Курды за суверенитет

В минувший понедельник власти Иракского Курдистана все же провели референдум о независимости, о котором было объявлено в мае. По предварительным данным, большинство курдов сказало независимости «да». Это повысит политический вес руководства автономии, но к реальной независимости не приведет.

Хотя разговоры о «курдском самоопределении» в Ираке велись уже не первый год, до последнего момента внешние наблюдатели полагали, что угроза Масуда Барзани, возглавляющего Иракский Курдистан, не будет реализована. В последнее время судьба иракских курдов складывалась гораздо удачнее, чем у их собратьев в Турции, Иране или Сирии. После федерализации Ирака, проведенной под присмотром американцев в середине 2000-х, курды этой страны обрели такую степень автономии, которая недоступна их единоплеменникам в других странах.

Иракский федерализм асимметричен; три курдские провинции Ирака, составляющие особый мегасубъект федерации, обладают правами, которые и не снились остальным 15 провинциям, населенным арабами. Иракский Курдистан имеет собственные вооруженные силы, валюту, ведет самостоятельную дипломатическую деятельность и, что немаловажно, автономно подписывает нефтяные контракты. Пониженные ставки налогообложения, применяемые к иностранным инвесторам, дают Эрбилю изрядные преимущества перед Багдадом – в последние годы в регион хлынули большие деньги. Сегодня по ВВП на душу населения Иракский Курдистан опережает не только остальную часть Ирака, но и соседние Иран и Сирию. Натерпевшись горя во времена Саддама Хусейна, курды Ирака переживают, по-видимому, наиболее счастливый период собственной истории.

Но все это не отвратило курдское руководство от замысла провести голосование о независимости. Более того, курдские элиты сделали это несмотря на крайне нервную реакцию со стороны всех без исключения соседей Ирака, включая Турцию, Иран и Сирию. Так, несмотря на весьма теплые отношения, наладившиеся в последнее время между Иракским Курдистаном и соседними турецкими регионами (курды продают туркам нефть, что устраивает обе стороны), турецкий президент Эрдоган в последние недели высказывался о политической инициативе Барзани исключительно жестко. Весьма настороженно к планам Эрбиля отнеслись и прочие политические акторы, интересующиеся Ближним Востоком, включая Организацию Объединенных Наций. Все ожидали от референдума только осложнений разной степени тяжести. Тем не менее голосование, давшее вполне предсказуемый результат, все-таки состоялось. Почему?

Для того чтобы ответить на этот вопрос, надо посмотреть, что курдский референдум означает для самого Иракского Курдистана, для Ирака, в состав которого он входит, и для мирового сообщества, включая прежде всего соседей Ирака. По каждой из трех позиций ответ будет один и тот же: референдум не повлечет за собой реального и полного суверенитета. Если говорить о реакции внешнего окружения, то соседи Ирака никогда не допустят появления у себя под боком независимого курдского государства. Да, курды – разделенный, причем многомиллионный, народ; в ходе краха и последующей перекройки Османской империи им не досталось своей государственности, и они очень переживают по этому поводу. Но потенциально независимый Курдистан дестабилизирует не только Ирак, но и несколько других стран. Соседние государства, тратящие на протяжении последних лет немало сил и ресурсов на борьбу с «Исламским государством» (запрещено в России), с раздражением рассматривают перспективу образования на Ближнем Востоке нового «центра силы», опять перекраивающего государственные границы. Резюмируя обсуждения по этому вопросу на саммите Лиги арабских государств, постоянный представитель Ирака при этой организации Хабиб Садр сказал, что «референдум представляет угрозу не только территориальной целостности Ирака, но и безопасности всего региона». Более того, объединенных усилий соседей явно хватит для того, чтобы при необходимости подорвать нефтегазовую экономику Иракского Курдистана, выбив тем самым из-под «независимости» фундамент. У курдов, к их сожалению, нет такого влиятельного друга, какой имеется, например, у Донецкой или Луганской республики, – без благоприятного внешнего фона их экономика утонет.

