Вертикальная интеграция
Основным источником кадров для советских, а теперь и для российских вузов были и являются их собственные выпускники. Такая ситуация не уникальна: похожая картина имела место до недавнего времени, например, в Норвегии. Но для подавляющей части наших зарубежных коллег из академического мира она удивительна. Так, ни один американский университет не возьмет на работу в качестве преподавателя и исследователя человека, только что закончившего аспирантуру этого вуза. Хочешь стать профессором в том вузе, в котором учился? Твое заявление с удовольствием рассмотрят на общих конкурсных основаниях – но не раньше, чем ты проведешь какое-то время, работая в других университетах.
О преимуществах такой конкурентной системы и о негативных последствиях “вертикальной интеграции” уже шла речь ранее. А есть ли у системы, основанной на воспитании собственных кадров, свои преимущества?
Наиболее очевидное положительное следствие такой системы в том, что российская модель с ее низкой мобильностью между университетами в наибольшей степени способствует легкости формирования и развития научных школ. Люди объединены не только формальными контрактами, но и чем-то большим. В силу того что люди работают на одном месте достаточно долго и, как правило, проходят весь путь от ассистента преподавателя до доцента или профессора, они оказываются вовлеченными в персонифицированные сети, в которых социальные и профессиональные отношения тесно переплетены. Это приводит к тому, что академические конвенции – нормы и правила поведения в академической среде – складываются именно на уровне научных школ, университетов и отдельных кафедр. Плюсы и минусы такой системы сложно отделить друг от друга: с одной стороны, плотные социальные сети эффективно регулируют важные аспекты отношений, находящиеся вне рамок формального контракта, и способствуют межпоколенческой передаче стандартов, а с другой – делают отношения персонифицированными и практически исключающими, например, практику анонимного рецензирования результатов исследований. Какая, действительно, анонимность в большой семье с ее привязанностями, симпатиями, сплетнями и кухонными разговорами? Даже объективность экспертной оценки и та поддерживается скорее внутренней этикой, нежели институциональными нормами.
Исследователи в американской академической системе гораздо более мобильны. Соответственно, профессура на одном факультете связана более формальными контрактными отношениями, и формирование академических конвенций перемещается на другой, надуниверситетский уровень. Конвенции складываются в тех “невидимых колледжах”, в которые объединены исследователи в рамках одной дисциплины, включенные в единое исследовательское и информационное пространство. Статус в этих сетях в большей степени определяется результатами деятельности и именем исследователя, нежели его административным или формальным академическим статусом внутри университета. Продвижение в такой системе в минимальной степени зависит от университета – основную роль играют индивидуальные результаты.
Специализация
В тех дисциплинах, где исследователи включены в общее мировое исследовательское пространство, в вертикальной интеграции вуза ничего плохого нет – сопоставимость и соответствие единым стандартам обеспечивается за счет общения и совместных исследований с зарубежными коллегами и исследовательскими центрами. А там, где такого включения нет и где идет автономное развитие, изоляция и замкнутость приводят к крайне негативным последствиям.
Одно из них – ориентация на публикации в собственных университетских изданиях, сборниках работ или тезисов внутренних конференций, на преподавание по собственным методическим пособиям. Критерии качества хороших публикаций в разных университетах разные – индикаторов измерения просто нет. Это провоцирует неблагоприятный отбор, связанный со стремлением увеличить количественные показатели результативности. Так, если в США у ведущих экономистов две-три хорошие работы в год, то у нас не в самых лучших российских региональных университетах счет может идти на десятки.
Вот и получается, что сами понятия исследований и исследовательской деятельности, например, в экономических дисциплинах крайне расплывчаты. Наших американских коллег, например, удивляют данные Российского мониторинга экономики образования, из которых следует, что вполне возможны научные публикации без научных исследований.
В США в университетах тенденция последних лет говорит о том, что далеко не все занимаются исследованиями. Но во многих из них институционально закреплены ценности хорошего преподавания. Есть люди, которых берут именно для преподавания и именно по этим критериям их оценивают.
Происходит разделение преподавательских и исследовательских позиций. Те, кто приходит на преподавательские позиции, должны больше преподавать, но в их обязанности не входит проведение исследований. Конечно, они получают меньшую зарплату. Но они чувствуют себя на своем месте. Кстати, это характерно для общего американского подхода к системе статусов и социального признания вообще. То же, например, в сфере обслуживания. Нет строго вертикального ранжирования профессий, и люди получают удовольствие от работы, не мучаясь от того, что она относится к разряду социально непрестижных.
В таких вузах идут инвестиции в формирование культуры и индикаторов оценки преподавательской деятельности, поощрения именно качественного преподавания, а не только исследований. Да, по сути, таким образом формируется выделенная каста исследователей, но смягчается проблема перекоса в сторону исследований за счет преподавания.
