Андрей Бабицкий: Пропасть между законом и правом
Итальянский правовед Бруно Леони писал, что, разделяя беспокойство сторонников свободы по отношению к исполнительной власти, сам больше боится власти законодательной – именно она дает правительству неограниченные полномочия. Народные представители, считал он, едва ли представляют избравший их народ и слишком быстро начинают думать, что они лучше понимают, что нужно гражданам. Кроме того, парламентариев немного и они с легкостью подвержены частному влиянию.
В России это никому объяснять не надо. Государственная дума фактически узурпирована исполнительной властью и одной политической силой. Считать, что эта узурпация используется только в "оправданных" политических целях, было бы наивно. В тот момент, когда парламент превращается в аппарат по штамповке частных решений, он с неизбежностью становится и инструментом передела собственности.
Источником законов могут быть либо парламент, либо сложившиеся общественные представления, отраженные в длительной практике независимых судов. У парламента есть – теоретически – одно важное достоинство. Он способен создавать ясные, однозначно трактуемые законы и тем сдерживать возможность судебного произвола. Тем более что депутаты в отличие от судей имеют обратную связь с избирателями. Именно этим, например, объясняет все большую зарегулированность современных обществ гарвардский экономист Андрей Шлейфер (книгу, в которой собраны его работы по этому вопросу, он озаглавил «Провал судей и рост регуляции»).
Классические либералы больше верят в законы не придуманные, а «открытые» (см. немецкое Rechtsfindung), кто-то – в законы писаные, потому что они сдерживают произвол и формализуют процесс. Беда в том, что в нашей стране сейчас нет ни тех ни других – в силу длительного отсутствия независимых судов или независимого парламента.
В результате в России просто нет законов ни в смысле демократического консенсуса между волей большинства и свободой меньшинства, ни в смысле записанной на бумаге сложившейся практики. И тот факт, что имеющиеся законы используются произвольно и не слишком обязательны к исполнению, может быть непосредственным следствием из этого.
Если и есть эффект колеи, мешающий стране выбраться из векового прозябания, то он, кажется, находится в правовой плоскости. Суды унаследовали не только кодексы, которыми руководствуются, но и свое отношение к праву у советских предшественников. Парламент демонстрирует все самое плохое, чего хотели бы избежать «сторонники свободы» – обслуживает частные интересы и формулирует законы, позволяющие максимально расплывчатое толкование, т.е. действует вопреки собственному raison d'etre.
Менять судебную систему – огромный труд. Избрать парламент, не являющийся департаментом администрации президента, сравнительно легко (одних свободных выборов будет достаточно), только результат непредсказуем. Но до тех пор, пока этого не произойдет, в стране не будет не только уважения к закону, но и представления о том, каким он должен быть. Страшны не отдельные безумные законопроекты – страшна растущая пропасть между законом и правом.