Булат Столяров: Как развивать страну, живущую в разных эпохах

Территория России одновременно живет в разных эпохах с разными социально-экономическими укладами. И остро проявившийся политический раскол страны случился именно на оси времени. Это конфликт веков, которые обнаружили жесткую разность своих интересов в условиях ресурсных ограничений. Аудитория XXI в., ярко заявившая о своем политическом существовании через улицу и новые медиа, начала борьбу за будущее. Власть, напротив, вдруг потеряв электоральный ресурс креативного класса, вынуждена радикализовать свою ставку на аудиторию индустриально-аграрных и еще более архаичных веков. Движение разных частей страны в разные стороны по оси времени ускоряется, и власть теперь возглавляет партию тех, кто старается жить против часовой стрелки.

Протест как карнавал нашего городка

Последний «Марш миллионов» больше всего напомнил не манифестацию протеста, а веселый европейский городской карнавал. Я прошел все бульвары в тесной компании с нацболами, коммунистами, геями под радужными флагами, сообществом борцов против закона об образовании и разновидностью хоругвеносцев. Параллельно шла колонна из «Яблока», «Демвыбора», Республиканской партии, поклонников Удальцова, людей под флагами ЮКОСа. Там была представлена добрая треть моей записной книжки – от инвестбанкиров и чиновников до журналистов и культурных продюсеров. Важно понять, что именно объединяет всех этих разных людей, помимо той в общем маргинальной детали, что всем им надоел Путин?

Какая сильнейшая базовая общность вдруг обнаружилась у хоругвеносца, еврея, нацбола и гея, что они оказываются едины, позитивны и договороспособны в рамках многомесячного протеста? Как ее сформулировать? Что мы можем выявить общего у этих групп, если проанализируем их политические платформы? Отношение к собственности? К религии? К рынку? К размеру государства в экономике? К национализации? К США? К Китаю? К гастарбайтерам? К Сталину? К Ленину? К реформе ЖКХ? Нет, все разное, нужен другой критерий.

Мой ответ: все они представляют собой не что иное, как партию, или аудиторию, XXI в. Это союз людей, которые:

а) осознают или догадываются, что они живут именно в 2012 г. нашей эры и намерены дальше двигаться именно слева направо, то есть в будущее, по оси времени;

б) осознают или догадываются, что этой перспективе угрожает опасность. Кто-то на нашем ландшафте обладает достаточным рычагом, чтобы пытаться, по крайней мере какое-то время, вращать стрелки в обратном направлении.

Поскольку большинство из них не намерено эмигрировать, они объединились. Им есть что и от кого защищать.

Страна сотни эпох

Когда экономические географы, анализируя пространство страны, справедливо утверждают, что на ее территории представлены все уровни развития стран ООН, за исключением некоторых уголков центральной Африки и стран G7, это можно перевести с языка анализа пространства на шкалу времени. На территории нынешней России одновременно представлено уникальное множество исторических эпох и социально-экономических укладов. Нет такой единой точки на шкале времени, в которой находится страна Россия. Это пространство – живая машина времени.

Вот информационный XXI век в пределах Садового кольца. Вот центры 20 крупнейших городов с населением 0,7–2 млн, которые переживают сложный трансфер из индустриальной в постиндустриальную экономику, в целом совершенный Европой и Северной Америкой в 70–90-е гг. прошлого века. Вот индустриальный XX век в Череповце, Норильске и Тагиле. Вот раннеиндустриальный пейзаж XVIII–XIX вв. с музейными промышленными технологиями в горнодобывающих, угольных и металлургических городках Урала. Вот аграрные XV–XVIII века в деградировавших деревнях Нечерноземья и Центральной Сибири, а вот эпоха настоящего натурального обмена в аулах Северного Кавказа. Вот без прикрас первобытно-общинный строй кочевников на севере Якутии, на Таймыре, в Туве, Эвенкии и на Чукотке. Конечно, такая разница укладов формирует значительные различия в ценностях и приоритетах нашего народа. Что мы можем объяснить про императив гражданской независимости жителю Норильска, дагестанского аула или мигрирующего при помощи оленей и лаек в течение года на 1000 км вверх-вниз по Енисею поселка коренных малочисленных народов? Мы не можем ему оказать и четверти конституционно положенных сервисов вроде образования и здравоохранения просто потому, что текст этой Конституции писался на 15 веков позже той эпохи, в которой он живет.

Страна не только существует одновременно во многих эпохах. Ее многие части движутся по оси времени в разных направлениях: одни в будущее, а другие и в прошлое. В тех городах, где хватило потенциала совершить шаг из индустриального века в постиндустриальный, насытить пространство живым бизнесом, позволить шевелиться сервисной экономике, не разбазарить до нуля потенциал университета, дальше есть шансы на появление инновационных стартапов и дальнейший прогресс новой экономики – как в Екатеринбурге, Казани или Новосибирске. Там, где такие шансы были упущены, экономическая и культурная деградация продолжает вымывать остатки активной публики с ценностями, и получается Иркутская область, Волгоградская область или Бурятия. Экономический кризис заводов в малых и средних городах запустил вектор движения не в постиндустриальную, а в доиндустриальную эпоху. Как ни приедешь – ситуация все хуже, города все менее динамичны, разговоры все провинциальнее, глаза все более белесые и рыбьи.

