Отношение к любым ресурсам как к неисчерпаемым – следствие сложившейся в сталинские годы модели народного хозяйства. Наследство тех лет – и нерациональное использование материальных средств, и ориентированность на получение и последующее освоение ресурсов, и гигантомания. Государство, выделяя деньги, материалы, оборудование и рабочую силу на приоритетные проекты, не считалось с негативными последствиями для других сфер экономики и нередко игнорировало экономическую неэффективность многих объектов. В свою очередь, предприятия, стройки и армия, получавшие ресурсы бесплатно или за символическую цену, не были заинтересованы в их сохранении. Важнее для них было выполнить спущенное сверху задание или создать видимость его выполнения.
Мертвая дорога
Новые государственники говорят об эффективности сталинского управления. Вопрос в том, как оценивать эффективность управленческих решений 1920–1950-х гг. Главными достижениями сталинской экономики традиционно называют индустриализацию и стремительный рост тяжелой промышленности в годы первых пятилеток. Работу по выкачиванию ресурсов из деревни и легкой промышленности для их последующего перераспределения в пользу машиностроения и ВПК в первом приближении можно было бы назвать успешной. Доходы бюджета выросли с 7,5 млрд руб. в 1928–1929 финансовом году до 65 млрд руб. в 1938 г. Значительную часть роста получили за счет увеличения продажи водки и работы печатного станка – денежная масса в 1927–1937 гг. выросла в восемь раз, с 1,4 млрд руб. до 11,2 млрд. Добавим к этому «добровольные» займы у населения: 4,4 млрд руб. в 1932 г. и 6,8 млрд руб. в 1938 г.
Норма накопления – доля средств, выделяемых страной и обществом для достижения будущих целей, – в общем объеме национального дохода страны выросла с 18% в 1927 г. до 36% в 1930 г. Это позволило за годы первой пятилетки вложить в капитальное строительство 25 млрд руб. За вторую пятилетку (1933–1937) было вложено 58,6 млрд руб., в третью пятилетку (1938–1942) на эти цели планировали выделить 119 млрд руб. Это позволило построить до войны в общей сложности 9000 промышленных предприятий.
Оборотной стороной форсированного роста промышленности была трагедия деревни, оплатившей эти успехи. Коллективизация, как известно, привела к огромным потерям – человеческим и материальным. Миллионы тонн хлеба в 1932–1933 гг. вывозились за границу, в то время как хлеб, оставшись в СССР, мог бы спасти жизнь миллионам граждан. Не заинтересованные в результатах труда колхозники не убрали примерно треть урожая в хлебопроизводящих районах страны. В 1932 г. с учетом хранения и перевозок потери составили половину выращенного зерна – это 3–3,5 млн т только в Поволжье (Виктор Кондрашин. Голод 1932–1933 гг.: трагедия российской деревни. М., Росспэн, 2008). Человеческие потери от коллективизации и голода – до сих пор предмет споров, в том числе политических.
Добытые ценой человеческих жертв ресурсы использовались неэффективно. Известно, что уже в 1930 г. 40% капитальных вложений были заняты в незавершенном строительстве и ресурсов стало не хватать, ситуация повторилась и в 1937 г. Нередко деньги вкладывались в непроработанные проекты и буквально закапывались в землю. Достаточно сказать, что длина незавершенных железных дорог, в том числе первой очереди БАМа, где работали более 150 000 заключенных, превысила в 1938 г. 5500 км. Всего за 1933–1939 гг. было построено 4500 км. В октябре 1940 г. было законсервировано возведение куйбышевского гидроузла на Волге, на который было затрачено 126 млн руб. После войны также силами заключенных строилась заполярная дорога Чум – Салехард – Игарка. На возведение 1200 км пути в условиях вечной мерзлоты ушли тысячи человеческих жизней и 3,3 млрд руб. После смерти Сталина ее достройку признали нецелесообразной, и она стала «мертвой дорогой». Таким же образом было прекращено строительство множества объектов, в которые на момент смерти вождя было вложено 6,3 млрд руб. (ГУЛАГ: экономика принудительного труда. М., Росспэн, 2008). Общие масштабы незавершенного и бесполезного строительства тех лет до сих пор не известны.
