Александр Корсик: «Сейчас нет большого смысла продавать «Башнефть»

В прошлом году «Башнефть» стала госкомпанией. В июле суд арестовал контрольный пакет акций нефтяной компании, которым владела АФК «Система». Позднее под домашним арестом оказался основной владелец корпорации Владимир Евтушенков. А уже в начале декабря «Система» по решению суда передала свои 73,94% акций «Башнефти» государству. Для многих сотрудников первой реакцией был страх. Как удалось побороть этот страх, что изменилось для «Башнефти» с приходом нового акционера, рассказывает президент «Башнефти» Александр Корсик.

– Для многих сотрудников первой реакцией, неудивительно, был страх: «Что будет дальше? Где мы будем работать?» Но нам удалось создать в компании правильную атмосферу: все согласились, что происходящее – вне нашего контроля, поэтому самое правильное поведение – успокоиться и продолжать работу. Этот период волнений быстро прошел. По большому счету в компании перестали обсуждать эту тему. Возникал ли у меня вопрос, что я могу уйти? Не возникал. Я сразу себе сказал, что по своей воле компанию оставить не могу, в этот сложный период я обязан был быть здесь. Думал о том, чтобы бизнес шел как обычно, чтобы в компании были деньги, чтобы люди не разбегались и ничего не рушилось. Сказать, что в тот момент я сильно задумывался о собственном будущем уже после смены акционера, тоже не могу. Я не мог повлиять на решения нового собственника, и, если бы он посчитал, что есть сомнения во мне, я бы ушел, не колеблясь ни секунды.

– Планов я не строил, но для меня это не было бы большой проблемой, разве что эмоциональной. Я в «Башнефть» вложил слишком много сил, я ее просто люблю, мне было бы жалко ее оставить. Но никому не нужным я бы точно не стал, денег мне бы тоже хватило. Просто посмотрел бы тогда на жизнь с другого угла.

– Я ожидал, что будет некоторый отток людей, но, к моему приятному удивлению, от нас ушел только один топ-менеджер, руководитель одной дочерней компании. Все остальные остались на месте.

– Турбулентность существует всегда, но, мне кажется, сейчас у людей в «Башнефти» нет опасений, что завтра они могут остаться без работы. Все видят, что принципиальные решения приняты, появился профессиональный совет директоров, менеджмент на месте, проекты идут, зарплату платят. По сути ничего для сотрудников не изменилось.

– Редко. В последний раз общались в прошлом году.

– Владимир Петрович был акционером. Акционер – это начальник, а не друг.

– Несколько удивлен этим вопросом. Никакого предательства здесь нет по определению. «Система» всего лишь принимала решение в отношении того, бороться ли за то, что ей принадлежало. О решении «Системы» пойти именно таким путем я знал. Думаю, это было правильное решение.

– Если до сих пор не потребовали, думаю, что нет.

«Мы люди жадные»

– Продолжается второй. Здесь ключевое слово – «компания». Да, компания с государством в качестве мажоритарного акционера. Но это по-прежнему бизнес.

– Нет, пока я никаких негативных изменений не вижу.

– У нас есть несколько исполняющих обязанности вице-президентов, которых не было возможности утвердить, поскольку совет директоров не собирался. Надеюсь, на ближайших заседаниях нового совета они будут утверждены. Это Сергей Здольник, исполняющий обязанности вице-президента по добыче, Виталий Козлов с аналогичными функциями в нефтепереработке, Игорь Калюжный в информационных технологиях и Игорь Марченко в блоке стратегии и развития.

– Да.

– Не хотел бы это комментировать. Скажем так: их уход не был моей инициативой.

– Я не возвращаю команду, я заполняю вакантные позиции наиболее квалифицированными, с моей точки зрения, людьми.

– Мне об этом никто не говорил. Пока он действует.

– Этот вопрос также не обсуждался.

– По большому счету все и так более-менее представляют уровень моего вознаграждения. Не люблю публично делиться личной информацией, но, если закон обязывает, раскрою.

