Люди не верят судам, но обращаются туда, потому что больше некуда
Законодателя-юриста, по должности ответственного в парламенте за право, спрашивает журналист, почему бы ему не прийти в Хамовнический суд на модельный, эталонный, самый громкий процесс, чтобы посмотреть, как там от имени государства издеваются над правом. Его не просят комментировать материалы дела, влиять на решение суда. Законодатель отвечает: не могу туда ходить и это комментировать, у нас разделение властей, нельзя, чтобы судьи лезли к нам, а мы к ним. Другой законодатель, который тоже не был на этом процессе, на вопрос другого журналиста безапелляционно и ложно утверждает, что к обвиняемым по этому делу применяются стандартные правовые процедуры и именно в этом, оказывается, главная проблема для обвиняемых, которым якобы нужен какой-то эксклюзив. А вот депутаты европарламента и бундестага ходят на этот же процесс регулярно, слушают, смотрят, изумляются, потом делятся впечатлениями об увиденном и услышанном. Где правда? Европейские законодатели попирают принцип разделения властей или наши говорят неправду своим избирателям? Интервью – не основная работа законодателей, но неправда в виде двойных стандартов видна и в основной, законодательной, и в ее результатах – принятых и непринятых законах.
Право и правда – слова однокоренные. В этом их родстве глубокий смысл: в жизни одно без другого существовать не может. Если в актах, реализующих право, – законе, судебном акте – нет правды, то это и не право. И беда нашего времени (возможно, главная) в том, что масштаб неправды в сфере, которая должна быть подвластна праву, запределен. Неправда многолика: прямая ложь, умолчание о важном, манипулирование фактами, демагогия. Различные формы неправды обволакивают и душат сферу права и правоприменения современной России, отчаянно призываемой «вперед!».
Правоприменители в погонах эффективность своей работы оценивают количеством «посадок». Иногда они утверждают, что лучше, когда «посадок» больше (значит, они активно разоблачают и искореняют), иногда, наоборот, что лучше, если их меньше (значит, они всех изобличили и все предотвратили). «Палочная» система оценки порождает сокрытие преступлений, фальсификацию доказательств, стремление протащить дело через суд любой ценой.
Силовикам хронически не хватает карающих законов. Сейчас, например, им остро не хватает статей Уголовного кодекса для борьбы против рейдеров, и они фонтанируют законодательными инициативами, на самом деле направленными прежде всего на то, чтобы легче было «кошмарить» бизнес, выполнять заказные «наезды» и план по борьбе. Без участия силовиков серьезные рейдерские захваты в нынешних их масштабах невозможны. Поэтому пусть сторонники таких инициатив честно расскажут, почему к их коллегам по правоприменению именно в связи с рейдерством практически не применяются многие статьи действующего УК: принуждение к совершению сделки, незаконное задержание или арест, привлечение заведомо невиновного к уголовной ответственности, фальсификация доказательств, вынесение заведомо неправосудных судебных актов, вымогательство, превышение полномочий, взятки, провокации взяток.
Президент и ответственные за право министры активно обсуждают необходимость гуманизации уголовных наказаний и условий их отбывания. В это время в следственном изоляторе умирает Сергей Магнитский, арестованный по сомнительному налоговому делу, очередной заложник следствия. Все причастные структуры (те самые, которые за решительную гуманизацию) открещиваются от ответственности за эту смерть и, не стесняясь, утверждают, что ничего не знали о проблемах со здоровьем узника. Следственные изоляторы переполнены людьми, которых с позиций права там держать нельзя. Чему верить: благородным разговорам о гуманизации или чудовищным фактам бесчеловечного обращения с невиновными, пыток, вымогательства, необоснованных арестов?
Оба лидера страны и ответственные за право министры утверждают, что помилование осужденного возможно только тогда, когда он написал прошение и раскаялся. Им возражают: в праве нет и не может быть таких требований. Напоминают: конституционный институт помилования выхолощен, обюрокрачен и фактически не работает. А они повторяют эту неправду, не забывая каждый раз подчеркнуть высокую ценность права и гуманизма. Стоит ли удивляться, что пресс-секретарь премьера позволяет себе публично утверждать неправду, что суд признал конкретного человека виновным в том, в чем этого человека никогда даже не обвиняли, а тем более не судили?
