Ведущие мировые ученые предлагают различать работу институтов поддержания стабильности и порядка (т. е. предотвращения неконтролируемого насилия в обществе) в странах, находящихся на разных стадиях общественного развития.
В книге «Насилие и социальные порядки», ставшей, вероятно, самым влиятельным вкладом в развитие институциональной теории за последние годы, нобелевский лауреат Дуглас Норт и его соавторы Джон Уоллис и Барри Уайнгаст показывают, что в странах, где действуют «порядки открытого (свободного) доступа» – т. е. в большинстве правовых демократических государств, – такие институты, например судебная система или полиция, системы обеспечения социальных благ, эффективно поддерживают мир и порядок. Эта эффективность обеспечивается более или менее устойчивым равенством всех участников, существованием организаций (движений, сил), не привязанных к конкретным персоналиям, и публичным контролем над теми, кому вручена монополия на насилие (полиция и армия).
Смысл «открытого доступа» в том, что в такой системе возможность действовать (заниматься бизнесом, создавать партии или благотворительные фонды), договариваться, планировать свою деятельность на долгий срок вперед и получать результаты – не привилегия, а право любого гражданина. Однако модель открытого доступа – это не естественное и нормальное положение вещей, а стадия развития, до которой доходят одни общества и вполне могут никогда не дойти другие. Нормой же, обыкновенным положением вещей являются «порядки ограниченного доступа» (весь остальной мир). Здесь те же самые институты срабатывают принципиально иначе. Например, законы о защите граждан от пожаров становятся в первую очередь инструментом сбора рент, а нормы, обеспечивающие борьбу с наркоторговлей, – инструментами фабрикации полицейской отчетности. Поддержание мира посредством институтов выглядит тут как пакт элит – группировок и сообществ, контролирующих те или иные важные ресурсы (богатство, знание, способность к применению силы), – о ненападении. В пределе это верховенство права для элит: надежное обеспечение прав, законности и собственности хотя бы для тех, у кого уже есть доступ к институтам. Прогресс в сторону большего равенства перед законом тут выглядит как присоединение к этому пакту все новых групп, распространение порядка и законности на более широкие слои, пока ими не окажутся охвачены все (при этом и сам пакт постепенно совершенствуется и усложняется, развиваются поддерживающие его институты). Порядки ограниченного доступа, таким образом, эволюционируют от хрупких, балансирующих на грани насилия (например, современный Заир), до зрелых, которые находятся на пороге открытости (например, Южная Корея 1970-х).
Для многих экономистов и политологов эта книга стала отличным поводом для того, чтобы заявить: отстаньте от нас со своим верховенством права, независимым судом, защитой прав собственности – мы просто находимся на ином этапе исторического развития. Однако они забывают о главном. Прогресс нелинеен, порядки ограниченного доступа склонны деградировать едва ли не в большей степени, чем развиваться.
В сегодняшней России – Норт с соавторами говорят это в книге прямым текстом в отношении периода до 2008 г., т. е. двух первых, «благополучных», путинских сроков, – происходит регресс порядка ограниченного доступа: от стабильного, в начале 2000-х имевшего все шансы вскоре перейти в зрелый, – к хрупкому. Одним из наблюдаемых ныне признаков этого является разрушение верховенства права для элит – одного из главных свойств стабильного порядка ограниченного доступа. Что это значит? Мы многократно писали, что когда в российский суд попадает чиновник или силовик, то им обеспечен честный процесс, более или менее соответствующий мировым стандартам, и гуманное наказание. Разумеется, речь идет о тех ситуациях, когда на их посадку нет политического заказа, – т. е. о тех судах, которые не являются инструментом наказания, используемым относительно стабильным консорциумом элит в отношении «нарушителей конвенции». Но если чиновник просто проворовался или ткнул ножом любовника жены, то суд будет работать пристойно. Представителя «признанных» элит не будут пытать в полиции или рушить его бизнес откровенно противозаконными средствами.
Такое «верховенство права не для всех» выглядит крайне некрасиво с точки зрения всеобщего равенства и братства, но оно по крайней мере оставляет надежду на прогресс: если права есть для одних, то можно требовать их для себя (как это активно делает сейчас бизнес-сообщество, борющееся за либерализацию уголовной юстиции в сфере экономики) и в пределе – для всех. По мере расширения круга элит само наличие этого пакта о ненападении, к которому можно требовать доступа тем, кто пока в него не включен, становится важнейшим инструментом перехода к порядку открытого доступа.
Сегодня ситуация изменилась. Консорциум элит распался. Одна из группировок элиты стала бороться со «своими» теми средствами, которыми раньше боролась с врагами или явными нарушителями правил игры внутри элит. Обыск у Ксении Собчак ничем не отличался от обыска, с которым могут прийти к каждому из нас, если правоохранители захотят отобрать бизнес, сделать план или просто заподозрят кого-то в совершении преступления. Но такой обыск в квартире человека с фамилией Собчак был немыслим еще год назад. Закрытие охранного бизнеса семьи депутатов Гудковых ничем не отличается по технологии от рейдерских и им подобных схем, которые ежедневно применяются в отношении бизнесменов, не доросших до вхождения в пул элит. По ст. 318 УК (сопротивление представителю власти) привлекаются к ответственности более 8000 человек в год и почти всегда с вопиющими нарушениями закона. Однако применение этой традиционно вымогательской статьи к депутату (СК обратился в Думу с просьбой снять депутатскую неприкосновенность с депутата-коммуниста Владимира Бессонова, обвиняющегося именно в сопротивлении полицейскому) еще вчера было невозможным. Доказательства там, кстати, как пока кажется, такие же липовые, как и в большинстве уголовных дел по этой статье. Тут важно понимать, что речь не идет о равенстве перед законом (ура! – и знаменитую Ксению можно обыскать по-хамски, как обычного ларечника). Речь идет о равенстве перед беззаконием. Мы сползаем от стабильного порядка ограниченного доступа к хрупкому, где не защищен никто и, соответственно, ни у кого, включая и сильных, нет стимула вкладываться в поддержание порядка, воздерживаясь от актуального применения насилия.
Согласно концепции Норта и его соавторов, это грозит в первую очередь стиранием границ между насилием легитимным и нелегитимным: дальнейшим разворачиванием полицейского беспредела, с одной стороны, и ростом частного насилия, обыкновенной преступности – с другой. Разумеется, страдать от обеих тенденций предстоит далеко не только вчерашним членам привилегированных элит, но и всем остальным, примерно в равной степени.