Демонстрационный эффект и зависимость от пройденного пути

Нынешний кризис стал следствием того, что всякие разумные экономические преобразования были остановлены еще в эпоху благоприятной конъюнктуры рынка энергоносителей. В связи с этим нарастает число экспертов-пессимистов, считающих Россию безнадежной страной, где даже предлагать властям реформы совершенно бесполезно. Да и среди оптимистов не видно особого энтузиазма. Их бесконечно повторяющиеся рекомендации по формированию благоприятного инвестиционного климата все больше напоминают унылый ритуал. По сути дела, пессимисты винят во всем национальную культуру, для которой державность важнее модернизации. А оптимисты делают ставку на субъективные решения лидеров, которые рано или поздно поймут необходимость реформ, если им бесконечно талдычить одно и то же. Думается, однако, что причина нашего застоя не в консервативной культуре и не в непонятливости лидеров. Мировой опыт показывает, что обычно реформы – следствие определенного сочетания двух факторов. Это демонстрационный эффект и зависимость от исторического пути.

Желание преобразований появляется в обществе под воздействием успехов других стран. Своим богатством, высоким уровнем жизни и военной мощью те как бы демонстрируют, чего можно добиться, если провести реформы. Но когда страна догоняющей модернизации за эти реформы наконец принимается, она вдруг обнаруживает: многим конкретным людям преобразования на первых порах приносят вред. И, соответственно, множество групп интересов начинают выступать с консервативных позиций. Довольно редко этот консерватизм определяется вековой культурой народа, его абсолютной неспособностью к переменам и желанием жить по старинке, как завещали отцы и деды. Гораздо чаще дьявол кроется в деталях.

К примеру, исторический путь СССР привел к неумеренному разрастанию ВПК. Естественно, рыночные реформы, предполагавшие сокращение военных расходов, должны были именно в нашей стране встретить особо упорное сопротивление. Причем часто со стороны наиболее образованных людей, которые вдруг превращались из элиты в маргиналов. Те, кто при Брежневе больше всех получал и посылал ракеты в космос, в лихие 90-е месяцами сидели без зарплаты. Другой пример – отмена рабства в XIX в. При всем бесспорном демократизме американской культуры именно США пришлось пройти через гражданскую войну, поскольку слишком серьезные группы интересов на юге страны были заинтересованы в сохранении status quo. Плантационное рабство приносило им столь большую экспортную выручку, что ее потеря разрушала весь устоявшийся годами образ жизни. Еще пример – успехи национал-социализма в Германии середины ХХ в. До сих пор многие недоумевают, как народ высочайшей культуры дошел до такой дикости. А ведь культура здесь ни при чем. Приход к власти Гитлера определялся сочетанием трагических исторических обстоятельств. Поражение в Первой мировой вызвало реваншистские настроения. Близорукость победителей, обложивших немцев огромными репарациями, способствовала гиперинфляции и обнищанию. А вскоре подступила Великая депрессия...

Сегодняшний российский застой во многом определяется историческим путем, пройденным в 90-е, а тот путь, в свою очередь, советским наследием. В эпоху Путина общество вошло с представлением, что реформы ведут к снижению уровня жизни, – и тут же получило рост благосостояния, определявшийся высокими ценами на нефть. Сегодня мы имеем много разнообразных групп интересов, стремящихся к сохранению status quo, и лишь небольшое число идеалистов настаивает на переменах. Причем не исходя из собственных интересов, а потому что им «за державу обидно». Станет ли власть заниматься реформами в подобной ситуации? Очевидно, нет. Недавно Владимир Путин перед телекамерами прямо сказал об этом Алексею Кудрину, признав, что бывший министр прав, говоря о необходимости экономических преобразований, но Кремль не станет их проводить из опасения ударить по интересам широких слоев населения.

Реформы будут возможны лишь тогда, когда большинство групп интересов, сравнивая текущее положение дел с недавним прошлым, придет к выводу, что жить стало хуже. В 2015 г. реальные доходы населения упадут, и это, возможно, начнет прочищать мозги. Однако понадобится еще довольно долгий период, чтобы в обществе сформировалось устойчивое представление о необходимости радикальных перемен и чтобы память о тяготах 90-х перестала влиять на текущие политические решения.

Но и этого мало для перехода к политике реформ. Вспомним про демонстрационный эффект. Манит ли нас сегодня Запад своими успехами? Прямо скажем, не очень. Экономический рост в Европе низкий. Бюрократизация высокая. Довершают картину греческий популизм, испанская безработица и французские межэтнические проблемы. Еще следует принять во внимание то, что для России европейский дом так и не стал родным – в отличие от поляков, венгров или эстонцев (см. мою статью об этом в «Ведомостях» от 22.04.2015). Американцы в экономике явно достигли большего, чем европейцы. Но сильно подорвали престиж провалами в ближневосточной политике, огромным госдолгом и шатким положением доллара. В общем, США пока тоже не образец.

Поэтому «русская весна» – это не просто стремление прирастить территорию. Это сохраняющееся пока у многих россиян представление, будто для нас существует иной, не европейский путь развития. Это представление не в культуре нашей заложено, а определяется текущей ситуацией. Догоняющая модернизация невозможна, если те, кого следует догнать, не являются для нас соблазнительным примером. После Второй мировой войны Запад быстро менялся в лучшую сторону, тогда как в СССР идея особого, коммунистического пути растеряла сторонников. Это обусловило перестройку, хотя и не привело нас в Европу. Если сегодня Запад сможет доказать свое превосходство не санкциями, а экономическими успехами, число искателей особого пути в России быстро сократится.

Автор – профессор Европейского университета в Санкт-Петербурге