Новая индустриализация: между IT и промышленностью

Россия может не только вписаться в основные тренды изменения мирового инновационного ландшафта, но и занять лидирующее положение на части перспективных рынков. Чтобы не упустить эту возможность, уже сегодня необходимо определить ключевые технологические вызовы ближайших десятилетий и создать механизмы выработки ответов на них.

Глобальный контекст

Все технологические прорывы последних лет лежат на стыке информационных технологий и технологий физического мира. А львиная доля добавленной стоимости достается не производителям элементной базы, а системным интеграторам. Практически полное разделение капитальных и операционных затрат уже произошло в ряде высокотехнологичных отраслей. В микроэлектронике, например, весь капекс (капитальные расходы. – «Ведомости») лежит на базовом материальном производстве (foundries), а весь опекс (операционные расходы. – «Ведомости») – на инжиниринге и на последних этапах системной интеграции (fabless и chipless), при этом совокупный объем последних превышает объем первого.

Этот тренд стремительно захватывает все новые отрасли, например фармацевтику. С развитием ЗD-печати, цифровой автоматики (CNC) и роботизированного производства та же судьба, видимо, постигнет машиностроение и все традиционные отрасли промышленности. Уместно напомнить, что первый полностью цифровой самолет – Boeing 777 полетел около 20 лет назад, а сегодня все мировое авиастроение целиком перешло на цифру. Фактически Boeing и Airbus из производственных компаний превратились в инжиниринговые, маркетинговые и логистические. Например, ракета SpaceX Grasshopper по двигательной части наследует все наработки мировой космонавтики последних 60 лет. Новое качество, кардинально меняющее экономику орбитальных пусков, аппарату приносит цифровая технология управления, позволяющая осуществлять управляемую посадку отработавших ступеней. Примерно то же происходит и в энергетике, где решение smart-grid позволяет интеллектуально управлять энергетическими потоками, которые вырабатываются традиционными методами. В обоих случаях основная добавочная стоимость создается математиками, программистами и инженерами, а капекс ложится на производственные мощности.

Рамки этой экономической модели позволяют прогнозировать и краткосрочную (5–10 лет), и среднесрочную (15–20 лет) перспективу. На первом этапе основная генерация добавленной стоимости окончательно перейдет к «распределенным» инженерно-дизайнерским центрам. Затем технологически возможным и экономически выгодным станет отказ от классической модели массового производства и возврат к «индивидуальному пошиву» на новой технологической базе. Примеры уже существуют, в частности в обувной промышленности.

В обозримой перспективе это приведет к возрастанию роли малого бизнеса. Если малый бизнес технологически будет оснащен не хуже крупного и сможет производить индивидуализированные продукты со сравнимой экономикой и лучшим качеством, нас ждет расцвет бутиковой модели производства. Условно говоря, можно ожидать переход производственных мощностей к модели, по которой уже традиционно работают ритейлеры: крупные торговые центры на окраине и магазины шаговой доступности по всему городу. А это ведет уже к социальным и урбанистическим изменениям. Рост массовости движения 3D-makers (возникновение значимых любительских сообществ CNC и ЗD-печати во всем мире, включая Россию) позволяет предположить, что в ближайшее время развитие производящих индустрий может пойти по пути, который в 1970-е гг. прошла компьютерная индустрия. Концепция персонального компьютера и все технологическое развитие последних 40 лет вышло не из тяжелых отраслей, а из клубных движений. Именно они с их изначальной ориентацией на обслуживание потребностей частных лиц за короткое с исторической точки зрения время определили современный технологический ландшафт.

Российский выбор

Некоторые действия по определению приоритетов российской технологической политики уже сейчас представляются вполне очевидными. Прежде всего, нужно избавиться от ряда заблуждений, доставшихся нам в наследство от индустриальной традиции Советского Союза.

Заблуждение 1: мощь страны определяется ее ВПК. В современной технологической экономике это не так. Мощь страны определяется ее способностью генерировать уникальное предложение, привлекательностью для граждан и бизнесов, а ВПК – производная от этой мощи. Если в индустриальную эпоху именно ВПК был основным драйвером технологического развития (все индустрии XX в. вышли из военного заказа), то сегодня такой драйвер – обеспечение потребностей человека, качества его жизни, тогда как ВПК использует технологии, созданные для гражданского рынка.

