В статье 2010 г. в International Affairs Сергей Гуриев и Екатерина Журавская задаются вопросом: «Почему Россия не Южная Корея?». Тенденции последних лет заставляют слегка изменить географический фокус вопроса. Российские власти усилили наказание за участие в митингах, осложнили работу неправительственным организациям, ограничили доступ к оппозиционным веб-сайтам и вынудили несколько федеральных СМИ изменить редакционную политику. Насколько далеко готово зайти государство в усилении контроля за обществом? Александр Проханов утверждает, что «в России <...> зреет новая формула [политического управления]», учитывающая «северокорейскую модель». Действительно ли российские власти готовы воспользоваться ею - ввести жесткую цензуру и отменить остатки политической конкуренции?
Точно предсказать невозможно, но мы полагаем, что скорее нет, чем да. Россия вряд ли превратится в Северную Корею. Дело в том, что современные авторитарные режимы хорошо научились использовать формальные демократические институты - прежде всего выборы и СМИ - для подавления массовых протестов и предотвращения раскола элит.
Если в демократиях выборы обеспечивают смену людей во власти, то в авторитарных режимах, по выражению Беатриз Магалони (Стэнфорд), они создают «образ неуязвимости». Партия власти должна уверенно побеждать и тем самым показывать бессмысленность любого протеста. Но для этого согласно недавним работам политолога Альберто Симпсера (Why Governments and Parties Manipulate Elections, 2013) и экономистов Георгия Егорова и Константина Сонина (Incumbency Advantage in Non-Democracies, 2014) граждане должны верить, что даже по действующим правилам игры оппозиция имеет шанс победить. Если выборы - это чистая фальсификация и правящая партия набирает 90-100%, то их результаты никому не интересны. Они ничего не скажут о поддержке власти. Но если непонятно, на 5% или на 25% фальсифицированы выборы, то объявленный результат может заставить людей поверить, что режим популярнее, чем есть.
Частично свободные выборы помогают создавать образ неуязвимости, а частично свободные СМИ - этот образ укреплять. Поэтому закон, фактически запрещающий иностранным акционерам владеть российскими медиа, - плохая новость для руководства страны.
Понять, как это происходит, помогает история протестов зимы 2011/12 г. Вечером 5 декабря на Чистопрудный бульвар Москвы вышли недовольные результатами парламентских выборов. На митинге было 5000-10 000 человек. В следующие два месяца число участников протестного движения резко возросло. 10 декабря на Болотной площади было не менее 60 000, а 24 декабря на проспекте Сахарова - до 100 000-120 000. Однако уже на следующую акцию (4 февраля) вышло значительно меньше людей (около 60 000). Затем число участников антиправительственных акций неуклонно снижалось.
Почему набиравшие силу протестные митинги быстро сошли на нет? Есть разные гипотезы: усталость участников, отсутствие внятной стратегии, разочарование в лидерах оппозиции. Все эти объяснения очень правдоподобны. Но нам кажется важным, что 1 февраля, за два дня до очередной акции оппозиции, был организован масштабный проправительственный митинг на Поклонной горе. Анализируя политическую историю правящей Институционально-революционной партии Мексики в XX-XXI вв., Магалони (Voting for Autocracy, 2006) находит, что цель таких митингов - мобилизация и координация сторонников режима. Недавнее исследование Регины Смит, Антона Соболева и Ирины Соболевой (Well-Organized Play: Symbolic Politics and the Effect of the Pro-Putin Rallies, 2013) показывает, что проправительственные митинги в России оказались эффективны в мобилизации «ядра поддержки» Владимира Путина не менее мексиканских.
Такие акции могут влиять и на противников режима. Увидев много людей на марше в поддержку Путина, участники митингов оппозиции могли решить, что режим популярнее, чем казалось, и покинуть протестное движение. Этот механизм работает, даже если настоящих сторонников режима на Поклонной горе было немного. Главное, чтобы невозможно было точно сказать, сколько их - 5% или 95%. Чем выше неопределенность, тем сильнее проправительственный митинг снизит энтузиазм оппозиции.
Но почему марши в поддержку властей в одних странах помогают свести протестное движение на нет (Россия и Мексика), а в других оказываются бесполезным инструментом в руках терпящей политическое поражение элиты (Ливия и СССР)? В новой работе (Theory of Authoritarian Image-Building) мы предполагаем, что ключевую роль здесь играют СМИ. Недовольные режимом не верят пропаганде, а верят независимым медиа. Сколько ни объявляй по «Первому каналу», что на марш в поддержку Путина вышел миллион человек, на настроения оппозиционеров это не повлияет. Если же телеканал «Дождь» покажет, что на проправительственном митинге было 150 000, оппозиционно настроенные граждане могут поверить в популярность властей и перестать выходить на улицы.
Этот механизм может работать, даже если потенциальные участники протестов точно знают: популярность властей низка. Представьте, что вы - тайный сторонник оппозиции, работающий в госоргане, и владеете точной информацией, что большинство москвичей против действующей власти. Будете ли вы участвовать в митинге оппозиции? Совсем необязательно. Вы же не знаете, есть ли эта информация у других. Поделиться своим знанием вы (не без причин) боитесь, да могут и не поверить. В такой ситуации приходится оценивать не общественные настроения, а то, что о них думают другие. Откуда взять такие оценки? Из общедоступных источников: гос-ТВ (ему оппозиция не верит), опросов (им тоже не доверяют) и свободных СМИ (если есть). Из них оппозиционеры и узнают, что проправительственный митинг был масштабным. Но они не знают, сколько его участников на самом деле поддерживало власть, а сколько оказалось там случайно.
Вот почему частично свободные выборы и СМИ полезны для стабильности политического режима, так что курс на закручивание гаек вряд ли достигнет северокорейской стадии.
Более реалистична для России модель с элементами иранского политического режима: выборы проходят (но в списках только разрешенные кандидаты), оппозиция существует и проводит массовые акции (но в условиях угроз, арестов и нападений на активистов), интернет не запрещен, но сайты и соцсети блокируются, как только оппозиция зовет на улицы. Проханову такой сценарий может показаться пессимистичным, но с точки зрения гражданских свобод (или скорости их урезания) и экономического развития (или деградации) в Тегеране лучше, чем в Пхеньяне.