Верховный суд утверждает: данные социологов о недоверии людей к судам якобы не факт, а субъективизм, потому что люди теперь в суды обращаются даже больше, чем раньше. Снова неправда. Люди не верят судам, но обращаются туда, потому что больше некуда. А там при решении их проблем и судеб сталкиваются с неправдой, с бюрократическим конвейером. Московский городской суд утверждает: оправдательных приговоров практически нет (в профессиональных судах их меньше 1%) якобы потому, что большинство дел рассматривается особым порядком: обвиняемый признал свою вину и сам попросил не проводить оценку доказательств. Мол, какие уж тут оправдания? На самом деле, насколько известно, в таком порядке рассматривается в среднем не более 40% дел. К тому же и по ним суд обязан проверять добровольность и добросовестность признания вины, чтобы исключить получение его в результате пыток и произвола. В Мосгорсуде происходят такие «чудеса», как появление по случайной (!) выборке одного присяжного заседателя в двух резонансных делах в течение года: в одном деле заседатель получает отвод как не заслуживающий доверия, во втором участвует до конца. Верховный суд не находит в этой «случайности» даже повода для сомнений.
Председатель Мосгорсуда Ольга Егорова публично утверждает, что процесс по делу Ходорковского транслируется в другой зал через видеоконференцсвязь и по этому поводу не поступает никаких жалоб. Это сказано в сентябре, а еще в апреле трансляция запрещена председательствующим судьей и, несмотря на неоднократные просьбы защиты возобновить ее, остается запрещенной. Рассуждая о критериях избрания меры пресечения обвиняемому (согласно праву – невиновному), госпожа Егорова говорит: «А если он скроется? Да еще с награбленными деньгами». После этого она, правда, делает оговорку, что потом суд будет «смотреть по сути дела». Но сама она, посмотрев на невиновного, сразу увидела: деньги у него награбленные, миллионы украл, налоги не заплатил.
Дальше в том же интервью Егоровой: «Когда слово милиционера против слова водителя, мы верим милиционеру»; «Если ты не виноват, то приходи сразу. Доказывай». Эти высказывания об отношении к обвиняемому в преступлении или к водителю – чистая правда, так все и происходит в наших судах. Но от этого еще страшнее, потому что такое судейское мировоззрение – откровенная неправда с позиции права. Ведь закон предписывает: никакие доказательства не могут иметь заранее установленной силы.
В недобрых традициях недобрых времен суды, не признавая этого вслух, продолжают бороться с преступностью. Поэтому разъяснениями Верховного суда пределы применения уголовного закона произвольно, вопреки праву расширяются, а нижестоящие судьи обязаны этим разъяснениям следовать. Если судьи будут следовать не им, а духу права, их решения будут отменяться, это будет считаться браком в их работе, а то и поводом заподозрить в коррумпированности. Так оправдательный приговор становится чрезвычайным происшествием, подвигом.
Вместо того чтобы всячески защищать, беречь, укреплять суд присяжных, объяснять его достоинства, продвигающие общество к праву и правде, из всех ветвей власти звучит неправда: наше общество не готово к такому суду, он не справляется с задачами. Под этот аккомпанемент предпринимаются попытки сокращения подсудности судов присяжных, и без того неоправданно узкой. Истинная причина атаки на суд присяжных ясна: без него, но с досудебными соглашениями о сотрудничестве в том виде, в каком они появились в российском законе, легче маскировать непрофессионализм и смещенные в сторону всяческой неправды приоритеты правоохранительной системы.
Всеобъемлющая неправда, сокрушающая право, – страшная опасность для страны и каждого человека. Мы у последней черты, но еще есть шанс породнить право и правду. Для начала надо перестать стыдливо «не замечать» неправду, тем самым потворствуя ей.