– Шельф – это дополнительная опция. Хорошо иметь такую возможность, но реализовать ее сегодня мы вряд ли можем. Ресурсы компании ограничены, чтобы ввязываться в столь масштабные проекты. Что касается стратегических месторождений, то правительство проводит политику, направленную на проведение аукционов, где основным критерием является предложенная цена, поэтому не имеет значения, кто является акционерами компании.

– Госкомпании, которые получили месторождения, платили за них деньги. Мы в статусе компании без государственного участия, или участвовали в этих аукционах, или точно имели право в них участвовать.

– Сейчас на рынке такая ситуация, что надо уверенно прожить ближайшие год-два, а затем можно будет смотреть на новые глобальные проекты.

– В идеальном мире, где у всех все хорошо, мне как руководителю компании социальная нагрузка не нравилась бы в принципе. Любая компания должна прежде всего зарабатывать деньги, платить дивиденды и инвестировать в развитие, а социальная нагрузка забирает деньги или из дивидендов, или из развития. С другой стороны, пока не приходится говорить о том, что у всех все хорошо, и есть такое понятие, как стейкхолдеры. Это в том числе люди, которые живут там, где мы работаем. И они должны жить хорошо. Поэтому на самом деле вопрос в том, насколько сбалансированы социальные инвестиции и возможности долгосрочного развития компании. Грубо говоря, наносят ли ощутимый ущерб компании средства, которые уходят на социальные проекты? Уверен, что новый совет директоров «Башнефти» найдет разумный баланс в этом вопросе.

– Извините, не совсем правильный термин. Есть те проекты, в которых мы участвуем. Например, хоккейный клуб «Салават Юлаев».

– Да, за пару недель до избрания нового совета. Фонд «Урал» по известным причинам перестал финансировать клуб. В этой ситуации глава Башкирии Рустэм Закиевич Хамитов обратился к нам, и мы закрыли финансовый разрыв. Конечно, были консультации по этому вопросу с представителями нового акционера. Было достигнуто понимание, что мы можем временно профинансировать клуб с условием того, что потом рассмотрим спонсорский контракт в целом. Сейчас этот контракт уже подписан.

– Не готов назвать, потому что сумма подлежит корректировке. Мы люди жадные (смеется). Посмотрим на все расходы и постараемся сделать так, чтобы это было дешевле, чем раньше. Без ухудшения качества игры клуба, конечно. С улучшением.

– Да, мы ежегодно финансировали ряд социальных проектов в республике на сумму от 1,1 млрд до 1,3 млрд руб. На этот год социальное соглашение с Башкирией пока не подписано, этот вопрос будет обсуждать совет директоров.

– У меня нет информации на эту тему. В перспективе, думаю, это должно произойти, что было бы, на мой взгляд, правильно. Но, как быстро это произойдет, не знаю. Сейчас, когда компания стоит не очень дорого, а рыночная ситуация не самая благоприятная, большого смысла продавать нет.

– Считаю, что мы всегда были недооценены. Недооценены и сейчас. «Башнефть» должна стоить больше, но конкретную цифру я не имею права называть.

Поможет стадное чувство

– Падение цен на нефть повлияло на всех плохо. Точно не помогает инфляция. Она связана, в частности, с тем, что у нас есть валютная часть расходов, потому что часть оборудования мы покупаем за рубежом. Российские производители тоже подняли цены, потому что у них есть экспортная альтернатива. Стало сложно привлекать финансирование. Стоимость заимствований сегодня очень высока, поэтому мы рассчитываем прежде всего на собственный денежный поток.

Пока мы не закладываем в свои краткосрочные планы дополнительные заимствования, потому что по ставкам, которые нам сегодня предлагают, мы занимать не хотим. Денежного потока «Башнефти» хватит для того, чтобы выполнить программу по CAPEX, добиться запланированных производственных показателей, прежде всего по добыче нефти, выплатить дивиденды, которые должна платить компания с государственным участием, – 25% от чистой прибыли, может быть, чуть больше.