На нашем ландшафте есть эпохи, которые друг от друга пространственно отделены и в целом автономны, как информационный век столичных центров с первобытно-общинным строем Северо-Востока страны. Но есть и остро граничащие эпохи и уклады, и речь тут идет прежде всего о взаимодействии постиндустриального и индустриального веков внутри средних и крупных городов. Это противостояние, стратегически, конечно, проигранное индустриальным веком, будет оставаться довольно острым еще некоторое время.

Политика для машины времени

Ярко заявившая о себе в политике в течение последнего года аудитория XXI в. радикально перекроила политический рынок страны. Полностью потеряв электоральную базу креативного класса, Путин в поисках контрольного пакета голосов был вынужден искать поддержки других слоев. На практике он явно сдвинулся в своей риторике и действиях влево по оси времени, обслуживая теперь только и исключительно аудитории индустриальной, аграрной и еще более архаических эпох. Отсюда роман с Тагилом, отсюда Холманских, отсюда радикализация романа с церковью и рыбной ловлей. Этот фактор полностью меняет конструкцию политсистемы: если раньше кормовой базой архаических эпох было позволено пользоваться структурам типа КПРФ, ЛДПР и «Справедливой России», то теперь эта аудитория оказалась нужна национальному лидеру, поскольку никакой другой аудитории у него нет. По сути, власть после президентских выборов возглавила забег 63% страны в прошлое, а успех и продолжительность этого забега теперь зависят главным образом от цен на нефть: чем ниже, тем меньше у бегущих будет воодушевления.

При этом нет никаких сомнений в дальнейшем росте общественной силы партии XXI в. и гражданского протеста. У этой устойчивой тенденции есть всего три, но сильных двигателя: а) демография, б) урбанизация и в) социальные сети и новые медиа. С демографией все понятно: в политически активный возраст вошло поколение, полностью свободное от советского прошлого, и оно увидело на политическом ландшафте «совок» во втором издании. Этот класс людей будет только пополняться и математически замещать собой носителей более толерантной идеологии.

С урбанизацией как вторым двигателем все тоже долгосрочно надежно. Крупные города становятся во всем мире безальтернативными точками развития, они концентрируют наиболее качественный человеческий капитал и занимают все большую долю в экономике. Согласно прогнозу McKinsey, 600 крупнейших городов мира будут формировать в 2025 г. почти 60% мирового ВВП. Мы не исключение из этого правила, экономическая роль крупных городов продолжает расти в России и даже достигает местами абсурдных величин: доля Москвы в ВВП страны стремится к четверти. Крупные города эффективнее как современная форма пространственного устройства. Урбанизация качественного человеческого капитала продолжит наполнять города гражданской активностью.

Третий двигатель также надежен: социальные сети и новые медиа продолжат катализировать выявление взаимных интересов людей XXI в., чем обеспечат им значительную фору в динамике по сравнению с аудиториями более архаичных времен.

Что это означает математически с точки зрения потенциального баланса весов партии XXI в. и аудиторий прошлого? Безусловно, главным образом крупные города продолжат выступать катализаторами укрепления партии XXI в. как общественной силы. На каком пространстве постиндустриальные настроения могли бы получить контрольный пакет? Для оптимистического расчета предельной емкости этого рынка следует суммировать население «большой Москвы», «большого Петербурга», 12 городов-миллионников и еще десятка крупных городов с населением до миллиона. Итого получим предельную оценку населения этих пространств на уровне до 40 млн человек. В числе этих 40 млн далеко не все будут разделять ценности XXI в., но они будут жить на той территории, где настроения XXI в. будут иметь обоснованное общественное большинство. Просто в силу доминирующего тут социально-экономического уклада.

Да, 40 млн человек – это не так мало, чтобы вокруг потенциального интереса этой группы людей не начать строить ясную политическую силу, настоящую партию. Это большой электоральный ресурс, представляющий к тому же заведомо высокого качества человеческий капитал. Но 40 млн человек – это и совсем не так много для 140-миллионной страны, чтобы через опору исключительно на них размышлять о перехвате управления в стране. С остальными 100 млн, которые живут пока совсем в других веках и исповедуют совсем иные верования, придется договариваться.

Поэтому несколько выводов.

1) Нужна сильная политическая партия, которая будет отражать интересы именно аудитории XXI в., которая фактом своего существования и фактом трансляции в общественное поле своей повестки наконец очертит в реальной политике контур интересов и требований людей XXI в.; предел эффективной работы такой партии строго ограничен рынком в 40 млн человек.

2) Видимо, кроме такой партии необходимо будет создавать более широкую общественную платформу, задача которой смотрится сложнее: предложить такую повестку движения страны в будущее, которая формулировала бы ценности XXI в. как систему полезных и приемлемых сервисов для аудиторий остальных веков тоже.

О содержании такой политической платформы – во второй части этой статьи через неделю.