Элла Панеях: Образумить фальсификатора

Практика применения статьи 142.1 УК РФ «Фальсификация итогов голосования» отличается замечательной мягкостью: мало по каким обвинениям так неохотно принимаются заявления, мало по каким статьям соизмеримой тяжести не выносится вообще никогда реальных приговоров.

В год прошлых федеральных выборов, в 2008 г., она применялась аж целых 5 раз: в трех случаях виновные были приговорены к условному сроку, в двух – дело прекращено на основании деятельного раскаяния подсудимого. В 2010 г. – шесть дел, принятых судом, пять условных сроков, один штраф. Для сравнения: по всем статьям соизмеримой тяжести (до четырех лет лишения свободы) в сумме реальный срок лишения свободы получает приблизительно каждый третий, а если смотреть только на преступления «без жертвы», где сторона обвинения представлена лишь прокурором и потому невозможна сделка с пострадавшим (на прекращенные за примирением с потерпевшим дела приходится значительная доля благополучных для обвиняемого исходов уголовных дел), соотношение будет и того жестче.

На последнем митинге протеста против фальсификации выборов большой популярностью пользовался плакат с портретом Владимира Путина и ехидной надписью: «Не нравится мой ЦИК? Обращайтесь в мой суд». В этом сарказме есть доля правды: это видно и из приведенных цифр, и из всех известных историй с провалами практически всех попыток представителей оппозиционных партий довести до суда хоть некоторые дела о фальсификации итогов голосования – хотя бы те, где данные по участку на сайте ЦИК расходятся с заверенным протоколом на руках у официального наблюдателя. В общем можно предположить, что на выборах 4 марта большинству наблюдателей здравый смысл подскажет не отдавать особо высокого приоритета попыткам привлечь к уголовной ответственности рядовых фальсификаторов – больно уж низкие шансы на успех. И тем не менее эта тактика может оказаться совсем не такой глупой, как выглядит исходя из вышесказанного. И не потому, что у судей вдруг может проснуться совесть или гражданская ответственность, – у прокуроров, без которых не передашь дело в суд, она точно не проснется, от этого система защищена достаточно надежно. Совсем по другой причине.

Социологам права известно: для того чтобы мобилизовать закон – т. е. заставить его работать, – совершенно необязательно, чтобы закон безукоризненно исполнялся всеми, в чьи обязанности входит его применять. Закон, сурово и беспристрастно определяющий поведение правоохранителей и решения судей, – это, конечно, идеал, но идеал крайне редко встречающийся. Для того же, чтобы закон работал на предотвращение преступлений – не идеально, но хоть как-нибудь, – достаточно, чтобы хоть один игрок на поле относился к нему серьезно и последовательно пытался активизировать. Применение уголовного закона всегда носит вероятностный характер – даже при отсутствии селективности в выборе, кого именно преследовать, даже при повальной честности и высокой квалификации правоохранителей еще никому и никогда не удавалось выявить и наказать всех правонарушителей до одного. Что уж говорить о ситуации, когда правоохранительная система или ее часть сознательно покрывает преступления определенного рода. Вероятность попасться на преступлении и быть наказанным за него всегда только лишь шанс.

Когда мы говорим о сознательном нарушении закона, о решении, принятом не под влиянием импульса, а в результате рационального выбора, именно оценка шансов, возможных потерь и выгод определяет решение совершить преступление или отказаться от него. А большинство преступлений, связанных с фальсификациями результатов выборов, именно таковы: мало кто вбрасывает бюллетени или подчищает данные в протоколах спьяну, под влиянием порыва, ради какого-нибудь нерушимого принципа или в приступе страсти к одному из кандидатов. Как правило, речь идет о самой обыкновенной калькуляции потерь от мелкого непослушания на работе или не очень-то крупных выигрышей от возможности тоже в общем-то скорее по мелочи угодить начальству по сравнению с необходимостью совершить преступление, вообще говоря, «против конституционных прав и свобод человека и гражданина», как сухо указывает название соответствующей главы Уголовного кодекса.

Это очень важно понимать: на той чаше весов у рядовых исполнителей в большинстве случаев совсем небольшие гирьки. А российская уголовная юстиция давно уже превратила себя в такое чудовищное пугало. Со своими, мягко говоря, неформальными практиками дознания, пыточными условиями в местах содержания подследственных и осужденных и полной невозможностью получить оправдательный приговор, коли дело уже дошло до суда. Так что даже тень возможности под названием «уголовное дело» приводит нормального, не очень-то храброго человека в ужас.

Там, где разница в ставках так велика, большие шансы на приговор для успеха в мобилизации закона необязательны. Достаточно, чтобы они перестали быть нулевыми. Даже крохотный шажок в сторону уголовной мясорубки способен образумить очень и очень многих. И если шансы добиться преследования конкретного рядового фальсификатора (или хотя бы первых отрезвляющих стадий такого преследования: явки полиции к месту преступления, приема заявления, фиксации жалобы) невелики, то это значит ровно одну простую вещь: попыток должно быть много.