Патернализм как часть непродуктивной культуры

В дискуссиях о развилках российской истории превалирует акцент на роль личности. Принято считать, что динамика развития российского общества прежде всего определяется характером высшего руководства страны. Власть, ориентированная на Запад, проводит модернизацию; консервативно ориентированное руководство – реакционную политику. Однако такой подход не объясняет устойчивость патерналистского характера управления страной и его преемственности во времени.

Возможно, России действительно не везет с руководством – к власти постоянно приходят правители-консерваторы. Но вероятнее, что сама социально-экономическая структура страны способствует воспроизводству патерналистского характера власти. Его воссоздание идет не только сверху вниз, но и снизу вверх. Патернализм – иерархическая система отношений руководителя с подчиненным, связанная с опекой, покровительством и контролем вышестоящих (старших) за нижестоящими (младшими).

Насколько российские работники склонны к патернализму? Этот вопрос исследовал экспертный центр HeadWork Analytics, с 2007 г. изучающий внутреннюю мотивацию российских работников на выборке порядка 110 000 человек с разных предприятий, компаний, различных профессий – преимущественно во внебюджетной сфере. Обнаруживается устойчивая патерналистская ориентация работников, которая проявляется в запросе на определенный тип руководителя на предприятии. Как отмечает управляющий партнер HeadWork Analytics Ярослава Мальцева, «среди российских работников преимущественно востребован отеческий тип заботы, а не партнерское уважение». Вот слова одного из участников опроса: «Не надо нас уважать, о нас заботиться надо».

Российские работники стремятся не только вверить себя руководству предприятия в рамках трудового договора, но и передать ему ответственность за жизнь и семью (отсюда высокое одобрение социальных пакетов и социальных инвестиций, направленных не только на самого работника, но и членов его семьи, город проживания). Популярны руководители, подробно вникающие в рабочие ситуации, разрешающие рабочие конфликты, «третейские судьи» во взаимоотношениях по типу «начальника-отца». «Иерархия в российских компаниях связана с существенной дистанцией во взаимоотношениях, слабой коммуникацией между уровнями – в основном сверху вниз и со слабой обратной связью, – отмечает Мальцева. – Эффективным руководителем считается тот, кто, не теряя своего высокого и далекого положения, иногда спускается вниз и лично разбирается, что к чему («знает по именам», «всем пожмет руку», «спрашивает, переживает»)». Подобный тип отношений ожидается даже от самых высоких руководителей, президентов крупнейших холдингов. Обычно это сопровождается признанием наличия в компании характерной «культуры обмана»: вассалы – руководители среднего звена – «врут», «царь – хороший, бояре плохие», а он, небожитель, «не получает информации, она искажена и не в полном объеме».

Восприятие производственной структуры отношений ретранслируется и на высший уровень политической власти – президента. По данным «Левада-центра», свыше 70% россиян поддерживают именно такой тип сильного, единоличного начальника («царь-батюшка», периодически ходящий в народ) и в политической жизни страны. На московских выборах мэра среди недостатков Алексея Навального респонденты отмечали чрезмерную «похожесть на них самих». А нужен в начальники «старший», «отец», «не такой, как мы». Это резко отличает политическую культуру России от политической культуры США.

Уникальна ли структура производственных ценностей россиян? Несмотря на соблазн списать все на «особый российский путь», это не получается. Аргентинский экономист Мариано Грондона объединил культурные характеристики разных стран в две противоположные ценностные системы, включившие 25 политических, социальных и экономических факторов (Las Condiciones Culturales del Desarrollo Economico, 1999). Систему, аналогичную российской, с сохранившейся «крестьянской культурой», Грондона характеризует как противящуюся изменениям, инертную. Он описывал не Россию, а страны Латинской Америки с их «иберийскими традициями». Эта культура противопоставлена «динамическому буржуазному обществу», ориентированному на прогресс.

По типологии Грондоны, патриархальные отношения руководства/подчинения в России – это часть культуры, ориентированной на сохранение и стабильность, а не на развитие. Как показывает Мальцева, одна из основ «русского архетипа» – желание стабильности, «уверенности в завтрашнем дне». Это основное ожидание россиян от работодателя, один из основных критериев при выборе будущей работы. Того же россияне хотят и от власти: ее многолетнее нахождение в одних руках обеспечивает порядок и стабильность, считает 41% россиян. Желание стабильности включает в себя 1) стабильные выплаты зарплаты (главный фактор для 47% опрошенных) и 2) возможность спокойно работать на предприятии, не меняя место работы (40%). При этом стабильность зарплаты важнее ее размера. Такая ориентация противоположна духу конкуренции и риска.

Ориентации на стабильность в трактовке Грондоны соответствуют фатализм («от меня ничего не зависит»), снятие с себя ответственности, пассивность, ориентация на настоящее и прошлое, а не на будущее, стремление сберегать, а не инвестировать, страх нового и неприятие риска. Фатализм в российском случае проявляется, в частности, в гораздо меньшем стремлении сотрудников к карьерному росту и изменению уровня жизни в будущем, чем, например, в США и Канаде (там на рост ориентированы более 50%, у нас – 35%). Это характеристика традиционного общества, где мобильность не нужна и не приветствуется, а ориентация на сохранение превалирует над ориентацией на умножение. С отсутствием мобильности связано стремление многих работающих (35–40%) найти работодателя на всю жизнь. Это типичная характеристика традиционного крестьянского уклада.

Для сопротивляющейся прогрессу культуры характерна острая неприязнь к изменениям и инновациям. В традиционном обществе, воспринимающем мир как игру с нулевой суммой (если у кого-то прибыло, значит, у другого убыло), все новое связано с чрезмерными рисками. Поэтому отношение к инновациям подозрительное, их адаптация – медленная. Как показывает Мальцева, с этим связано неприязненное отношение к программам изменений предприятия. Любая реформа системы менеджмента, не говоря о реструктуризации или передаче активов, вызывает у российского персонала прежде всего неприятие и страх потери несовершенного равновесия. Откровенное сопротивление, неприятие реформ распространено у 15–25% персонала. Даже простые планы по модернизации оборудования ассоциируются со страшной «оптимизацией» и возможными сокращениями.

Патернализм российской системы власти лишь часть непродуктивной традиционалистской культуры, которая воспроизводится во всех областях жизни общества. Он характеризует не только политическую, но и социальную, производственную и личную жизнь. Что же объясняет устойчивость этой культуры во времени? Возможно, причина в советской системе, которая законсервировала патерналистский уклад крестьянской общины, распространив его на экономику и политику за счет системы распределения социальных благ через предприятия. Эта структура сделала лояльность (а не успешность, эффективность, инициативность) подчиненных критерием распределения благ. Эта система убивала личную инициативу и воспроизводила традиционалистскую культуру. С переходом к рыночной экономике система патерналистских отношений стала постепенно распадаться, но по-прежнему сохраняется на многих предприятиях и в госсекторе (а в частном работает лишь чуть больше половины россиян). Поэтому для модернизации России требуется больше, чем экономические или политические реформы. Как писал бразильский мыслитель Клодумир ван Моог, «Бразилии нужны реформы и достижения во всех областях... но прежде всего ей нужна реформа бразильского характера». Однако в том и состоит ответственность политического класса, чтобы менять эту культуру, а не консервировать, как в последние 15 лет.

Автор – политолог, докторант Колумбийского университета (Нью-Йорк)