Страх и самоцензура в Китае и России

В известной статье «От репрессий к репрессиям» Сергей Гуриев и Олег Цывинский приводят данные американского политолога Кристиана Давенпорта из Университета Мичигана, показавшего, что репрессии напрямую зависят от их же предыдущего уровня. Если репрессии однажды начались, их очень сложно остановить. Начавшееся в России в 2012 г. закручивание гаек к 2015 г. приобрело серьезный размах. Но особенность нынешних репрессий - их непоследовательность и избирательность. Оппоненты системы по-прежнему более-менее свободны в высказываниях. Репрессионный вентиль продолжает раскручиваться: после абсурдного процесса посажен брат Навального, «Дождь» вытеснен из арендовавшегося им помещения, не рекомендован к трансляции большинством спутниковых и кабельных операторов и отрезан от рекламных доходов, снят с эфирного вещания томский независимый телеканал ТВ2. Но все еще сохраняются относительно независимые медийные и социальные площадки для выражения альтернативных мнений. Есть ли логика у избирательной цензуры?

Часть теорий, пытающихся объяснить поведение режима, подчеркивают его сложную природу: чиновники обычно не получают четких указаний из Кремля и вынуждены действовать на свое усмотрение - того посадить, этого отпустить. Для сторонних наблюдателей это создает впечатление хаотичности, невыстроенности и непродуманности системы.

Но у избирательного характера системы может быть и другое объяснение. Во-первых, современные авторитарные режимы вообще не столь кровожадны, как полвека назад, - времена изменились, массовые последовательные репрессии встречаются реже. Как отмечают Кристофер Уолкер и Роберт Орттунг в недавней работе Breaking the News: the Role of State-Run Media, «за вычетом явных исключений типа Кубы, Северной Кореи и Туркменистана, современные авторитарные режимы не стремятся установить полный контроль над всеми средствами масскоммуникаций. Вместо этого они пытаются внедрить «эффективный медиаконтроль», достаточный, чтобы создавать впечатление силы и легитимности режима при параллельном уничтожении альтернатив».

Как он функционирует? Пионер «новых технологий» в области цензуры - Китай. Пекин активно делится опытом с другими авторитарными режимами - Белоруссией, Вьетнамом и Зимбабве. Сходство методов подсказывает, что и Россия - один из достойных наследников китайского опыта. Китайский подход ярко описан в знаменитой статье Перри Линк «Анаконда в люстре». Исторически он очень отличался от советского, где были целые перечни конкретных запрещенных к употреблению фраз и бюрократическая система надзора за выполнением правил. В Китае не было подобных справочников и бюрократического аппарата. Зато была выстроена система преимущественно психологического контроля, основанная на самоцензуре. Китайский режим осознанно выбрал путь «стратегической неопределенности», избирательности в подходе к цензурированию медиа. За один и тот же проступок (публикацию с разоблачением коррумпированных чиновников) одно издание может пострадать, а другое - нет. Возникает атмосфера «размытости», неопределенности, которая стимулирует самоцензуру: когда точно не знаешь, за что можешь пострадать, люди на всякий случай выбирают стратегию минимизации потенциального ущерба и не критикуют систему лишний раз. Ставки высоки: неправильный расчет может грозить увольнением, тюремным заключением, а то и казнью.

Известен случай социологов Гао Джана и Ли Шаомина, резидентов США, которые были арестованы по обвинению в шпионаже в 2002 г. во время исследовательской командировки в Китай. За что конкретно были посажены люди, что за документы (часть продавалась в книжных магазинах) они собирали - это осталось нераскрытым. Ситуация похожа на печальную историю Светланы Давыдовой, сообщившей в украинское посольство о вероятной отправке в страну российских военнослужащих и обвиненной в госизмене. Претензии вроде бы несостоятельны: информацию Давыдова получила из открытых источников (а значит, по признанию Конституционного и Верховного судов, это не гостайна), не была допущена к секретам, информацию узнала из разговора в маршрутке. Тогда уж надо было наказывать раскрывшего «гостайну» военного, громко разговаривавшего по телефону. Но если задача состоит в запугивании россиян, чтобы не слишком возмущались по поводу идущего из Ростовской области груза-200, то дело против Давыдовой логично.

