Лев Гудков: Год неисполнившихся ожиданий и кризис власти

Предновогодний опрос «Левада-центра» не принес ничего неожиданного. Уходящий год оказался несколько труднее, чем 2011-й; доходы основной массы населения, уровень жизни семьи респондента, по словам 62% опрошенных, остались такими же, что и прежде (у 11% они поднялись, у 24% – уменьшились).

Важнейшими, наиболее часто называемыми событиями были: наводнение в Крымске и Геленджике, гибель людей (и малопристойное, с точки зрения россиян, поведение властей) – его отметили 30%, выборы президента РФ (включая и протесты, связанные с его избранием и инаугурацией) – 29%, рост цен (28%), Олимпийские игры в Лондоне (26%), отставка Сердюкова (23%) и коррупционные скандалы в высшем руководстве страны (18%), ураган «Сэнди» (14%), панк-молебен и процесс над девушками Pussy Riot (13%), победа Барака Обамы на президентских выборах в США (13%), чемпионат Европы по футболу (11%) и вступление России в ВТО (10%).

Логика страха

Подобная структура событий очень устойчива: общественное мнение в нашей стране фиксирует в первую очередь бедствия и несчастья и лишь во вторую очередь – события из разряда государственных церемониалов, массовых зрелищ и публичных скандалов. Такие особенности массового сознания не случайны. Это не только следствие цензуры (среди пользователей интернета, жителей Москвы и мегаполисов значимость протестов или фактов, говорящих о деградации режима, в полтора раза выше, чем в среднем), они – отражение советского опыта адаптации к репрессивному государству. В нашей культуре ценностный акцент делается в первую очередь на том, что можно потерять, а не на том, что можно приобрести.

Страх является рамкой восприятия действительности. И это касается всех – не только обывателей, но и интеллектуалов, академиков или предпринимателей (их тактика, как показывают специальные исследования, существенно отличается от западного бизнеса). При длительном подавлении свободы действия, индивидуализма, человеческой автономии и независимости, инициативы вырабатываются бессознательные навыки заботиться лишь о том, как удержать то, что уже есть в руках, а не думать о том, как можно изменить свою жизнь в будущем, о том, как добиться лучшего, большего. Страх перед неизвестным, новым, сложным и непонятным, боязнь перемен проистекает из особенностей политической культуры, сохраняющейся с советских времен, он диктует нормы социального поведения или тип адаптации к враждебному окружению: поменьше телодвижений, не высовывайся, не гони волну, прими позу зародыша, тогда есть надежда на то, что проблемы тебя минуют. Другими словами, это привычная игра на понижение, тактика экономного конформизма. Мы не замечаем ее, как не осознаем атмосферное давление. Сильнее всего эти установки проявляются в самой опасной сфере – в сфере политики, где насилие представлено в своем обнаженном и узаконенном виде.

Доверие к власти

Главные события связаны с медленным, но необратимым процессом дискредитации власти, ослаблением массовой поддержки, сокращением социальной базы режима, симптомами которого как раз и являются массовые протесты и нарастающая частота коррупционных разоблачений. Последние, судя по общему мнению опрошенных, воспринимаются не в качестве свидетельств серьезности намерений руководства страны избавиться от злоупотреблений бюрократии, а проявлением безжалостной внутренней борьбы разных группировок за власть и доступ к бюджетным ресурсам. Снижение доверия граждан касается всех институтов, составляющих основу режима: ГД и СФ, электоральной системы, суда, прокуратуры, армии, регионального управления, но заметнее всего оно проявляется по отношению к правительству и парламенту (включая и занимающую монопольное положение в нем партию власти – от 38 до 40% и более россиян считают ЕР «партией жуликов и воров»).

Падение доверия касается и самого президента как символической персонализации авторитарного государства. Мотивы падения доверия в разных группах разные, разная и интенсивность проявлений недоверия и разочарования во власти. Но тенденция одна и та же. Претензии к руководству страны – не может справиться с падением доходов и уровня жизни населения, не заботится о социальной защите населения. Не может, как считают россияне, не только потому, что неэффективно и некомпетентно, но и потому, что аморально, потому что коррумпировано, потому что власть в стране, включая правительство, высшее чиновничество, депутатский корпус, правоохранительные органы и суд и т. п., озабочены исключительно обеспечением своих корыстных интересов и сохранением своего господствующего положения.

То обстоятельство, что ГД и СФ состоят преимущественно не просто из людей состоятельных, а по настоящему богатых, воспринимается большинством опрошенных в бедной России резко отрицательно. За стремлением к получению депутатского мандата 36% видят вполне определенные мотивы: получение доступа к распределению бюджетного пирога или обеспечение иммунитета от уголовного преследования, доступ лоббистов к ресурсам управления, возможности преумножения своей собственности, но не желание реализации политики, направленной на общественные цели; 31% опрошенных полагают, что такие депутаты защищают интересы исключительно «своего класса», таких же, как они сами, богатых. Еще 27% респондентов расценивают сам факт обладания крупной собственностью в нашей стране, открывающий доступ к депутатскому креслу, как признак криминальности, поскольку собственность таких размеров, по их мнению, у нас всегда результат незаконных махинаций, мошенничества или интриг во власти. (Положительно к факту преобладания в парламенте богатых людей относится явное меньшинство – от 5 до 22%, – полагающее, что те, кто добился успеха в бизнесе, могут работать и на благо обычных людей.)

