Россию спасет Европа
В этом году, а также в следующем будут в России «выборы». А затем жизнь в стране продолжится. В какой мере эти «выборы» определят направление той жизни, которая после них последует? Иными словами, является ли российское будущее заложником решений властных элит? Или же в России идут фундаментальные социальные процессы, способные воздействовать на эволюцию государства?
Посмотрим на российское общество, пусть бегло, и начнем с двух базисных предположений. Первое – Россия не то что не имеет социальных институтов, но крайне близка к тому. Второе вытекает из первого – в деинституционализированной среде очень высоко ценится определенность, и баланс между определенностью и неопределенностью становится важнейшей, если не ключевой ценностью при любом социальном взаимодействии. Тому, кто в силу своего статуса или положения может генерировать неопределенность и управлять ею, это обеспечивает огромную власть. В результате катастрофически снижается и желание рисковать.
Я выделяю четыре с половиной социальных феномена, которые, как я полагаю, будут формировать будущее России. Первый – неверно предположение, будто российские граждане пассивны. Они агрессивно неподвижны. В среде, где отсутствуют социальные институты, относительный комфорт и благополучие – обычно результат исключительного стечения обстоятельств, связанного почти только со способностью данного человека справляться с окружающей его неопределенностью. В этих условиях любые перемены таят в себе угрозу разрушить достигнутое.
Второй феномен – специфическое проявление ресурсного проклятия. В России изобилие природных ресурсов и связанных с ними рентных потоков служит своего рода буфером, благодаря которому власти и население могут сосуществовать друг с другом, находясь в состоянии взаимно приемлемого «развода», который пришел на смену семи десятилетиям чрезмерно близких отношений. Молчаливый социальный контракт предоставляет обеим сторонам максимальную автономию при условии, что ни одна из них всерьез не посягает на интересы и комфорт другой стороны.
Третий феномен – нарастание взаимного раздражения. Чем больше элита и неэлита кристаллизуются и защищают свои индивидуальные достижения, будь то бронированный автомобиль и кортеж сопровождения или скромный участок земли за высоким забором, тем ближе неизбежный конфликт. Оттого что в общих социальных пространствах России неуклонно распространяются правила частного поведения, все участники этого процесса испытывают раздражение, поскольку каждый из них видит, что другие поступают так же, как он, но при этом их поведение противоречит его личным интересам. Естественной реакцией является попытка распространить действие декларируемых (но не соблюдаемых) социальных норм на других. Однако в отсутствие действующих социальных и политических институтов подобная попытка обречена на неудачу и может лишь усугубить раздражение.
Четвертый феномен – это относительно новый механизм примирения феноменов 2 и 3, который я бы назвал «индивидуальная модернизация». Отмена цензуры, открытие границ и все более широкая доступность интернета привели к тому, что в современной России стремительно развиваются индивидуальные стратегии формирования идентичности. Молодые, образованные, динамичные и мобильные россияне, как и многие их соотечественники постарше, чувствуют себя частью глобальной среды, пожалуй, не в меньшей степени, чем локальной. С одной стороны, это открывает возможности для самой широкой либерализации для значительного числа самых продвинутых. Но, с другой стороны, в результате сильно снижается вероятность того, что эти самые продвинутые граждане захотят внести свой личный вклад в дело модернизации социального пространства в собственной стране.
Наконец, есть еще «полфеномена», который располагается где-то между феноменами 3 и 4, и заключается он в том, что, несмотря на все недостатки нынешней системы социальных и политических отношений, у нее есть свои сторонники. Речь идет не только об элите и близких к ней людях, которые максимизируют выгоду из своего положения, систематически генерируя неопределенность и манипулируя ею. Даже те, кто ничего не выигрывает от «социального контракта», способствуют сохранению нынешней системы отношений.
Если смотреть из сегодняшнего дня, будущее развитие может происходить по одному из двух сценариев.
В рамках инерционного сценария сохраняются агрессивная неподвижность, отчуждение между государством и обществом, нарастание социальных трений, рост индивидуальной модернизации и наличие консервативного электората, готового отстаивать статус-кво. По мере того как ретроградный государственный аппарат будет становиться все менее эффективным, а сохранение политической и экономической монополии сведет и без того низкий экономический рост почти к нулю, социальные трения будут усугубляться и государству станет все труднее поддерживать удобное для него состояние отчуждения от собственных граждан. Иллюстрации кругом – на Манежных и Болотных площадях, в лесах химкинских и горящих.
Нарастание напряженности в конечном счете подталкивает государство к тому, чтобы активнее выстраивать отношения с обществом – сначала устанавливая правила для защиты привилегий элиты, а потом регулируя социальные отношения, чтобы поддерживать стабильность. Но поскольку внутри самого государства ничто не меняется – активный консервативный электорат достаточно силен, чтобы преодолеть любое давление со стороны более творческих и предприимчивых социальных групп, чьи политические связи с Россией становятся все слабее, – в результате происходит не деприватизация, а реприватизация общего пространства. Таким образом, люди, не относящиеся к элите, сначала во имя гармонии и стабильности выталкиваются из общего пространства, а затем постепенно оказываются от него полностью отрезаны, поскольку «захваченное» государство перераспределяет выгоды от общественного пространства в пользу элиты.
Данный сценарий представляет собой доведенное до предела отчуждение с последующим конфликтом и втягиванием государства в бесполезное и контрпродуктивное авторитарное взаимодействие с обществом. В результате к 2020 г. Россия превращается в сильно раздробленное политическое и социальное пространство с застойной экономикой и крайне низким уровнем идентификации россиян с государством, гражданами которого они формально являются. Но из-за вышеупомянутой агрессивной неподвижности как масс, так и элиты единственный путь выхода из этой ситуации пролегает через глубокий и длительный кризис.
Второй, более оптимистический сценарий тоже исходит из того, что все четыре с половиной вышеописанных феномена остаются без изменения, но с одним решающим отличием. В начале второго десятилетия ХХI в., скажем в 2011-м или 2012 г., российское правительство, столкнувшись с нарастанием социального (а в действительности внутриэлитного) напряжения на фоне безуспешных попыток добиться стабильного роста экономики, возьмет курс на максимальную экономическую интеграцию с Западом, особенно с Европейским союзом, и ЕС пойдет ему навстречу. Россия вступит во Всемирную торговую организацию, заключит с ЕС договор о свободе инвестиций и торговли, отменит визы для граждан ЕС, а ее граждане получат право ездить без виз в Европу. Со временем все большее число российских граждан станет использовать обретенный беспрепятственный доступ в европейское пространство и формировать институционализованные отношения и стратегии для обучения, предпринимательства, инвестиций, а также для других целей, тем самым компенсируя отсутствие институтов в собственной стране.
Конкретные формы в значительной степени будут зависеть от творческого потенциала тех, кто определяет политику Европы. Но если все большее число россиян, и прежде всего бизнесмены и ученые, обладающие возможностями для инициирования изменений дома, в России, получат преимущество в виде доступа к стабильным, удобным и простым в использовании европейским юридическим и другим институциональным структурам для поддержки капиталовложений в их собственные идеи и стратегии, это может привести к формированию консолидированной коалиции за перемены, которая стала бы постепенно втягивать ретроградное и сопротивляющееся (но не готовое к насильственным решениям) государство в модернизацию. Это будет трудная дорога, и к 2020 г. она не будет пройдена, но, если Россия и ее партнеры открыты для интеграции – и если мы откажемся от привычной логики, будто демократизация является необходимым условием интеграции, – инерцию, быть может, все-таки удастся преодолеть.
Автор – заместитель директора Московского центра Карнеги