Никита Соколов: Прорвать цикличность истории

Он коснулся глаз их и сказал: по вере вашей да будет вам. И открылись глаза их.

Мф. 9:29–30

Мы ленивы и нелюбопытны.

Александр Пушкин

История – опасная штука. Язык не даст соврать. Хорошо ли «попасть в историю»? А между тем, по общему убеждению, все мы в ней искони и присно пребываем. При этом по сю пору не вполне ясно, как она устроена и как в ней быть. Вопросы жизненно важные. Спрос на ответы велик всегда, а в эпохи общественных пертурбаций доходит до ажиотажа. От поставщиков, соответственно, нет отбою. В последнее время наблюдается особый наплыв сбытчиков лежалого товара с лейблом «теории исторических циклов».

В пользу добротности предлагаемых изделий вроде бы свидетельствует почтенная древность фирмы. Основателем ее числится ветхозаветный пророк, проповедавший: «и возвращается ветер на круги свои... Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем. Бывает нечто, о чем говорят: «смотри, вот это новое»; но [это] было уже в веках, бывших прежде нас» (Еккл. 1:6–10). Конкретизировать смысл «кругов» с тех пор, однако, так никому и не удалось. Хотя попыток было не счесть. Во II в. до рождества Христова Полибий из Мегалополя – ученый грек, неудачно вступивший в политические игры и угодивший к римлянам в заложники, – использовал невольный досуг для сочинения «Всемирной истории», кою представил постоянной круговертью форм правления: «Прежде всего возникает единовластие без всякого плана, само собою; за ним следует и из него образуется посредством упорядочения и исправления царство. Когда царское управление переходит в соответствующую ему по природе извращенную форму, т. е. в тиранию, тогда в свою очередь на развалинах этой последней вырастает аристократия. Когда затем и аристократия выродится по закону природы в олигархию и разгневанный народ выместит обиды правителей, тогда нарождается демократия. Необузданность народной массы и пренебрежение к законам порождает с течением времени охлократию», которая сменяется опять монархией, – и так далее по бесконечному кругу.

В эпоху отсутствия СМИ и школьных учебников идеологема Полибия распространения не получила. Римляне, оставшиеся в неведении относительно предписанного им исторического закона, проделали эволюцию от монархии царей до монархии императоров, к устройству новой демократии вовсе не порывались и в затянувшемся на полтысячелетия имперском состоянии сгинули под натиском варваров. В начале XVI в. полибиевскую схему попытался возродить флорентийский изобретатель realpolitik Никколо Макиавелли, но поскольку автор был сугубый практик и над фактическим материалом в должной мере воспарить психологически не мог, то повтор вышел совсем малосодержательным и лишенным обаяния: «Переживая беспрерывные превращения, все государства обычно из состояния упорядоченности переходят к беспорядку, а затем от беспорядка к новому порядку <...> Ибо добродетель порождает мир, мир порождает бездеятельность, бездеятельность – беспорядок, а беспорядок – погибель и, соответственно, новый порядок порождается беспорядком, порядок рождает доблесть, а от нее проистекают слава и благоденствие». Современник Петра Великого Джамбаттиста Вико – профессор Неаполитанского университета из букинистов сочинил «Основания новой науки об общей природе наций», где тщился сообщить этой круговерти недостающую притягательность и фундаментальность, доказывая, что, «несмотря на бесконечное множество различных конкретных обычаев, история повторяется вечно, проходя циклы этих трех стадий – божественной, героической и человеческой, и она никогда не выходит из этого круга». Человечество Вико, однако, не поверило. То есть все условия уже были – и массовая печать, и школьные учебники, – но широкая публика такими отвлеченностями тогда мало интересовалась, а все больше – налогами. И посему человечество вслед за философами Просвещения, отцами-основателями американской федерации и апологетами французской вольности увлеклось идеей поступательного прогресса. И с круга явно сошло.