Общественное мнение не строит каких-либо иллюзий в отношении самостоятельности Думы как ветви власти. И парламент, и суды, и федеральные СМИ, и даже российский бизнес подчинены или зависимы от администрации президента (так, во всяком случае, думает большинство опрошенных: 72% – в отношении парламента и СМИ, 64% – относительно судебной системы и 66% – относительно бизнеса). Иначе говоря, ответственность за все, что происходит в сферах власти, лежит на выстроенном за последние 10 лет авторитарном режиме Путина.

Общественное мнение в России, несмотря на все усилия пропаганды, убеждено, что идущие один за другим коррупционные скандалы (в Министерстве обороны, МВД, Министерстве сельского хозяйства, прокуратуре, армии, космической отрасли, корпорациях ВПК, компаниях, обеспечивающих саммит АТЭС, занятых строительством дорог, олимпийских объектов в Сочи и т. п.) – это не единичные события и факты, а свидетельство «полного разложения» власти (так считают свыше 80% опрошенных). Глубокое убеждение в том, что высшее чиновничество и депутаты работают исключительно на себя и своих патронов, сопровождается представлением, что они благодаря своей близости к власти, к президенту стоят над законом и закону не подчиняются, что их бизнес носит нелегитимный характер, что у них счета за границей и т. п. Такие взгляды разделяют от 85 до 90% опрошенных. Поэтому и реакция общественного мнения на связанные с этим события бывает весьма парадоксальной: например, принятие «законов Магнитского» западными парламентами, вводящими санкции против высших чиновников и депутатов, вопреки распространенному антизападному ресентименту поддерживает и одобряет абсолютное большинство россиян из тех, кто хоть что-то слышал об этих мерах (в 2011 г. таких было 79%, в 2012-м – 74%).

Изменение отношения к Путину

«Человеком года», как и все последние 12 лет, общественное мнение посчитало Владимира Путина, хотя число назвавших его в таком качестве снизилось за пять лет вдвое: с 56% в 2007 г. до 28%. («женщиной года» признана Галина Вишневская, хотя и малым числом – менее 6% опрошенных). Едва ли это удивительно при монопольном контроле Кремля над телевидением. На сочетании внешних и внутренних страшилок, шутовства, идиотского ерничества эстрады и искусственной безальтернативности Путина и держится слабеющая легитимность нынешнего режима.

После затянувшегося кризиса 2008–2010 гг. критическое отношение к президенту, до того упорно защищаемому массовым сознанием от любой критики и обвинений, нарастает. Он уже не «отец нации», а глава или арбитр различных группировок, опирающийся, как полагают россияне, главным образом на спецслужбы, полицию и других силовиков, на олигархов, банкиров, крупных предпринимателей, бюрократический аппарат, составляющих основу конструкции режима, а потому отстаивающий и выражающий преимущественно их интересы. Падение индекса доверия к нему идет не только за счет роста его противников, но и за счет сокращения ядра его сторонников (см. график). С августа 2008 г. тандем потерял более половины своей поддержки.

В этом плане мы наблюдаем лишь разворачивание определенной логики эволюции авторитарного режима, проходящего несколько фаз: первая – становление и укрепление режима, сопровождавшееся взятием под контроль СМИ и превращением их в систему пропаганды, подавление независимых от Кремля политических партий и организаций, перехват с помощью спецслужб и фиктивных судебных процессов контроля над финансовыми потоками, рейдерство в отношении малого и среднего бизнеса и установление административной ренты – системы поборов и откатов на всех уровнях, подкуп и «управление» выборами.

Но чем сильнее централизация, тем выше вероятность переноса на саму власть тех обвинений, с помощью которых она дискредитировала своих оппонентов и противников. Навязывая обществу в качестве схемы интерпретации или ключа к объяснению современных проблем России идею мошенничества, заговора, махинаций, всевластия олигархов, которые пропаганда старательно применяла к Гусинскому, Березовскому, Ходорковскому, равно как и к «вашингтонскому обкому», власти добились того, что любые другие мотивы действий, кроме самых примитивных, корыстных и блатных, вытеснены из массового сознания. Путин после кризиса и возвращения на президентский престол сам начинает попадать под ту же схему дискредитации, которая ранее была обращена на его противников. По мере того как растет сомнение в способности руководства страны обеспечить тот курс непрерывного роста уровня жизни и доходов, который имел место в 2002–2008 гг., т. е. до кризиса, объяснение массовым сознанием неудач правительства и его неэффективности начинает сводиться к той же логике. На вопрос: «Согласны ли вы с тем, что население России уже устало ждать от Путина каких-то положительных сдвигов в нашей жизни?» в 2010 г. ответили «да» 43%, в 2011 г. – 52%, в 2012 г. – 56%. (не согласны с этим соответственно 40, 36 и 33%).