– Тогда была другая экономическая ситуация. Компания с государственным участием должна платить 25% от прибыли. В этом году, как я уже сказал, может быть несколько больше, но это решение акционеров. Была бы сегодня возможность, мы заплатили бы много. Но в каждом конкретном случае обязательно должно быть понимание, что компания после выплаты дивидендов должна сохранить стабильное финансовое положение, должна иметь возможность продолжить все наиболее важные инвестпроекты, определяющие ее дальнейшее развитие. При этом проекты должны приносить достаточную доходность, чтобы и в будущем акционеры могли получать свои дивиденды.

Теоретически, конечно, можно потратить все деньги на инвестпроекты, но это не правильно. Компания, которая только инвестирует, обещая акционерам светлое будущее и не выплачивая дивиденды сегодня, – плохая, на мой взгляд, компания. Компания должна платить дивиденды, чтобы акционеры чувствовали себя счастливыми. Говоря об акционерах, я имею в виду и десятки тысяч миноритариев в Башкирии и в других регионах страны, которые зачастую на эти деньги живут, поскольку для многих из них дивиденды «Башнефти» – без преувеличения единственный источник существования.

– Раньше была $80 за баррель, сейчас – $60. Снижать дальше пока не планируем. На самом деле это не принципиально, поскольку курс рубля к доллару меняется вместе с ценой на нефть, и выручка в рублях у нас примерно та же.

– В ближайший год, как я уже сказал, – $60 за баррель, дальше есть некое повышение. Но прогнозировать цену на нефть я не стану. Сейчас мы должны жить в той ситуации, в которой живем. Если ценовая конъюнктура будет лучше – заработаем дополнительные деньги и найдем, как их использовать. Использование дополнительных денег не самая сложная задача.

– Очень надеюсь. Думаю, что сейчас мы в самой низкой точке или близко к ней.

– Те же самые, которые привели к тому, что цена на нефть резко снизилась: политика ОПЕК, добыча сланцевой нефти в США. Что будет с этой добычей, я не знаю, но мы видим, что количество задействованных буровых установок в Штатах сокращается. Если принять во внимание, что добыча сланцевой нефти имеет профиль с очень быстрым падением, то для того, чтобы ее поддерживать, надо постоянно бурить. И наконец, стадное чувство: если все увидят, что соседи начали покупать по более высокой цене, все подумают, что соседи что-то знают.

– Не готов обсуждать эту тему с позиции бывшего дипломата. Но как руководитель компании я сделал из этой ситуации несколько выводов. К сожалению, несмотря на зрелый возраст, в последние 10–15 лет я был наивен, полагая, что существует свободный глобальный рынок. Как оказалось, я сильно заблуждался, потому что в результате политических воздействий рыночные принципы оказались сильно деформированы. Раньше я был уверен, что компания всегда может купить в условном магазине лучший товар за имеющиеся у нее деньги. Теперь же я задумываюсь над тем, не откажут ли мне в обслуживании в этом магазине, потому что кто-то где-то решит, что у меня неправильной формы уши или я не в той стране родился.

– К счастью, сегодня никаких проблем с западными поставщиками у нас нет. Но появилось постоянное беспокойство. Каждый раз, когда мы заключаем новый контракт, я думаю, что, может быть, лучше купить что-нибудь попроще и похуже, но купить гарантированно? Вдруг то, что мы собрались приобрести, мы вообще не увидим? К большому сожалению, все чаще возникают мысли о «натуральном хозяйстве». Если нет гарантий того, что купишь картошку в магазине, может быть, стоит ее на дачном участке выращивать? По крайней мере, голодным не будешь. Вот это серьезная проблема. И эта проблема не на месяц и не на год.