После Первой мировой войны насчет поступательного прогресса наступило некоторое разочарование, и социолог Питирим Сорокин призвал в 1927 г. обществоведов обратиться назад и попристальнее присмотреться к циклическим процессам. Но вот незадача – из доброй сотни претендентов на звание постоянного или хотя бы нерегулярного цикла, перечисленных Сорокиным, ни один продолжения не имел, и все они ныне прочно забыты.

Опыт этот, однако, нисколько не обескуражил желающих взнуздать историю общим законом. И в наши дни в сознание российской публики усиленно внедряется картина непрерывной круговерти «авторитарно-мобилизационных» и «авторитарно-либеральных» фаз, в которой будто бы обречено крутиться до скончания века колесо гоголевской птицы-тройки.

Персональными маркерами мобилизационных фаз отечественного цикла служат Иван Грозный, Петр Великий, Павел I, Николай I, Александр III, Иосиф Сталин, Юрий Андропов, Владимир Путин... Либеральных, соответственно, – Василий Шуйский, Александр I, Александр II, Хрущев, Горбачев/Ельцин...

Привлекательная стройность концепции сопряжена, однако, с важными потерями. Причем теряется и даже вовсе уничтожается сама история. Уничтожается хронологически, ибо важнейшие эпохи отечественного исторического творчества – Древняя Русь, расцвет удельных самобытностей, грандиозная духовная драма рубежа XV–XVI столетий, накрываемая непроницаемым для непосвященного титлом «полемики нестяжателей и осифлян», весь XVII век (величественный опыт великой смуты, великого уложения и великого раскола), блестящая эпоха Екатерины II и завершившееся крахом, но оттого не менее поучительное царствование Николая II, время нэпа – вовсе из схемы выпадают и как бы упраздняются, уходя в тень коллективного бессознательного.

Но уничтожается и по существу. Существо научной истории заключается исключительно в изучении человеческих деяний, т. е. мотивов, соотнесенных с результатами. (В наличие иных субъектов исторического действа можно веровать, но методами позитивной науки они не обнаруживаются.) Назойливо пропагандируемая циклическая схема в одних вариантах прямо утверждает, в других имплицитно подразумевает, что все «мобилизаторы-милитаризаторы» решали одну и ту же задачу, как и сменявшие их «либерализаторы». Прибегая для этого к типологически схожим методам. Между тем такое представление – результат злонамеренной или невежественной редукции: упрощения, возникающего при знакомстве с отечественной историей исключительно по вторичным и даже третичным источникам (кажется, никто из видных апологетов схемы не углубился в изучение отечественного материала далее курса лекций Василия Ключевского и «Путей русского богословия» прот. Георгия Флоровского). Даже поверхностное знакомство с любой конкретной монографией, не говоря уже о первоисточниках, схему эту немедленно разрушает. Поскольку неизменно обнаруживается, что у каждого из насильственно уравниваемых в «однофазности» деятелей были совершенно особые, нисколько не схожие с другими цели и средства.

Вред такой схематической редукции выходит далеко за академические рамки. Люди, в чем антропологи убедились уже 100 лет назад после исследований Франца Боаса, действуют не в объективной реальности, а сообразуясь только со своими представлениями о ней, иногда вполне фантастическими. Социологи, продолжая исследования в этом направлении, обнаружили и детально описали механизм «самопроизвольно сбывающихся пророчеств», которые по формуле Роберта Мертона, «будучи основаны на превратном восприятии ситуации», порождают «новую модель поведения, которая превращает изначально ошибочную концепцию в реальность». Попросту говоря, если убедить публику, что от нее ничего не зависит и колесо русской истории столетиями обречено безысходно буксовать в одной и той же луже, она перестанет интересоваться общественной деятельностью в настоящем – и колесо действительно забуксует.

Именно поэтому нельзя без ужаса читать такой, например, пассаж влиятельного публициста Дмитрия Быкова: «В России так хорошо знают историю потому, что она повторяется и каждое поколение застает свой кусок учебника». Ведь будет нам по нашей вере.