бизнесом окологосударственное предпринимательство назвать сложно, и топ-менеджеры этих корпораций прекрасно понимают, что находятся в зоне чрезвычайного риска.
Чего следует ждать
Любимая роль российского государства – роль центрального распределителя доступа к богатству и статусу. Богатство и статус в этой системе, как правило, доставались и достаются тем, кто умеет быстро добегать до центра, получать ресурс и удерживать его, опираясь на благоволение того же центра. Такие люди и будут чемпионами до тех пор, пока их не остановят силой.
Пока можно предполагать, что тенденции к обострению борьбы за ограниченный ресурс будут только усиливаться. Давление на немногие источники средств для «рентозависимых» предприятий, регионов и социальных групп только усилится. Проигрывать будут инвестиции в человеческий капитал, в развитие и науку. Сильные будут всегда ближе к источникам жизнеобеспечения, чем слабые. Можно ли представить себе проигравшими Игоря Сечина или Владимира Якунина? Вряд ли. Значит, проигравшими будут другие. Угроз и давления с применением правоохранительных органов будет все больше.
Характерная для России проблема неопределенности будущего продолжит сокращать и без того крайне узкий горизонт планирования. Рассчитывать на рост инвестиций в ситуации одновременно падающих нефтегазовых доходов и низкого качества институтов не приходится. Исчезновение долгосрочных стимулов к развитию помимо препятствия для инвестиций создает стимулы к краткосрочному извлечению выгоды, а также к правонарушениям, к растратам, присвоению и выводу средств. Историй об опустошенных балансах компаний и банков будет все больше.
Жизнь в условиях уменьшающихся денежных потоков будет трудной и еще по одной причине: как показал психолог Даниэл Канеман, нобелевский лауреат – 2002, неприятие потерь всегда выше радости от получения выгоды. Из-за этой асимметрии большинство людей отказываются от игры, с которой с 50%-ной вероятностью могут потерять $100 или выиграть $200. Мириться с потерями чрезвычайно сложно, поэтому внутриэлитные переговоры по поводу дележки уменьшающегося пирога будут чрезвычайно болезненны. «Люди, – пишет Канеман, – чаще проявляют великодушие, когда делят растущий пирог. Животные, в том числе двуногие, отчаяннее сражаются ради сохранения того, что имеют, нежели для наживы». Поэтому наблюдателям за российской политикой ближайшие годы могут подарить массу незабываемых зрелищ.