Ксения Юдаева: Как понимать кризис
В экономической теории существует несколько так называемых поколений моделей валютных кризисов. Первое поколение, родоначальником которого является Пол Кругман, связывает кризис с наличием серьезных несогласованностей в денежной и валютной политике. К примеру, страна пытается одновременно поддерживать стабильный курс национальной валюты и увеличивать кредитование экономики. Но при фиксированном курсе валюты и темпах роста экономики спрос на национальную валюту ограничен. Излишки предложения обмениваются на иностранную. Механизм может быть либо прямой (через валютный рынок), либо опосредованный (через увеличение дефицита торгового баланса). По этой модели, кстати, развивался текущий валютный кризис в Белоруссии: темпы роста кредитования превышали возможности экономики по их абсорбции и в результате случилось то, что случилось.
Одним из вариантов такой модели является модель со встроенным долговым кризисом. Государство расширяет финансовую поддержку экономики не за счет ее кредитования, а за счет государственных расходов, оплачиваемых через иностранные заимствования. В результате растет пирамида долга, которая в конце концов обваливает валюту. Это хорошо знакомый нам сценарий российского кризиса 1998 г.
Второе поколение моделей – это когда несогласованности в денежной и валютной политике нет, но проводимая политика не оптимальна с какой-либо другой точки зрения. В этом случае спекулятивная атака на валюту способна спровоцировать правительство на изменение режима политики. Классический пример – это ситуация в Англии в 1992 г. Тогда, как известно, Джордж Сорос обвалил английский фунт. В принципе, политика Банка Англии в тот момент не была противоречивой и курс фунта мог бы оставаться неизменным. Но после девальвации в стране резко ускорился экономический рост и снизилась безработица. То есть девальвация была стране выгодна. Именно расчет на это и считается в моделях второго поколения причиной для спекулятивной атаки.
Наконец, есть третье поколение моделей, описывающих азиатский кризис 1997–1998 гг. и связывающих валютные кризисы с надуванием пузырей на рынках частных активов, к примеру фондовом или рынке недвижимости.
В условиях плавающих курсов или, наоборот, единых для многих стран валют собственно валютные кризисы ушли в прошлое, но, судя по тому, что происходит в мире в последнее время, они сменились долговыми. Кризис в Греции в этом смысле до боли напоминает то, что происходило в России в середине 1990-х гг., глобальная экономика перегружена долгами. Быстрого решения нет, если не прибегнуть к какому-либо из способов перераспределения средств от кредиторов к должникам, т. е., проще говоря, к дефолтам, частичным дефолтам или инфляции.
А вот с Италией или Испанией, на мой взгляд, все сложнее. В принципе, ситуация в этих странах довольно устойчива: в Испании сравнительно большой дефицит (около 6% ВВП), но небольшой долг (около 65% ВВП). В Италии большой долг (120% ВВП), но дефицит относительно небольшой (4% ВВП) и в значительной степени связан с процентными платежами. Основная проблема этих стран в другом – в слабом экономическом росте и высокой безработице. Обе эти страны в последнее время подвергаются атакам спекулянтов, причем атаки усилились, когда был фактически решен вопрос о реструктуризации долга Греции. В связи с этим кризис еврозоны начинает напоминать кризис европейской монетарной системы 20-летней давности. Инвесторы понимают, что правительствам периферии еврозоны может быть выгодно отказаться от бюджетной экономии, а это возможно в случае реструктуризации долга, поэтому растут ожидания реструктуризации, растут процентные ставки, растет долговая нагрузка стран, процесс становится необратимым.
Чем закончится вся эта история – массовой реструктуризацией долгов и чисткой банковских систем в значительной части Европы или быстрым расширением размера и полномочий фонда финансовой стабильности, который сможет законсервировать ситуацию, – пока не понятно. Но очевидно, что промедление европейских политиков толкает ситуацию в сторону первого сценария.