– Владимир Леонидович прав. Если серьезно заниматься программой импортозамещения, давать деньги российским предприятиям на производство продукции, сопоставимой по качеству с зарубежной, точно нужно проводить аудит, чтобы понимать, в состоянии ли компании это сделать. Иначе это будут выброшенные деньги. Готовы ли мы к импортозамещению? Я бы несколько изменил вопрос: а есть ли у нас альтернатива?

– На меня девальвация не повлияла, у меня зарплата в рублях и расходы в рублях (смеется). А вот то, что нашим работникам из-за инфляции становится жить тяжелее, очевидно. Но мы думаем, как этот вопрос решить. С точки зрения самой компании выручка в рублях осталась примерно той же самой за счет того, что курс рубля отражал цену нефти. Основная часть затрат также не изменилась. Но есть зоны, где затраты растут: импортное оборудование, реагенты, присадки. Российские производители также повышают цены: те, кто отчасти зависит от импорта, или те, кому выгоднее экспортировать, чем продавать в России. Но все рано или поздно стабилизируется.

– Если цена на нефть будет расти, рубль будет укрепляться. Он уже достаточно стабилен, при этом никаких особых мер, как мне кажется, для его поддержки не принимается. Отчасти, конечно, на курс рубля оказали влияние санкции. Но доминирующий фактор – это цена на нефть.

Маневр должен действовать

– Есть, конечно. Министр природных ресурсов Сергей Донской, например, уже заявил, что какие-то ограничения – по захоронению нефтяных шламов, получению градостроительной и экологической экспертиз, правилам учета нефти – будут сняты. Идет живое обсуждение с государством. Я на совещаниях регулярно бываю, мои коллеги – тоже. Но мы не ждем какого-то немедленного результата или ответа. Какие-то решения примут, станет легче.

– Мы не считали, потому что это достаточно бессмысленное упражнение. Мы же не знаем, что будет сделано, а что – нет. Понятно, что в теории государство не должно экономить на экологии или в ущерб себе сокращать административное регулирование. В этом смысле государство всегда будет стремиться к совершенству, особенно в той отрасли, которая является самой совершенной в России. Но когда наступает ситуация, как сейчас, не уверен, что такое совершенство – то, к чему нужно стремиться. Нужно расставить приоритеты. Сейчас важнее, чтобы нефтяные компании пережили это непростое время, продолжили инвестировать и при этом не делали попыток залезть в государственный карман, чтобы потратить деньги на решение тех вопросов, которые сегодня не являются действительно значимыми.

Важно поддержать добычу, важно обеспечить рынок топливом, важно заложить базу для будущего долгосрочного развития. Здесь надо точно расставить приоритеты – как государству, так и компаниям. Есть те траты, которые можно безболезненно отложить, а есть траты, которые откладывать нельзя никак. Вот суть этого письма.

– Не знаю. Спросите у Игоря Ивановича Сечина.

– Я точно не готов комментировать письма Игоря Ивановича. Он отвечает за свою компанию и действует в ее интересах. Но налоговый маневр я считаю правильным решением и для страны, и для отрасли. Потому что налоговый маневр в течение какого-то времени должен прекратить неэффективную переработку. Страна из-за нее теряет деньги, потому что из дорогой нефти производят нефтепродукты, которые стоят дешевле нефти, и за счет игры с пошлинами на этом зарабатывают. Это неправильно.

Болезненно ли изменение налогов для «Башнефти»? Чувствительно. Мы что-то получили в добыче, но потеряли часть маржи в переработке. К сожалению, маневр оказался более жестким, чем изначально планировалось, потому что в последний момент были введены дополнительные акцизы. Но это никоим образом не говорит о том, что с маневром надо что-то делать. Раз его приняли, он должен действовать. Менять правила игры нельзя, мы должны работать в соответствии с ними.

– Да, мы налоговые изменения прогнозировали несколько лет назад, когда планировали модернизацию наших НПЗ. Мы предполагали, что налоговая нагрузка из добычи будет перетекать в переработку, поэтому программа модернизации для нас получилась удачной. Хотя мы еще не завершили ее до конца, но все, что требуется для производства «Евро-5», полностью готово.