И этот процесс уже необратим. С какого-то момента патологическая склонность ко лжи и блатной риторике, которая вначале помогала опознанию в нем «социально близкого» персонажа, теперь работает против него. В том секторе общества, где функционирует интернет и сохранилась свобода информации, заметно оживляется и накапливается критическая информация о Путине, здесь не забыты и доклады Марины Салье о его работе в мэрии Петербурга, и обвинения в плагиате при написании диссертации, и доклады Немцова и Милова о дворцах и яхтах президента, слухи о его сомнительной личной жизни и многое другое, что создает негативный фон отношения к нему и расползается в обществе как нефтяное пятно по поверхности воды. На вопрос: «Как вы думаете, что сейчас в большей мере волнует окружение Путина – проблемы страны или личные материальные интересы?» в 2008 г. 56% отвечали так, как и положено в условиях государственного патернализма: «забота о стране» («личные материальные интересы» – лишь 29% ), но в 2012 г. картина стала иной: 40% по-прежнему говорили о государственной озабоченности, о «проблемах страны», но 41% выбрал вариант ответа «личные интересы».

Режим без комплексов

Режим теряет эффективность управления в силу нескольких причин: во-первых, из-за негативной селекции кадров, подбора исключительно лояльных к себе исполнителей (хищных, циничных, что называется, «без комплексов»). Во-вторых, покупая лояльность ближнего круга ценой раздачи собственности и власти, он способствует децентрализации власти и нарастанию коррупции. В-третьих, подавляя импульсы к структурно-функциональной дифференциации, т. е. императивы развития независимого от власти реального сектора экономики (малого и среднего бизнеса путем сохранения зависимого суда, перевода всех проблем в чисто бюрократический план управления, но без соответствующих или адекватных механизмов целеполагания, представительства групповых интересов), он возбуждает недовольство и раздражение самой активной и продвинутой части общества, все более готовой выступить против него, требующей институциональных реформ. Одновременно шло два отдельных, хотя и связанных между собой процесса: власть становилась все менее зависимой от общества и все более коррумпированной и децентрализованной. Сама логика системы толкала своих представителей к апроприации позиций и дистанцированию от центральной власти. С другой стороны, протесты поднимающегося городского класса вынуждают власть на усиление репрессий и контроля. Отсюда возможны три сценария: а) перспектива «лукашенизации» России; б) раскол общества, конец стабильности, ослабление поддержки режима, нарастание угрозы открытого общественного противостояния; в) открытые конфликты внутри самой власти, порождаемые необходимостью сохранять связи внутри богатеющей околовластной элиты, корпорации ближних друзей. Все три сценария, отраженных в кривом зеркале общественного мнения, мы и наблюдаем сегодня.

Репрессивные законы, поспешно принятые Думой в этом году, воспринимаются не как демонстрация силы власти, а как свидетельство ее нарастающей слабости, произвола, желание любой ценой защитить свои позиции, но не как стремление к установлению законности, – или же как проявление личной мстительности представителей власти («они испортили мне праздник, я испорчу им жизнь»). Таково отношение к судебным процессам над участниками демонстраций на Болотной площади и возбуждение дел в отношении Алексея Навального или других протестующих, и тем более реакция на «антимагнитские законы». Можно с уверенностью говорить о том, что такие действия гарантируют стремительное падение авторитета власти (парламента, суда, МИДа, следственного комитета, прокуратуры и т. п.) и усиление общей дискредитации государства в России. Причем имеет смысл говорить о резонансе всех этих негативных процессов. Сомнения в законности переизбрания Путина на третий президентский срок (а здесь мнения россиян разделились ровно пополам, 50 на 50, считающих президента Путина легитимным с точки зрения российской Конституции или нелегитимным, не соответствующим духу Основного закона) ложатся в один ряд с расправой над Ходорковским или участниками митинга на Болотной, с фактами коррупции и международной реакцией на события в России и многими подобными негативными представлениями о происходящем в стране. Режим, безусловно, может навязать стране репрессивные законы и инициировать процессы против оппозиции по уголовным или политическим основаниям, но такие действия все меньшей частью общества воспринимаются как правовые, законные и справедливые. Какое расследование может быть при таком руководителе СК, как Бастрыкин («убью и сам буду расследовать»), или как может быть признан законным приговор Басманного суда?

То, что власть «должна быть поставлена под контроль общества», считают 55% россиян (но и противоположное мнение – «власть в стране следует укреплять» – разделяют более трети опрошенных, 35%). Однако как практически это реализовать, не представляет никто, включая и оппозицию. В этом смысле проблемы будущего зависят не от власти, она уже не может делать ничего другого, кроме как усиливать репрессии, которые, как считают россияне, вызовут лишь ответное резкое неприятие власти и ослабление ее поддержки. Проблема в самом обществе, которое действительно должно хотеть перемен и будет способно этого добиваться.