«Ростех» без секретов

Павел Кантышев: У нас сейчас очень интересный разговор, который продолжит то, что мы обсуждали на предыдущих сессиях. Начали мы с цифровой экономики – что это такое, что это может дать операторам. Обсудили, как операторы ищут новые пути заработка. И сейчас я бы хотел вернуться к тому, вокруг чего это строится, – технологии, поиск технологий, отработка гипотез. Программа «Цифровая экономика» – это в том числе формализация того, куда операторы и так шли. Появилась привязка к срокам, к деньгам. «Ростех» – один из самых, пожалуй, активных участников программы. За вами закреплены так называемые технологические заделы...

Василий Бровко: За нами и за «Росатомом».

П. К.: Расскажите, что вы должны сделать на каком-то коротком горизонте и в долгой перспективе.

В. Б.: Хотя программа имеет контуры за пределами 2020 г., речь идет все-таки о том, чтобы создать механизм, который будет постоянно поддерживать в тонусе и создавать динамику формирования цифровой экономики. На эту программу нужно смотреть в первую очередь как на первый подход к снаряду. Мы хотели бы сделать так, чтобы она находилась в постоянном изменении. Традиционный механизм – разработать госпрограмму и начать ее исполнять – в данном конкретном случае не работает, просто в силу того, чем она занимается [в силу особенностей цифровизации экономики]. Через три года многие вещи, которые казались жизненно важными, могут утратить актуальность.

Что мы делаем в рамках технологических заделов. Определены девять так называемых сквозных технологий. Мы отвечаем за пять, за остальные – «Росатом». Но это достаточно условно – у нас совместный проектный офис. На первом этапе наша задача – создать институциональную среду исследований и разработок. То есть сделать так, чтобы компании, которые работают в области сквозных технологий, были встроены в эту среду, имели какой-то fast track поддержки и мы могли бы – как интеграторы – их акселерировать.

Вторая история – сформировать спрос на сквозные технологии в разных областях нашей жизни. Мы сейчас утвердили методику определения, после апробации в 2018 г. она, видимо, претерпит какие-то изменения. Но концептуально это про то, чтобы понять, кто сколько каких технологий будет потреблять. Мы сегодня этот рынок не понимаем. Есть общие цифры, всеми ими жонглируют. McKinsey, BCG говорят, что IoT в мире будет к 2025 г. где-то $4 трлн. Но что это значит в конкретной стране, кто будет пользователем IoT, возьмем ли мы свои традиционные 2% мирового рынка – это большой вопрос. Чтобы на такие вопросы системно отвечать, мы создаем инфраструктуру.

П. К.: Хорошо. А как выстроен диалог с компаниями, заводами, предприятиями, которые должны это внедрять? Это же преодоление некой инерции.

В. Б.: Там даже не инерция, там пропасть надо преодолеть. Реальная экономика на 70% государственная, и во многих обстоятельствах она, к сожалению, очень архаична.

Есть два плюса: ты можешь внедрять какие-то крупные вещи, и они действительно масштабируются. Но есть и серьезная проблема: классическая промышленность [в России] далека от многих инноваций, которые есть сегодня в мире.

Но это не значит, что надо стоять на месте. Как раз это формирование движения с двух сторон. Потому что маленькая компания, которая придумывает правильные вещи, к сожалению, не может выйти на большой рынок. А у больших предприятий не заложена в ДНК способность вычленять эти проекты, правильно их развивать и интегрировать в самих себя. Государственная компания может затоптать любой стартап своей бюрократией.

У нас есть большое количество рабочих и экспертных групп, центров компетенции, которые мы определили по каждой технологии. Посмотрели, кто живой, кто мертвый по каждому из направлений, со всеми поговорили. Понятно, что есть компании, которые используют нас как трамплин, – это компании поменьше. И понятно, что среди очень крупных компаний находятся те, кто говорит: «Мы и так все делаем, у нас все хорошо, нам государственная поддержка не нужна».

Пока идет речь в первую очередь о методологии: отбора, определения, верификации. Поэтому в этом году мы в основном занимаемся выработкой методики дальнейшей работы.

П. К.: Получается ли делать то же самое в каком-то контролируемом контуре внутри самого «Ростеха»? Ведь у вас число предприятий исчисляется сотнями и одновременно в другой руке вы держите IT-технологии.

