Идеологи пытаются продать государству безнадежно устаревший товар

На прошлой неделе в Москве прошел первый всероссийский съезд учителей истории и обществознания, освященный присутствием главы президентской администрации. Учителю истории государство отводит важную роль в госстроительстве. В частности, учительскому сообществу, направляемому Министерством образования, придется заняться ревизией содержания школьных учебников.

Официальная позиция, вероятно, состоит в том, что тот, кто контролирует содержание учебника, контролирует и содержание голов российских школьников. В этот процесс попытались включиться и государственные идеологи. Несколько лет назад соавтор нашумевшей книги для учителей по новейшей истории Павел Данилин написал в своем блоге: «Вы сколько угодно можете поливать меня грязью, а также исходить желчью, но учить детей вы будете по тем книгам, которые вам дадут, и так, как нужно России».

Это грозное обещание так и не было выполнено, что неудивительно. Сама идея идеологической конструкции, в центре которой находится учитель с правильным учебником в руках, лишь проекция авторитарных конструкций на общество, в котором эти механизмы больше не работают. «Идеологи» пытаются продать заказчику – государству – безнадежно устаревший товар.

Вообще, идея школьного учебника истории как центрального узла пропагандистской машины возникла в СССР еще в 1930-е гг. В марте 1934 г. положению дел с преподаванием истории в школе было посвящено два заседания Политбюро, и на обоих обсуждалось исключительно содержание учебников, а не методика преподавания. Сталин лично принимал участие в редактировании общего школьного учебника истории. При наличии более чем жесткой «вертикали» не допускалась мысль о том, что пропагандистский сигнал, посланный сверху в виде директивы-учебника, может не дойти или дойти с искажением до «принимающей единицы» – ученика. Как показал в своей недавней книге «Национал-большевизм» американский исследователь Давид Бранденбергер, результат уже тогда не вполне соответствовал ожиданиям творцов. Но само внимание, уделяемое школьной системе со стороны власти, имеет корни в коммунистической идеологии.

Как традиционные, так и неомарксисты описывают систему всеобщего образования как аппарат, с помощью которого господствующий класс навязывает свое видение мира подчиненной и угнетенной массе. В этой схеме во властной пирамиде на вершине располагается государство, ставящее цели, в центре – передаточная система школьной бюрократии, передающая сигнал сверху, а внизу – покорные массы школьников, впитывающих эту информацию как губка. Так эта система задумывалась, но так она никогда не работала. Сигнал сверху претерпевал на своем пути множество искажений, и те крупицы информации, что попадали в головы учеников, были бесконечно далеки от изначального устремления идеологов.

Тем не менее механизм – в том виде, как он был задуман, – работал, хотя и из рук вон плохо. Особенность же нового информационного времени – в том, что, оставаясь внешне неизменной, эта пирамида пуста изнутри. В немалой степени это связано с тем, что пала монополия школьной системы вообще и учебника в частности на обладание единственно верной истиной. Знание важных исторических событий – то самое единое пространство памяти нации – создается не в школе. Исследование, проведенное недавно Наталией Зоркой из «Левада-центра», свидетельствует, что источниками информации об истории для подростков являются телевидение, интернет, в меньшей степени рассказы предыдущих поколений и в последнюю очередь школа.

Полифония информационных источников – явление общемировое, но у современной российской школы есть и свои особенности, затрудняющие перековку системы в идеологический молот.

Во-первых, пространство для выстраивания идеологической «вертикали» ограничено количеством часов, выделяемых на историю. Базисный учебный план в своей «федеральной компоненте» выделяет на историю два урока по 45 минут в неделю. Возможность увеличения количества часов есть, но она невелика – сумма часов на все школьные предметы почти равна нагрузке, предельно допустимой по санитарным нормам. Учитывая, что перегруженность российского школьника стала общим местом в дискуссиях об образовании, сомнительно, что эта верхняя граница будет легко пересмотрена.

За содержание образования отвечают федеральные стандарты образования. Собственно «идеологического» в них мало – это лишь перечень фактов, которые должен знать ученик, закончивший соответствующий класс. Стандарты отходят от своего сухого стиля, приближаясь к последнему периоду – «путинские» 2000-е даются чаще всего по контрасту с «лихими девяностыми». Широта возможностей, которые открывают такие стандарты, и побуждает «идеологов» браться за перо и писать главы о благословенных 2000-х.

Беда в том, что абсолютное большинство учителей вообще не успевает дойти до этого периода. Его изучение приходится на самый конец учебного года. В мае 2010-го (до конца учебного года оставалось чуть больше недели) никто из опрошенных мной учителей не успел пройти со своими учениками дальше брежневской эпохи, а некоторые не добрались и до 1945 г.

Дополнительным препятствием на пути сигнала сверху служит и так называемая концентрическая система преподавания истории, используемая в нашей системе образования с 1993 г. Всю историю России школьники проходят дважды: один раз с 5-го по 9-й класс, второй раз – в 10–11 классах. Оба раза изучение истории ΧΧ в. приходится на «выпускные» классы: 9-й и 11-й. «Концентры» – часть политики профилизации, на которую делается большая ставка в реформе образования, и в частности в вызвавших столько шума новых образовательных стандартах. В какой мере министерству удастся отстоять идею профилизации – пока неясно, но в любом случае существующая на сегодняшний день система «концентров», по словам и сторонников, и противников этой системы, препятствует унификации исторического образования и формированию единого идеологического дискурса.

Представим себе, однако, что механизм индоктринации был бы идеально отлажен: все школы были бы обязаны выбирать один и тот же «правильный» учебник; на уроки истории, особенно ΧΧ в., было бы отведено больше времени; учителя и ученики не были бы нацелены только на подготовку к ЕГЭ и т. д. Был бы подобный механизм эффективен для навязывания школьникам «правильной» идеологии? Здесь мы наталкиваемся на ограничение, встроенное уже в саму идеологию. Она представляет собой набор стереотипов, изложенных на языке лирической государственности, сформулированных еще в 1970-х гг. и дошедших до нас почти в неизменном виде. В результате, к примеру, в школьных стенгазетах (важный, но недооцененный пока исследователями идеологии источник) школьники младших классов говорят жестяным голосом советской пропаганды. Восьмиклассница из Волгограда после встречи с ветеранами ВОВ задается вопросом: «Смогли бы мы, ради спасения миллионов, пожертвовать собственной жизнью?» Ей удается, по-видимому, найти правильный ответ: «Одобрение в глазах ветеранов служило нам самой высокой оценкой».

Смутные представления о прошлом страны и отсутствие консенсуса относительно наиболее болезненных эпизодов отечественной истории не означают, что современные подростки не имеют общей, разделяемой большинством взрослых сограждан системы представлений. Но генератором этого общего культурного кода не является и не может являться учебник – время централизованных информационных потоков ушло. Горе-идеологи оказываются в сложной ситуации торговца камерами-обскура с «интересными» картинками: на дворе, скажем, 1910 год, уже показывают первые порнофильмы и расплывчатые картинки удается впарить только какому-нибудь похотливому старичку (его роль в нашем случае играет государство), который не в курсе технических новинок.

Автор – магистрант Европейского университета в Санкт-Петербурге