Мария Снеговая: Когда начинаются войны

Напряжение между Россией и Украиной продолжает расти. На прошлой неделе появились доказательства присутствия уже более тысячи российских военных на территории Украины. Почему Россия идет на эскалацию конфликта? Ответ на этот вопрос не столь очевиден. Казалось бы, война - это затратное и непопулярное предприятие с непредсказуемым исходом. Поэтому на первый взгляд странам всегда логичнее было бы договориться между собой мирными средствами. И тем не менее человечество любит войны. Только на текущий момент в мире происходит свыше десятка крупных вооруженных конфликтов со смертностью свыше тысячи человек в год. В ХХ в. случилось более 260 крупных вооруженных конфликтов, в которых в общей совокупности погибло порядка 160 млн человек.

Так зачем же страны начинают войны? Как показывает опыт, верить на слово политикам относительно причин начала войны довольно бесполезно. Поэтому обратимся к политологам. В международных отношениях очень популярна теория неореализма, основателем которой считается американский политолог Кеннет Уолтц. В рамках неореализма основными участниками международных отношений считаются государства, причем прежде всего самые крупные из них (как Россия или США). Малые же и слабые страны (типа Украины) зависимы от решений крупных игроков. В силу отсутствия верховного арбитра-судьи на мировом олимпе царит анархия, где каждая страна вынуждена озаботиться самостоятельной защитой собственных национальных интересов (прежде всего национальной безопасности). Основной способ защиты интересов - это угроза применения силы. Если другие страны ущемляют жизненно важные интересы данного государства, оно начинает войну.

Один из классиков теории реализма - Джон Миршаймер, профессор Чикагского университета, недавно опубликовал статью в журнале Foreign Policy, пытаясь объяснить эскалацию российско-украинского конфликта именно с позиции национальной безопасности. По мнению Миршаймера, в конфликте виноваты, прежде всего, сами западные страны. Как отмечает автор, для России важнейшей задачей национальной безопасности является обеспечение буферной зоны со странами НАТО. Однако с распадом Советского Союза страны НАТО игнорировали озабоченность России по этому поводу и слишком активно продвигали НАТО на восток. Уже с середины 1990-х администрация Клинтона проталкивала идею расширения НАТО, в результате чего в 1999 г. в блок были приняты Чехия, Венгрия и Польша. В 2004 г. к ним добавились еще семь восточноевропейских стран. Однако в тот момент Россия была еще слишком слаба, чтобы ответить на вызовы своим стратегическим интересам.

По Миршаймеру, ситуация изменилась в 2008 г. Хотя в апреле 2008 г. на бухарестском саммите НАТО отказалось предоставить Грузии и Украине план действий по присоединению к альянсу, по настоянию Буша-младшего в итоговое коммюнике была включена запись, что Украина и Грузия однажды обязательно станут членами НАТО. По мысли Миршаймера, эта запись переполнила чашу терпения России. Выступая на закрытом заседании в рамках того же саммита, Путин пригрозил, что в случае включения Грузии и Украины в НАТО он будет вынужден создать между НАТО и границами буферную зону (Абхазию и Южную Осетию в грузинском случае, а Украина так просто прекратит свое существование). По мысли Миршаймера, следующим шагом Путина стала война с Грузией в том же 2008 году с целью обуздать стремление Михаила Саакашвили в НАТО. Когда же на Украине в результате февральской революции 2014 г. был скинут пророссийский президент Янукович и начата активная подготовка к евроинтеграции, Путин воспринял ее как происки западных сил, стремящихся перетащить Украину в зону своего влияния. Результатом стал текущий вооруженный конфликт с Украиной.

