Политическая система в России подавляет другие системы общества

Нынешний кризис показал, что сложившаяся в 2000-е гг. в России политическая система сдерживает или даже подавляет развитие других подсистем общества (включая экономику, науку, СМИ, образование, гражданское общество, публичную сферу жизни). Интересы силовых институтов и государственных корпораций (а также зависимых от власти групп населения) парализовали начавшиеся в 1990-е гг. процессы модернизации.

Конечно, в последние годы говорить о независимом общественном мнении можно лишь с очень большими оговорками, поскольку государственная цензура и пропаганда создали такую плотную сетку информационных фильтров и развлекательных программ, что пробиться сквозь нее могут лишь самые экстраординарные события (чаще всего трагические). А это значит, что состояние дел во внутренней и внешней политике, экономике, социальной сфере недоступно для осмысления и понимания абсолютному большинству населения страны. Отдельные печатные издания, радиостанции, медийные каналы, в том числе интернет, на который возлагаются чрезмерные надежды, не компенсируют общего недостатка средств анализа и интерпретации. Дефицит информации замещается коллективными мифами, слухами, фобиями и страхами перед неопределенным будущим.

Кризис затронул повседневную жизнь почти двух третей российских семей, вынужденных ограничить себя в потреблении из-за снижения доходов. Материальное положение семьи у 39% россиян за год заметно ухудшилось (улучшилось лишь у 13%), у 48% оно не изменилось. В эмоциональном балансе общественного самочувствия опять начал доминировать «астенический синдром» – сочетание усталости, безразличия, страха и ожесточения; социальный оптимизм сохраняется лишь у молодых людей или в группах, занимающих более высокие социальные позиции.

«Самый трудный год»

Нынешний опрос зафиксировал не просто резкое снижение тонуса общественных настроений, но и тенденцию возвращения к оценкам, характерным для середины 90-х гг. Социальные индикаторы состояния общества опустились на уровень 2000–2002 гг. 62% россиян назвали 2009 год «самым трудным» для России, а это худшие показатели с 1996 г., если не считать кризис 1998 г. (тогда было 82%, то был абсолютный максимум негативных оценок за все постсоветское время; уже в 2000 г. подобных ответов было 38%, а в следующем еще меньше – 23%, в 2007 г. – 20%, но в 2008 г. удельный вес негативных оценок начал опять расти – 46%). Все положительные события у россиян сегодня связаны с семьей и ближайшим кругом друзей и близких, все плохое – с положением дел в стране. Люди замыкаются в семейном кругу, возникают множественные агломерации отдельных крошечных сообществ (что-то вроде колоний полипов), не могущих повлиять на политику властей. Хотя ситуацию в своей семье россияне, как водится, оценивают несколько лучше, чем в стране в целом, но и в этом случае негативные оценки выносятся ненамного реже, чем в 1998 г. Более половины опрошенных (55%) заявили, что в закончившемся году у них не было ничего хорошего или что «хорошо уже то, что не случилось ничего плохого». В общественном сознании опять исчезли представления о том, куда движется страна (86% опрошенных не имеют об этом никакого понятия, более 70% полагают, что у правительства нет продуманной экономической программы выхода из кризиса). 62% россиян говорят, что их горизонт времени не выходит за пределы нескольких недель или месяцев. Рассыпается и единство представлений о том, что происходит в стране: 11% говорят, что идет становление авторитарного режима, 42% видят в усилиях власти лишь попытки наведения порядка, 19% – нарастание анархии и беспорядка, 9% – формирование демократии, 20% – уходят от ответа или отказываются дать однозначную характеристику сегодняшнему положению дел в стране. Ясно, что нужна демократия (так считают 57%, против нее гораздо меньшее число россиян – 23%), но для нее нужно укрепление гражданского общества, свобод и защиты прав человека, нужна оппозиция президенту и правительству (этот момент подчеркивают даже 71%), но она слаба и дискредитирована.

