Император Николай I, услышав о начале волнений во Франции в 1848 г., воскликнул: «Седлайте коней, господа! В Париже революция». Кремль Владимира Путина испытывает похожие чувства. Когда протестующие в маленькой и стратегически мало значимой Македонии, разгневанные волной разоблачений коррупции и злоупотреблений властью, осадили правительственное здание и потребовали отставки правительства, российский МИД поспешил осудить попытку совершить «цветную революцию» в Скопье.
Зачем выступать с такими заявлениями? Объяснение можно найти в выступлении Сергея Лаврова на Генеральной Ассамблее ООН, когда он призвал международное сообщество принять декларацию «О недопустимости вмешательства во внутренние дела суверенных государств и непризнании госпереворотов как метода смены власти». Москва, бывшая когда-то центром мировой коммунистической революции, стала главным защитником действующих правительств от их разгневанных граждан.
Западные политики традиционно воспринимают кремлевскую озабоченность «цветными революциями» как риторическую, не вполне настоящую. Но Путин и его коллеги верят в то, о чем говорят: уличными протестами дирижируют злейшие враги России. «Невольно возникает ощущение, что целью различных «цветных революций» и прочих проектов смены неугодных режимов является провоцирование хаоса и нестабильности», – говорил, в частности, Лавров.
Россия Путина не стремится инициировать еще одну волну «московитской» экспансии. Скорее можно говорить о том, что Россия решила взять на себя роль хранителя ценностей национального суверенитета. Кремль убежден, что действует не в агрессивном, а в оборонительном ключе, организуя мировую кампанию по противодействию ведомой американцами глобализации. Кремлевские политики представляют себе мировые конфликты как борьбу между суверенитетом и вмешательством извне, в то время как на Западе предпочитают видеть за общественными конфликтами столкновение демократии и авторитаризма.
Привлекательность кремлевского понимания конфликтов не стоит недооценивать. Законодательные инициативы, направленные против НКО и явно следующие примеру России, распространяются в мире быстрее, чем франшизы ресторанов Mc’Donalds. По подсчетам организации Amnesty International, среда стала в последнее время менее дружелюбной к гражданскому действию в 85 странах.
Украинская «оранжевая революция» 2004–2005 гг. нанесла российской элите глубокую травму, укрепив в ней чувство опасности и заставив интерпретировать мировые события через призму страха дистанционно контролируемых революций. «Арабская весна», и в особенности поразительная торопливость, с которой президент Барак Обама отказался от поддержки Хосни Мубарака, президента Египта, последовательно, с самого момента прихода к власти представлявшего себя верным союзником США, усилили убежденность Кремля в том, что США – глобальный агент подрывных сил и беспорядка. Эта убежденность послужила укреплению связей между Россией и ее союзниками в Центральной Азии и – что еще важнее – связей с Китаем.
Парадоксально, но именно кремлевская глобальная война с революциями – а вовсе не realpolitik в исполнении Москвы – есть крупнейшее препятствие для нормализации отношений между Россией и Западом. В адрес Вашингтона и Брюсселя звучат обвинения, которых те не понимают. Их обвиняют в вещах, которые те никак не могут контролировать. Волны общественных протестов, как правило не имеющие лидеров и не ведомые никакой конкретной политической партией, – характерная черта нашего времени. Они возникают повсюду – и в демократических, и в авторитарных странах.
Конечно, у людей, страдающих паранойей, могут быть и вполне настоящие враги. Точно так же и уличные протесты иногда используются какими-то силами в их узких интересах. Иностранные государства могут попытаться воспользоваться протестным движением, чтобы продвинуть повестку дня, с изначальными целями движения совсем не связанную. Но представление о том, что вся протестная активность организуется и направляется какими-то внешними силами, совершенно неадекватно.
Это представление не безвредно. Россия стремится подорвать то, что, с точки зрения Запада, является глобальным институциональным порядком, не потому, что возвращается к советскому «империализму», а потому, что взяла на себя миссию борьбы с революциями в мире, в котором Вашингтон представляется Москве главной революционной силой. Это формула, способная бесконечно провоцировать конфликты.
Те вещи, которых Россия требует от Запада, – это вещи, которые не может ни дать, ни обещать никакое демократическое государство. Россия требует от Запада обещания, что протесты никогда не разразятся на улицах Москвы или Пекина. В случае же возникновения протестов западные правительства и средства массовой информации должны, требует Москва, эти протесты осудить. Это требование следует логически из изначального убеждения Москвы в том, что любые общественные движения за пределами Европы и США никогда не начались бы, если бы за ними не стояли интересы Запада.
Коротко говоря, Запад не понимает Россию не потому, что не готов всерьез воспринимать легитимные интересы Москвы. Причина непонимания в том, каким образом Кремль, в согласии со многими другими незападными политиками, интерпретирует базовые внешнеполитические цели и намерения Запада.
Авторы – председатель Центра либеральных стратегий, София; профессор Нью-Йоркского университета