Но что произойдет с самим Ираком, если он вдруг лишится курдских территорий? Скорее всего, ничего, поскольку он не может их лишиться. Здесь напрашивается аналогия с неутомимой борьбой за «суверенитет», которую в 1990-е гг. вел Татарстан с ослабевшим федеральным центром: все понимали, что у татарского натиска есть свои пределы, ибо географическое положение республики, пусть даже богатой нефтью, не позволяло ее бойким элитам размышлять о независимости. Залогом единства в иракской федерации является то, что нефтепроводы, которыми пользуется Курдистан, принадлежат федеральным властям, а собственного выхода к морю у региона нет.

Главное изменение, которое референдум сулит самому Иракскому Курдистану, состоит в том, что он способен ощутимо усилить политический вес администрации Барзани в торге с Багдадом. Проголосовать за независимость – далеко не то же самое, что провозгласить независимость. По всей вероятности, осознавая все риски, которые влечет за собой открытая конфронтация с федеральными властями и внешним окружением, о реальном суверенитете в данном случае никто и не помышляет. Тем более что 12 сентября иракский парламент большинством голосов принял обращение к премьер-министру страны Хайдару аль-Абади, в котором требовал от него «принять все необходимые меры для поддержания территориальной целостности государства». Но зато, имея за спиной народную легитимацию, Эрбиль сможет жестче настаивать на своих нынешних льготах и даже на их расширении – не случайно прямо накануне референдума Барзани заявил о том, что он готов к всесторонним переговорам с Багдадом, но только после всенародного голосования.

Расширяться, кстати, есть куда: с момента создания в 2004–2005 гг. новой иракской конституции курды спорят с арабами по поводу того, кому должен принадлежать город Киркук и прилегающие территории, весьма богатые нефтью. Внеся в конституционный текст обязательство провести в Киркуке референдум о его принадлежности, федеральные власти, к раздражению курдов, до сих пор не выполнили своего обещания. Теперь большинство, высказавшееся за уход из федерации, – сильный козырь Иракского Курдистана в торге за Киркук. Короче говоря, с какой стороны ни взглянуть, независимость Иракского Курдистана может быть только виртуальной.

А что же Россия? Наша страна, причем в лице не только дипломатов, но и нефтегазовых компаний, конструктивно взаимодействует и с Багдадом, и с Эрбилем. Соответственно, российский бизнес ведет дела как с федеральными, так и с курдскими властями, осваивая месторождения в обеих частях страны. С этой точки зрения воплощение курдской мечты о собственном государстве может поставить Москву перед неудобным выбором. В частности, нельзя исключать того, что в случае самоопределения Иракского Курдистана Багдад потребует замораживания всех экономических проектов на неподконтрольных ему курдских территориях, а это самым негативным образом отразится на российском экономическом присутствии в Ираке. Именно это, вероятно, заставило Сергея Лаврова летом нынешнего года призвать Багдад и Эрбиль к разрешению проблемы черед диалог, а не в одностороннем порядке. В своем интервью глава российского МИДа тогда подчеркнул, что «законные устремления курдов, как и других народов, необходимо реализовывать в рамках имеющихся норм международного права».

Впрочем, не исключено, что попытки Барзани использовать прошедший референдум в качестве инструмента торга обернутся для него политическими рисками. Ведь для курдского населения минувший плебисцит – отнюдь не игра, а шаг к давней мечте. Неспособность нынешнего курдского руководства сделать эту мечту реальностью может перенести гнев курдских масс с багдадских властей на собственные элиты, не сумевшие воспользоваться «историческим шансом». Иначе говоря, в политически разрозненном курдском обществе нельзя исключать того, что эти настроения будут использованы против Барзани его политическими оппонентами в самом Иракском Курдистане.

Авторы – редактор журнала «Неприкосновенный запас: дебаты о политике и культуре»; старший преподаватель Высшей школы экономики