Главные события – трагедии

Список основных событий 2009 г., названных опрошенными, носит почти исключительно негативный и драматический характер: первое место занимает пожар в пермском ночном клубе (49%), далее – катастрофа на Саяно-Шушенской ГЭС (45%), экономический кризис и снижение производства в России (39%), подрыв «Невского экспресса» (32%), эпидемия свиного гриппа (28%), избрание нового патриарха (28%), газовый конфликт между Россией и Украиной (23%) и т. п. Негативный фон восприятия происходящего возник, естественно, вопреки воле кремлевских дирижеров как последствие ограничения общественных дискуссий, благодаря которым обычно и происходит рационализация текущих событий и процессов, их понимание массами. Если нет доверительных источников информации, то начинают действовать неформальные каналы распространения информации и выработки общих оценок. Для оживающих в таких случаях резервных механизмов общественного мнения точка отсчета для оценки настоящего – это «несчастье». Настоящее – это «выживание», а значит, ключевым становится соотнесение нынешнего положения с уровнем потерь, а не приобретений, с угрозами, а не достижениями.

Люди года – те же лица

Еще более рутинным оказался список кандидатов на титул «человека года». Здесь вот уже 10 лет первое место занимает Владимир Путин, второе (на протяжении последних четырех лет) – Дмитрий Медведев. В 2007 г. Путина в таком качестве назвали 56%, в 2008 г. – 40%, в 2009 г. – 37%. Отчасти это можно объяснить тем, что часть славы отбирает второй номер: в 2006–2007 гг. Медведева в этом списке упоминали всего 6–8%, в 2008-м, инаугурационном, году – 27%, в уходящем 2009-м – 29%, но это лишь одно из возможных объяснений. Более важным представляется действие позиционного эффекта: место красит человека. Должность наделяет до того безвестную персону своего рода харизмой, усиленной пропагандой. Такой ореол власти присущ всем автократическим режимам и традиционным патримониальным ведомственным структурам (более всего он проявляется в архаических общественных институтах, например в церкви – как католической, так и православной).

Рядом с Путиным и Медведевым не могут возникнуть сопоставимые по популярности фигуры. Лишь третьи и последующие позиции несколько меняются на протяжении времени: в 2006 г. здесь назывались Сергей Иванов (7%), Владимир Жириновский, Сергей Шойгу, Александр Лукашенко (соответственно 5%, 4% и 2%); в 2007-м – почти те же, но в чуть ином порядке, в 2008-м – третьим и пятым были умершие Алексий II (8%) и Александр Солженицын (3%), а между ними – Жириновский, Билан, Барак Обама, Шойгу, Андрей Аршавин (3–1%); в 2009-м – третье место занял Обама (7%), а далее по списку: Шойгу – 4%, Зюганов, Жириновский, патриарх Кирилл, Майкл Джексон, Лукашенко – по 3–2%.

Такая конструкция общественного доверия (только первым лицам при отсутствии сколько-нибудь значимых альтернативных фигур или политиков второго-третьего ряда), а также выраженное недоверие ко всем институтам, кроме «национальных лидеров», церкви и армии, указывает на неразвитость институциональной системы или ее неадекватность запросам общества.

Надежды на будущее

Тем не менее в отличие от переломной ситуации 1998 г. в обществе сохраняется запас надежд на то, что сложившееся в 2000-е гг. положение вещей может восстановиться в скором времени и все будет, как было при Путине. За время нефтяного благополучия население отчасти успокоилось, отчасти кое-что поднакопило, что психологически позволяет людям не столь драматически смотреть в будущее, как это было в 90-е гг. Но эти надежды на будущее имеют довольно иррациональный характер – близко к русскому «авось», они не связаны с верой правительству (31% опрошенных полагает, что оно справится с кризисом, 24% – что нет, хотя основная масса, 45%, затрудняются с ответом). Заявления президента о необходимости ускорить модернизацию страны встречаются с явным сомнением. (Большее внимание вызвала «прямая линия» с премьером, в ходе которой, как и ожидалось, сделаны конкретные подарки и заверения.) Старшее поколение уже не раз слышало подобные речи. Большая часть населения воспринимает их с сочувствием, но не верит в способность государства осуществить задачи такого рода. Даже если найдутся деньги на необходимые программы преобразования, то, по мнению большей части опрошенных (44%), эти средства будут растрачены без всякого толку или просто разворованы (так полагают 22% россиян; в эффективность их использования верят лишь 21%), поскольку у президента нет дееспособного аппарата или механизма для проведения соответствующей политики.