Головокружение от успехов
Снижение международной напряженности позволяло заняться совершенствованием мирных технологий. В 1950–1955 гг. 1% роста капиталовложений давал такой же рост национального дохода. В 1960–1965 гг. отдача сократилась до 0,9%. В 1965–1970 гг. – период экономических реформ Алексея Косыгина – отдача сравнялась с капиталовложениями, но по мере свертывания реформ снова снизилась (Валентин Кудров. Советская экономика в ретроспективе: опыт переосмысления. М., 1997). В западных странах этот показатель равнялся 1,2–1,5%, в Японии достигал почти 2%. СССР к концу 1970-х гг. отчасти реализовал лозунг «догнать и перегнать» США и превзошел главного соперника по производству угля, нефти, труб, станков и тепловозов. Однако к тому времени США и другие передовые страны перешли к новой экономике, ориентированной на создание и производство высокотехнологичной продукции и оказание услуг.
Кроме того, ресурсы по-прежнему использовались неэффективно. По данным ИМЭМО РАН, в 1980 г. советские предприятия тратили на единицу готовой продукции в 2,1 раза больше электроэнергии, в 1,8 раза больше стали, в 2,3 раза больше цемента и в 7,5 раза больше удобрений, чем американские. Индустриализация не привела и к адекватному подъему производительности труда. Цикл от начала разработок до промышленного производства в среднем в 1970-е гг. составлял в США 6–8 лет, в СССР – 15–17 лет. Экономист Валентин Кудров указывал, что в 1963 г. средняя производительность труда в промышленности в СССР составляла 35% от уровня США, в 1987 г. – 24%. В 1913 г. она, по разным расчетам, составляла от 20% до 30%. В сельском хозяйстве производительность труда не превышала 16% американской, хотя до революции составляла 20%. СССР стал стабильным нетто-импортером продовольствия. Рекордными по закупкам зерна за границей стали 1975 и 1985 гг. – 39 млн и 44 млн т соответственно.
Жить и работать лежа на боку позволял дождь нефтедолларов – ресурсы уже не нужно было добывать потом и кровью. Деньги буквально текли из-под земли. Но стимулам к повышению качества продукции негде было взяться. Люди были заинтересованы в длительном процессе, а не в положительном результате. Снижение материальной и энергетической емкости продукции могло снизить ее цену, а работа на новых станках означала увеличение норм выработки. Отсюда задержки в освоении новой техники. Успокоились и менеджеры. В сталинские годы они старались «лопнуть, но выполнить» указания центра. В позднесоветские годы главным критерием успеха стало умение нарисовать для Москвы красивые отчеты, где цифры на бумаге маскировали невыполнение плана, перерасход и – нередко – воровство.
Люди
Пренебрежительное отношение государства к главному ресурсу страны, человеческому капиталу, продемонстрировали не только реформы, но еще в большей степени войны Сталина. В советско-финляндской войне 1939–1940 гг., в которой Красная Армия многократно превосходила противника в людях и боевой технике, страна потеряла 130 000 убитыми и пропавшими без вести, в пять раз больше финнов. Истинные потери Советского Союза вплоть до 90-х гг. скрывались.
Кровавый опыт малой войны повторился в ходе Великой Отечественной. Советское командование, пропустив первый удар, латало прорывы фронта, пачками бросая людей на быстро укреплявшегося противника. Итог первых лет войны печален. Соотношение безвозвратных потерь советских и германских войск в летне-осеннюю кампанию 1941 г. составило 8:1. Постепенно соотношение потерь изменилось – по официальным данным, погибли и пропали без вести 8,7 млн советских солдат, офицеров и генералов. Германия и ее союзники недосчитались на советско-германском фронте 4,3 млн. Подсчет продолжается.
Это седьмая статья из цикла «Сталинский проект». О других доживших до нашего времени советских институтах читайте: «У стола власти» («Ведомости» от 14.03.2008), «Этика издержек» (1.11.2008), «На блаженных островах» (6.02.2009), «Город-лагерь, город-сад» (6.03.2009), «От матрицы до крыши» (27.03.2009), «Мастерство редактора» (24.04.2009).