В. Б.: Какие-то технологии есть, каких-то нет, и мы ищем. Например, у «Росэлектроники» и концерна «Автоматика» достаточно неплохие заделы по 5G. И элементы производства инфраструктуры для 5G у нас существуют. А у «Росатома» больше [задел] по квантовым технологиям, и они двигаются в этой области.

Искусственный интеллект. Эта история начинается с того, что считать искусственным интеллектом. Военные считают одно, «Яндекс» – другое, плюс применяется огромное количество технологий на стыке. То же распознавание лиц – вполне себе искусственный интеллект. Мы проанализировали свои наработки, увидели, что они в целом жизнеспособны, но уступают тому, что есть у других игроков на рынке. Отобрать, кто больше всех подходит под наши задачи, у кого есть серьезный технологический задел, – и, например, в эту компанию инвестировать. Это тоже путь.

П. К.: Говоря о технологии распознавания лиц, вы имели в виду компанию NtechLab?

В. Б.: Да.

П. К.: Вы туда инвестировали, чтобы что?

В. Б.: Мы туда инвестировали потому что: а) это очень динамично развивающийся рынок – распознавание лиц и вообще секьюрити; б) от нас этого ждут.

П. К.: Кто?

В. Б.: Кто – это хороший вопрос. Мы основные деньги зарабатываем, как известно, на производстве и продаже оружия. Доля гражданской продукции увеличивается из года в год (и мы этого хотим), но производство вооружений и спецтехники все равно является основным драйвером. И очевидно, что наши заказчики, наши партнеры, особенно в условиях всего происходящего в мире, ждут от нас каких-то классных штук в области секьюрити. Диджитал секьюрити, физическая безопасность и т. д. Они говорят: «Можно нам вот такую систему?» Мы понимаем, что систему сынтегрировать не проблема, но, честно говоря, не очень привлекает роль интегратора. Поэтому нужно обладать, например, той же технологией распознавания лиц, которая сопрягается с идеей цифровой экономики и искусственного интеллекта и сопрягается с направляющим месседжем президента, который сказал на [прошлом] Петербургском экономическом форуме, чтобы крупные компании смелее вкладывали в стартапы. Вот мы эту смелость проявили. (Улыбается.) Я надеюсь, что это запустит цепную реакцию и крупные корпорации начнут интенсивнее вкладывать в стартапы. Во-первых, это очень сильно оживит российский рынок, на котором мало денег, и, во-вторых, даст надежду огромному количеству молодых команд.

П. К.: А в случае с NtechLab у вас начался какой-то международный presale?

В. Б.: Это была денежная сделка, достаточно нетипичная для «Ростеха». Мы входили за деньги, потому что у них довольно большой портфель иностранных контрактов и подписано много MoU с зарубежными компаниями. Вопрос в том, какой более сложный, многоуровневый продукт мы будем на базе этой технологии создавать.

Мы понимаем, что они и без нас двигаются в огромном количестве разных ниш, на них [на их разработки] очень хороший спрос и в России, и за рубежом. Нам тоже важно, чтобы это не была компания, которая что-то придумала по принципу «гладко было на бумаге, да забыли про овраги». И говорят: «Вот вы «Ростех», вы большие, подвиньте всех и продвиньте нас. И тогда мы будем миллионерами». Нет. Если у тебя есть конкурентный продукт и ты готов к конкуренции – это один расклад, а если плохой продукт и надо на админресурсе проехаться, то это работает по другим правилам и вообще не работает! А касательно цифровых историй – потом однажды придет глобальный игрок и всех сметет. Исходя из этого, мы строим и будем строить партнерство с теми, кто уж стоит на ногах, кто уже понимает рынок и свои ниши и адекватно оценивает свои возможности.

П. К.: В плане мероприятий по цифровой экономике, в написании которого вы участвовали, есть поражающая воображение цифра – 150 000 камер с видеоаналитикой, которые встанут на объектах в Москве и Санкт-Петербурге уже в 2018 г. Это реальная цифра?

В. Б.: Конечно. Мы, конечно, приближаем «1984» Оруэлла вместе со всем миром. Это неизбежно. Понятно, что будет очень много этических вопросов и т. п. Но очевидно – это настолько повышает уровень безопасности в городах и вообще среды обитания, что человечество неминуемо к этому придет.