Именно это было одной из вещей, удививших нас в реалиях американского университета, – институционализация тех процессов, которые все видят, но боятся признать. Может быть, и мы признаем, что у нас плохо с исследованиями в некоторых областях, и не будем имитировать эту деятельность, производя тонны статей в журналах и сборниках, которые не читает никто, кроме их авторов? Давайте договоримся, что у нас есть преподаватели, которые только преподают, и не будем заставлять их сдавать ежегодные отчеты о научной деятельности. Давайте оценивать их по тому, что они делают. Может быть, так у них появится больше стимулов и больше возможностей делать эти вещи хорошо?
Россия участвует в Болонском процессе. Идет разделение пятилетнего высшего образования на два уровня – бакалавриат и магистратуру. Деление во многих случаях пока номинальное: те же преподаватели, те же составляющие ядро магистерских специализаций кафедры, те же курсы. Один из возможных естественных сценариев разделения – допускать к чтению курсов на программах второго уровня только преподавателей, ведущих активную исследовательскую деятельность. Хотите только преподавать – пожалуйста, только в бакалавриате, где задача соответствия материала курса результатам последних исследований в соответствующей области не является первоочередной. Такое разделение, возможно, будет способствовать повышению уровня магистерских программ даже в ситуации, когда магистратуру вуза наполняют в основном выпускники его же бакалавриата. И жесткую привязанность образовательной специализации к кафедре это хотя бы до определенной степени позволит ослабить.
Кстати, тоже удивительное для любого российского академического обывателя дело: на факультетах американских вузов нет кафедр. Американский профессор не работает на кафедре. Он работает на факультете. Нет, соответственно, конкуренции между кафедрами за часы и за дипломников. Нет излишней нагрузки на студентов, связанной с раздуванием объема обязательной нагрузки. Отсутствие привязки к конкретной кафедре позволяет создавать междисциплинарные магистерские программы, а их слушателям – приобретать проектные компетенции, когда тот или иной материал излагается представителями различных дисциплин в тесной кооперации и в приложении к реальным проектам и задачам.
Рыночные перспективы
Исследовательские стандарты тесно связаны со стандартами управления академическими командами. Как достигается их открытость и единство? В Бостонском колледже (Boston College), например, существуют специальные образовательные программы для будущих администраторов: директоров школ, деканов университетов, специалистов по работе со студентами и даже секретарей приемных комиссий. За счет таких программ решаются по крайней мере три задачи: 1) создаются и распространяются единые компетенции и стандарты управления в академической среде; 2) налаживаются ассоциативные горизонтальные связи через социальные и организационные сети – так, например, в США ежегодно проводятся различные конференции ассоциаций административного персонала, на них люди встречаются, обмениваются информацией о текущих вакансиях, обсуждают насущные проблемы, пьют пиво, наконец; 3) преодолевается разобщенность теоретиков, сидящих в университетах, и реальных практиков – университетских администраторов.
Различные исследователи в области экономики и университета сходятся на том, что университет принципиальным образом отличается от фирмы. Несмотря на это, некоторую аналогию провести все же можно. Так, если говорить об особенностях административной карьеры и специфики управления университетом как организацией, российский университет в его нынешнем виде близок к закрытой корпорации. Со многими вытекающими отсюда последствиями. Менеджеры (администраторы) выходят из числа собственников (профессуры). Нельзя выйти из закрытой корпорации без существенных потерь в стоимости имеющихся активов (в особенности административных, которые вообще практически идиосинкратические). Продвижение по академической лестнице неизбежно сопровождается ростом по административной лестнице – и наоборот.
Крупным предприятиям противопоказано работать вне рынка. Рынок для университетов качественно отличается от рынка для торговых или промышленных предприятий. Отличается и тем, что они продают, и тем, что они получают взамен (ради чего они работают). Вместо экспериментальных товаров – доверительные (это и образование, и исследования, и медицина, там где она присутствует). Вместо денежного дохода, трансформирующегося в прибыль учредителей, – формирование и накопление репутации (денежные доходы профессоров зависят уже от нее). Но рынок как механизм постоянного поиска ценных ресурсов и их сопоставления, свободной конкуренции за наиболее ценные ресурсы, механизм принуждения участников к наиболее эффективному использованию ресурсов остается рынком и в образовании. В сфере университетов рынок перестает быть национальным. Мы чувствуем это по постоянному оттоку на Запад самой талантливой молодежи.
Если мы хотим на рынок, то нам нужны профессиональные академические менеджеры. И достаточно сильное в профессиональном плане академическое сообщество, чтобы их контролировать. Как будет устроена модель управления – как в США или как в Европе – это уже второй вопрос.