Заблуждение 2: мы можем пойти по «китайскому пути». Это невозможно в силу того, что Китай в последние 30 лет развивался за счет использования ресурса, уже исчерпанного у нас в стране в годы советской индустриализации, – дешевой рабочей силы, поставляемой в города крестьянством. Этот ресурс и в Китае с его колоссальным размером, десятикратно превосходящим размер России по населению, уже заканчивается, а у нас его и подавно нет и уже никогда не будет. Новая индустриализация, разворачивающаяся сейчас в развитом мире, это «другая» индустриализация, базирующаяся на совершенно ином человеческом ресурсе: интеллекте, компетенциях, инжиниринге, гибких автоматизированных производствах и в конечном счете на программном обеспечении, позволяющем создать уникальное предложение продуктов и услуг.

Заблуждение 3: приоритетность развития традиционных технологических рынков – авиастроение, автомобилестроение, судостроение. Разумеется, ими надо заниматься, но шансов стать глобальными лидерами в этих отраслях у нас нет. Даже в советское время они могли существовать в нашей стране только в силу закрытости ее экономики: советские самолеты и автомобили никогда не были конкурентоспособными на мировых рынках, за редчайшими нишевыми исключениями типа «Нивы» или сверхзвуковых истребителей.

Отрешившись от этих предрассудков, мы получаем вполне конструктивные ориентиры на долгосрочный период. Нам нужно:

– идти не от технологий, а от рынков, ориентируясь на те из них, где нет индустриальных стандартов;

– ориентироваться на «сетецентричные» рынки, где основная добавленная стоимость создается инжинирингом, программным обеспечением и сетевым взаимодействием (включая инфраструктуру интернета);

– ориентироваться на рынки, обслуживающие потребности человека (потребительские рынки).

Текущие задачи

Принципиально важно очертить методологические рамки, позволяющие определить приоритетные рынки научным образом – через форсайты и технологическое прогнозирование. И четко определить временные горизонты – кратко-, средне- и долгосрочный. При этом необходимо продумывать и планировать задачи модернизации базовых отраслей на основе самых современных технологических решений с горизонтом 5–10 лет. А также определить, чему мы должны сегодня начать учить школьников, к чему готовить преподавателей университетов, чтобы они могли научить студентов через 5–10 лет, с тем чтобы через 15 лет те смогли работать в компаниях, которые через 20 лет определят технологический, а значит, экономический и социальный ландшафт эпохи. Эффективность такого подхода доказана нашим недавним примером: начавшееся в 1980-х массовое обучение советских школьников программированию и информатике привело к тому, что сегодня ценовой объем экспорта российского ПО вплотную приблизился к объему экспорта вооружений и существенно превысил экспорт ядерных технологий.

Многие очевидные вещи уже делаются. Несколько лет назад была запущена программа по созданию фаблабов – университетских и региональных центров молодежного инновационного творчества. Но масштаб этого сегодня явно недостаточен для нашей страны, необходимо возрождать массовое движение молодежного технического творчества на новой технологической основе. Не менее важным представляется развитие экосистемы университетов: именно они в современной экономике являются интеграторами новых рынков, вокруг них складывается научно-индустриальная среда. Недаром любая инновационная зона в мире ассоциируется с университетскими центрами: Кремниевая долина вокруг Стэнфорда и Беркли, Новая Англия вокруг MIT и Гарварда, Кембридж в Великобритании, Технион и Институт Вецмана в Израиле. Наша университетская среда сегодня, к сожалению, имеет катастрофический провал в индустриальном окружении: кампусная инфраструктура и экосистема остаются в зачаточном состоянии, нужны технопарки, бизнес-инкубаторы, университетские фонды, а главное – заинтересованные индустриальные партнеры.

Системное и интегральное решение этих задач призвана найти Национальная технологическая инициатива (НТИ), предложение о реализации которой было выдвинуто президентом Владимиром Путиным в декабре 2014 г. В эти дни на «Форсайт-флоте» проходит сессия прогнозирования и планирования дорожных карт НТИ, в которой принимают участие порядка 750 ведущих экспертов страны. Координацию и контроль за этим процессом осуществляет РВК, на которую правительством возложена функция ресурсного и проектного наполнения НТИ.

Автор – генеральный директор РВК

Окончание. Начало статьи читайте в «Ведомостях» от 13.05.2015