Сейчас идет вторая часть модернизации нашей нефтепереработки. К 2019 г. хотим полностью избавиться от производства дешевых темных нефтепродуктов – сократить почти до нуля производство мазута и вакуумного газойля.

– Текущие условия для подавляющего большинства компаний, конечно, легче, чем 100%-ная пошлина на мазут. Для нас это было бы точно не смертельно, потому что мы не очень много производим мазута. Но есть заводы, для которых это было бы, мягко говоря, крайне чувствительно.

– Эти инициативы исходят от людей, которые отвечают за то, чтобы цены на бензин в стране были низкими. Я как руководитель компании заинтересован, чтобы компания зарабатывала больше.

– Такие инициативы действительно ни к чему хорошему никогда не приводили. Потому что после того, как регуляторно устанавливался некий максимум, цены на топливо всегда поднимались выше этого максимума, как только ситуация менялась.

Но в данный момент я не вижу попыток чрезмерного регулирования. На самом деле топливный рынок уже давно саморегулируемый, цена определяется спросом и предложением. Сегодняшние цены – рыночные. Если вы спросите, готов ли я снижать цены на бензин, отвечу, что если совет директоров мне не прикажет это сделать, то не готов.

– Мы всегда выступали за налогообложение финансового результата и первые предлагали Башкирию как полигон для этой идеи. Но условия данного конкретного эксперимента для нас не интересны. У нас есть льготы на месторождениях, и ставка налога в 60% с отменой этих льгот для «Башнефти» ничего хорошего не дает.

– Мы делали расчеты для определенных параметров, сейчас их надо корректировать, так как изменилась макроситуация. Но в целом я не уверен, что сегодняшний эксперимент правильный: выборка слишком узка – и не факт, что репрезентативна. Эксперимент может показать или очень позитивные, или очень негативные результаты, и сделать на их основе какие-то выводы будет сложно. Лучше, на мой взгляд, было бы придать эксперименту более серьезный масштаб, который позволил бы точно сказать, хорошо это или плохо.

– Это в 90-е нефтяные компании обладали подобным менталитетом. Сейчас, несмотря на то что нам не всегда верят, такого менталитета в отрасли давно нет – она абсолютно прозрачна и понятна.

Нет цели найти злого гения

– В соглашении по «Башнефть-полюсу» есть пункт, касающийся возможной смены акционера – участника СП, но «Лукойл» не стал пользоваться этой возможностью. Во-первых, думаю, что «Лукойл» исходит из того, что в «Башнефти» профессиональный совет директоров, который будет проводить правильную политику в интересах акционеров. Во-вторых, менеджмент «Башнефти» остался прежним.

– Нет, он может им воспользоваться. Формальной позиции по этому вопросу нет, но неформально мы эту тему обсуждали. Наш партнер сейчас не видит необходимости пользоваться этой возможностью.

– Проблемы с миноритариями, к сожалению, отняли какое-то время и какое-то количество усилий, но, как видите, это не повлияло на то, что происходит на месторождениях Требса и Титова. Проект развивается успешно, добыча растет, и этот процесс едва ли можно остановить. Подобные риски, конечно, останутся и в будущем, но я бы их не очень боялся, потому что уверен, что наше государство достаточно разумно, чтобы не допустить каких-то необдуманных решений в случае повторения подобной ситуации.

– Нет, не нашли. Но мы и не преследовали цели найти какого-то злого гения, который, возможно, советовал миноритарному акционеру, недавно купившему акции, как себя вести в этой ситуации.

– Нет, не знаю. Но, повторю, не было такой цели. Была цель проинформировать государство, что существует системная проблема, которая может мешать развитию бизнеса. Это ведь на самом деле системная проблема, когда вдруг из ниоткуда появляется акционер с 10 акциями и действия этого миноритария могут угрожать работе большого актива. Я не призываю запретить акционерам отстаивать свои интересы в суде, это неправильно. Но надо найти какую-то грань, когда это можно делать, а когда нельзя.