Камер везде очень много, но без технологии распознавания лиц толку от них мало. Без технологии распознавания лиц многие камеры хранят данные сутки. И в случае заявления в милицию – еще 30 дней. Это очень короткий срок, за который какие-то вещи могут просто не проявиться – а потом что-то происходит, и говорят: «Ой, а там же были камеры». Смысл технологии распознавания лиц как раз заключается в том, что ты можешь фиксировать непосредственного человека и хранить векторы признаков каждого человека, а не хранить весь видеомассив. Это в сотни раз сокращает объем необходимой памяти, которая для этого используется, и повышает, конечно, раскрываемость. Мы сделали пилотный проект с ДИТом Москвы, это был тест, было много компаний. Они показали прекрасный результат и удивили даже правоохранительные органы – сколько [разыскиваемых] они нашли.

П. К.: Есть ли какой-то конкретный пример?

В. Б.: Мы делали недавно пилот на московском стадионе – внедрили эту технологию на КПП. И обнаружили в режиме онлайн троих людей, которым был запрещен вход на стадионы, милиция их идентифицировала. Есть другой случай, когда были обнаружены люди, объявленные в розыск правоохранительными органами.

П. К.: А как эта система будет работать на чемпионате мира по футболу?

В. Б.: На чемпионате мира она не будет работать, мы не договорились с FIFA. Но не оставляем надежд сделать в ряде городов ЧМ-2018 пилоты на территориях, не регламентируемых FIFA.

П. К.: Звучит так, что очень скоро анонимность станет большой роскошью.

В. Б.: Это так, но этого не избежать. Китай вообще в этой технологии уже все создал, они уже все контролируют. Немцы сейчас будут делать очень большой пилот в Гамбурге – кажется, на 40 000 камер. В ту же сторону идет Англия, США, Австралия. Если потянуть подольше – пусть, мол, у нас будет все по-прежнему – и не развивать это направление, через 10 лет придет глобальный игрок и заберет весь рынок.

И тогда возникает ситуация гораздо более тонкая, чем какие-то ключи от какого-то Telegram: куда уходит эта база данных, кто с ней работает и как может воспользоваться этим инструментом. Вот здесь гораздо больше опасности.

П. К.: Мы, кстати, на предыдущих сессиях обращали внимание, что скандалы по утечкам данных касаются как раз инновационных прорывных бизнесов Facebook и др.

В. Б.: Мы с ФСБ обсуждали, как построить систему, чтобы защитить информацию, потому что это очень чувствительно для любого государства. Есть несколько правильных подходов, у нас сейчас идут переговоры с Сингапуром об этом, они хотят...

П. К.: Об этом – о чем?

В. Б.: О технологии распознавания лиц и о внедрении NtechLab на территории Сингапура.

П. К.: NtechLab и распознавание лиц – это наверняка не единственная сделка, которая вас ждет во всей этой длинной истории.

В. Б.: Понимаете, в чем дело, – как я сказал, нужно сформировать институциональную среду. У нас с NtechLab переговоры шли примерно восемь месяцев, и у них была все время развилка, колебания: Калифорния или «Ростех», «Ростех» или Калифорния. У них было огромное количество предложений со стороны американских фондов, арабских, и китайских, и азиатских. Нам важно, чтобы в России появилась институциональная среда воспроизводства технологий. Если стартап поймет, что он раунд [инвестиций] в $1–2 млн поднимает достаточно легко в России? Мечта любого – построить единорога. Если он не понимает как, то движется туда, где ему это объяснили.

Что касается того, чтобы просто купить какие-то компании, то я не так много интересных [для нас] компаний вижу на российском рынке. Не потому, что он слабый, а потому, что либо их уже кто-то сынвестировал, либо мы не успели на взлете инвестировать, либо не видим пока [перспективы] у этого рынка, либо это не совсем профильная для нас тема.

П. К.: Есть критерии отбора проектов и для вас, и для программы цифровой экономики в целом?

В. Б.: Под программу мы сейчас совместно с вузами разработали методологию отбора технологий, стартапов, компаний и т. д. Теперь будем апробировать. А у «Ростеха» все-таки механизм другой – это IRR, NPV (оба – показатели эффективности инвестиций. – «Ведомости») и прочие скучные слова, которые определяют стоимость нашего вхождения в тот или иной бизнес. У нас нет навыка инвестировать в маленькие компании.