Однако в стройной теории Миршаймера есть существенные пробелы. Прежде всего, так и остается неясным, почему Россия относительно спокойно отреагировала на включение в альянс НАТО других восточноевропейских стран, с которыми у России есть сухопутные границы, - Польши, Эстонии, Латвии и Литвы в 1999 и 2004 гг. Общая протяженность сухопутных границ этих стран с Россией - порядка 1000 км (в два раза меньше, чем с Украиной, но в три раза больше, чем с Грузией). То есть угроза «интересам национальной безопасности» России в понимании Миршаймера не маленькая. Более того, как минимум до 2008 г. Россия сама довольно активно развивала сотрудничество с НАТО, участвовала в совместных учениях и проводила совместные с НАТО миротворческие операции. Далее, как отмечает «Коммерсантъ», Владимир Путин еще в апреле 2008 г. гораздо острее реагировал на возможность присоединения к НАТО именно Украины, а не Грузии. По информации «Коммерсанта», «о Грузии российский президент говорил совершенно спокойно и как бы мимоходом... Когда же речь зашла об Украине, Путин вспылил. Обращаясь к Бушу, он сказал: «Ты же понимаешь, Джордж, что Украина - это даже не государство!» И наконец, остается неясным, почему возможность вступления Украины в НАТО столь напугала Россию именно в феврале 2014 г. До присоединения к России Крыма временное украинское правительство не предпринимало активных действий по активизации НАТО-интеграции. Более того, именно агрессивные действия самой России в последние полгода подтолкнули Украину к ускоренной интеграции с НАТО, а не наоборот.

То, что присоединение Крыма случилось в марте 2014 г., лучше объясняется альтернативной гипотезой. Как отмечает Стивен Вольт в книге «Революция и война» (1996), исторически войны очень часто следуют именно за революциями. Одна из причин состоит в том, что после революции страна часто оказывается временно ослабленной, чем и пользуются ее враги. Однако еще чаще старорежимные страны атакуют молодые постреволюционные государства с целью воспрепятствовать перетоку революционных идей на свою территорию. В этом случае страна-агрессор, атакуя постреволюционную страну, в большей степени решает вопросы внутренней, а не внешней политики. Исторически подобные интервенции происходили во время французской, русской и иранской революций. В книге «Столкновение идей в мировой политике» Джон Оуэн (2010) также отмечает, что вслед за революциями часто следуют периоды активной борьбы конкурирующих политических систем и идеологий за влияние на страну, где случилась революция.

При этом, как показывает Акос Лада из Гарвардского университета, вероятность вооруженного конфликта выше, если две страны (старорежимная и постреволюционная) имеют общую культурную идентичность, но разные политические системы. Элиты в авторитарных системах в большей степени обеспокоены, если смена политического режима на более либеральный происходит в культурно близкой стране. Почему? Потому что культурно близкая страна являет собой более яркий пример для подражания населению авторитарной страны. Возьмем для примера две Кореи - Северную и Южную. Для северокорейцев более наглядным примером для подражания является культурно близкая демократическая Южная Корея, нежели, например, далекие и культурно чуждые США. Отлично осознавая эту угрозу, северокорейские элиты максимально ограничили контакт своего населения с южнокорейцами. Более того, были приложены максимальные усилия (вплоть до вооруженной эскалации), чтобы сформировать в глазах северокорейцев образ Южной Кореи как вражеской, а не братской страны. В качестве другого примера Лада приводит вторжение России в Венгрию в 1849 г. в период европейских либеральных революций, связанное со страхом Николая I, что вслед за Венгрией революционные настроения распространятся и на Польшу (входившую тогда в состав Российской империи). Культурная близость между двумя странами делает демократическую революцию в одной стране немедленным и ярким примером для подражания в соседней автократии.

События на Украине более четко укладываются именно в эту гипотезу. Сходство культурной идентичности украинцев и россиян связано с их языковой, религиозной и этнической близостью. У очень многих россиян на Украине есть родственники и знакомые. Поэтому логичнее предположить, что резкие действия российской власти в ноябре 2013 г. и с начала февраля 2014 г. были вызваны, прежде всего, продемократической революцией на Украине и угрозой построения конкурентной демократической системы под боком у России в случае успешной интеграции Украины с ЕС. Угроза вступления Украины в НАТО представляется в этом контексте вторичной. Вторгаясь на Украину, Россия прежде всего решала свои внутри-, а не внешнеполитические задачи.