– Таких гарантий нет никогда. Если бы сейчас появился миноритарный акционер, который снова подал бы иск, процесс пошел бы точно таким же образом. Но я не сомневаюсь, что результат был бы аналогичен предыдущему.

– Проект идет по плану. Большая часть сейсмики уже закончена, какая-то часть продолжается, идет интерпретация.

– В «Башнефти» решения тоже всегда принимались не по схеме «захотел – решил». Есть устав, который ограничивает полномочия менеджмента, есть совет директоров, есть корпоративные процедуры, комитеты, жесткие регламенты. Процесс принятия решений всегда занимает какое-то время. Пока не готов сказать, увеличится ли это время. Надеюсь, нет, поскольку не вижу признаков того, что кто-то пытается играть в бюрократию.

– Пока нет.

– С «Роснефтью» мы совместных проектов сейчас не обсуждаем. Но возможные партнерства не строятся на наличии у компаний одного и того же акционера.

– С очень большой вероятностью 19 млн т в этом году мы добудем.

– В следующем году планируем небольшое увеличение. Но давайте дождемся, когда мы выполним обещания на этот год, а потом будем раскрывать дальнейшие планы.

– Проект с Argos, по моей информации, давно забыт, а «Таргин» с момента продажи «Системе» – один из наших внешних подрядчиков.

– У нас нет таких планов. «Башнефть» работает с разными нефтесервисными компаниями. В Башкирии «Таргин» – наш крупнейший подрядчик, но мы работаем на рыночных принципах: если они будут работать хуже, чем другие, будем их замещать, если лучше – могут получить от нас больше заказов.

– Я по-прежнему убежденный сторонник того, что лучше иметь внешний сервис. Он более эффективен, хотя, конечно, бывают исключения. Скажем, в случае монополизации какого-то сегмента рынка двумя-тремя подрядчиками, которые начинают диктовать свои условия, можно думать о том, чтобы сервисные компании создавать внутри.

– Я не готов говорить про другие компании, но в качестве магистрального направления движения для «Башнефти» вряд ли приемлемо иметь сервис в своем периметре.

– Мы с «Евразией» не так давно заключили контракты для работы на месторождениях Требса и Титова и в Башкирии. Цены у них не выше, чем у других буровых компаний, а качество, насколько мы знаем, выше, чем у многих конкурентов.

Не думаю, что сделка со Schlumberger как-то повлияет на «Евразию», но хуже от этого точно не станет. Schlumberger в сложные для отрасли периоды иногда принимает не самые очевидные, на мой взгляд, решения, оказывающие впоследствии позитивное влияние на рынок. Наверное, это характерная черта этой компании. Я бы поостерегся вкладывать деньги в сервисы в условиях низких цен на нефть и сокращения рынка сервисных услуг. Но в конце 90-х, когда все боялись российского рынка, Schlumberger делала то же самое и успешно работает до сих пор.

– Вы знаете, что в процессе смены акционера к нам вернулся «Уфаоргсинтез». В текущей рыночной ситуации он неплохо зарабатывает. Есть набор небольших проектов по повышению эффективности его деятельности, но это локальная задача. Глобальных привлекательных проектов в сфере нефтехимии я в данный момент не вижу. Возможно, это связано с тем, что нефтехимическим бизнесом занималась «Система», а «Башнефть» несколько дистанцировалась от этого вопроса. Если идеи появятся – рассмотрим, но пока развитие нефтехимического направления ограничивается «Уфаоргсинтезом».

– Проект в Ираке идет по плану. В январе закончили сейсмику, занимаемся интерпретацией. Нестабильная ситуация в стране на нас никак не влияет, потому что у нас сейчас нет там полевых работ. Есть по крайней мере еще год, чтобы понять, что будет происходить.

– Нас не просили, потому что добычу в Ираке мы пока не ведем.