П. К.: В принципе, «Ростех» – инвестор звучит несколько непривычно...

В. Б.: Спасибо. Мы давно пытаемся доказать, что способны делать хорошие вещи.

Мы сформировали холдинги, затем сформировали кластеры, затем написали новую стратегию, достаточно агрессивную и амбициозную. В ней заложены фундаментальные вещи – как раз переход от железа к интеллекту, выход на умные гражданские рынки, 17%-ный годовой рост в рублях и много-много еще что. Нам нужно поддерживать свой рост. 17% в год в рублях – это очень агрессивная история, особенно учитывая наш размер. По 2017 г. порядка 1,6 трлн руб. будет выручка, и очевидно, что EBITDA более 300 млрд. Нам нужны компании, которые могут вырасти в большой бизнес, который нам поможет в реализации стратегии и стратегических целей по выручке и EBITDA.

П. К.: Вы сделали критерии отбора проектов, которые будете обкатывать. А мы можем попросить вкратце раскрыть, что это за критерии?

В. Б.: С удовольствием, думаю, что там не вкратце, там достаточно большая книжечка. Краткое содержание: перспективность технологий, наличие рынка, собственные разработки, конкурентная среда и размер инвестиций.

П. К.: А по квантовым технологиям что вы делаете?

В. Б.: Занимаемся вопросами квантового шифрования сигнала с одной и с другой стороны. Это использование привычной инфраструктуры и каналов связи, но с зашифрованными каналами по другому принципу. Два устройства на механизме квантового шифрования, сделанные в нашей стране, – они работают. Вопрос в массовости и возможности системного производства.

П. К.: А как это можно подружить с общими системными операторами?

В. Б.: Я думаю, что это может легко дружить, потому что в целом операторам все равно, какое устройство у них на конце, у человека в руке. Я не думаю, что это входит в конфликт с сегодняшней инфраструктурой связи, войдет в какой-то конфликт с 5G. То есть не надо строить квантовую инфраструктуру – она когда-то появится, лет через 40–50, но пока достаточно существующей системы связи.

П. К.: Вы упомянули про венчурный фонд, который создали. На предыдущей сессии мы обсуждали, как большим компаниям и корпорациям работать с проектами. Там звучало, что нужно некоторым образом корпорациям менять свою иммунную систему. Как в вашем случае это происходит?

В. Б.: Как меняется ДНК корпорации? Мне кажется, «Ростех» за последние пять лет сделал огромный рывок в эту сторону. Мы стали гораздо более открытыми, понятными, всем и все объясняем: логику наших действий или логику наших недействий. Сформирована достаточно транспарентная среда между «Ростехом» и холдинговыми компаниями. И свидетельством этого является достаточно большое количество сделок по продаже активов, которые мы закрыли в последнее время. Мы расстались с «Калашниковым». И вы видите, что актив вырос с 2,9 млрд руб. в 2013 г. до 17,6 млрд по прошлому году. Мы сохранили компетенции, которые есть, приумножили, привлекли туда частные деньги, ответственный капитал. Этот ответственный капитал дальше развивает продукт. Мы расстались с 12,5% «Вертолетов России», кажется, опцион на них есть. Таких сделок еще планируется не одна, и это четкая позиция генерального директора Сергея Викторовича [Чемезова]: не надо сидеть на активах, надо выстраивать партнерские отношения, привлекать ответственных инвесторов, которые будут развивать профильный бизнес продаваемого актива. Все-таки у частного бизнеса другая логика, другой аппетит к риску. Поэтому он будет агрессивно покупать, агрессивно инвестировать, агрессивно выходить на новые рынки. И в этом отношении нам [наш] сплав консервативности и охранительства в какой-то степени важно скрестить с частным бизнесом. У нас сегодня эффективная доля 25% плюс 1 акция, и мы получаем на свою долю дивидендов больше, чем когда владели 75%.

Текст подготовлен по выступлению на конференции «Телеком 2018. Курс на технологическое лидерство», проведенной газетой «Ведомости»17 апреля 2018 г. в Москве. Должности участников конференции и лиц, упомянутых в выступлениях, указаны на момент проведения конференции