В работе Controlling the Chinese Media: an Uncertain Business Джонатан Хассид развивает идею Линка: «размытость» правил и обвинений нужна системе: 1) невнятные обвинения стимулируют людей менять и жестче контролировать поведение; 2) их вынужденные показания против себя дают властям полезные сведения и идеи на будущее и 3) можно привлекать к ответственности кого угодно. Эксперт по китайским СМИ политолог Мария Репникова из Университета Пенсильвании при этом отмечает: «Китайские власти в последние 5-10 лет очень гибко меняли цензуру в связи с общественным мнением, особенно в интернете. Если какие-то события привлекают много интереса, особенно протесты, то вероятность их цензурирования повышается. Однако не все пути к дискуссии закрываются: многие вопросы можно обсуждать в прессе и в интернете, контроль селективен, что делает его более эффективным и менее затратным». В сравнении с массовыми репрессиями издержки избирательно-репрессивной системы невелики: случайная посадка одного человека заставляет сотни тысяч внимательнее следить за словами и поступками. Отсутствие прозрачности вносит огромный вклад в атмосферу самоцензуры.

Китайские СМИ контролируются Центральным управлением гласности (ЦУГ), которое имеет множество региональных представительств. Непосредственное цензурирование разнообразных медиа (закрытие газет или посадка их редакторов в тюрьму) осуществляется им очень произвольно. ЦУГ принимает решения постфактум, и журналисты, опасаясь последствий нарушения неясных им правил, цензурируют себя сами. Главные редакторы большинства газет могут быть назначены и сняты из ЦУГа, что тоже увеличивает стимулы удовлетворять желания цензоров. В результате китайские СМИ критикуют власти по мелочам, воздерживаясь от критики по важным вопросам. То же и в академии. Если интеллектуал на свой страх и риск публично выскажет политически неосторожную мысль, ему могут угрожать увольнение или арест. А могут и не угрожать. Поэтому в публичных выступлениях так популярны метафоры, аллегории и прочие способы ухода от прямой критики.

Похоже, российский режим активно заимствует китайский опыт. Принимаются нарочито размытые, неопределенные формулировки законов, под которые можно подвести что угодно. А можно и не подвести. Случай Давыдовой связан с принятыми в ноябре 2012 г. поправками к УК, расширившими понятие «госизмена» (к ней стало относиться «оказание финансовой, материально-технической, консультационной или иной помощи» иностранному государству, международной или иностранной организации). Это любой контакт с иностранцами, даже интервью газете может стать «госизменой» (а может и не стать). К этому типу относятся и законы про «экстремизм», разжигание розни, оскорбление религиозных чувств, отрицание Великой Победы и проч. Никто не планирует последовательно применять все эти законы. Но их избирательное применение позволяет наказать резких оппонентов системы и приструнить остальных. Наказание «Дождя» за вопрос про блокаду и предупреждение РБК за изображение стопки журналов - это целенаправленные способы активизации механизмов страха и самоцензуры. Чтобы неповадно было.

Эта логика объясняет, почему власти не сажают Алексея Навального, когда сидят другие оппоненты режима. Или почему продолжают функционировать независимые медиа, критикующие власти. Уничтожение всех и вся - слишком затратная и опасная стратегия (при отсутствии механизмов выпуска пара кипящая кастрюля может взорваться). Заменяя механические репрессии психологическими, запугивая людей избирательностью наказания и убеждая оппонентов в бессмысленности сопротивления, система превосходно решает задачу «эффективного контроля»: он работает изнутри людей. Постепенно врастая в нас, механизмы самоцензуры делают нас самих частью репрессивной системы.